В объятиях Шамбалы - Мулдашев Эрнст Рифгатович (читать книги онлайн бесплатно регистрация txt) 📗

— Значит, Мертвые бывают полноценные и неполноценные… — пробурчал я себе под нос.

— Конечно. Не каждого человека, ставшего Мертвым, принимают в когорту Мертвых. Если его не приняли в когорту Мертвых, то его тело в Сомати каменеет. Но если когорта Мертвых приняла нового Мертвого, то этот «счастливый Мертвый» овладевает силой всех Мертвых на Земле. А Мертвых на Земле очень много, и сила Мертвых велика.

Я подумал о том, что Мир Мертвых, наверное, отнюдь не прост, и туда, наверное, принимают не каждого человека, вошедшего в Сомати, но если уж примут, то этот Мертвый становится воистину счастливым, чувствуя в самом себе колоссальную мощь всего Царства Мертвых, выражающуюся в том, что ему, «счастливому Мертвому», становится подвластным не просто жить в мире мыслей одновременно и людей, и ангелов, и призраков, и даже Шамбалы, но и влиять на этот мир, очищая его от грязных мыслей.

Я понял, что если бы тот человек, тело которого каменело восемь раз, смог влиться в когорту Мертвых, то он смог бы победить Черного Ангела своей мыслью, усиленной всем Царством Мертвых, победил бы он этого Голодного Черта, питающегося злыми мыслями людей.

Я на мгновение отвлекся и представил, как животные и люди перед дракой обязательно «борются мыслями», направляя в сторону ненавистного противника негодующую мыслительную энергию. У животных, например, кошек, это выражается в том, что эти мягкие и приятные животные стоят друг перед другом, изогнув спины, и сверлят друг друга глазами, сузив свои и без того щелевидные зрачки, и издают дикие пугающие звуки: «Мяу, Мяу-у-у-у-у». У людей, особенно в деревне, «борьба мыслей» выражается в том, что два парня, например, механизатор и скотник, тоже стоят друг перед другом, тоже сверлят друг друга глазами, и тоже сузив зрачки, издают пугающие звуки, но облаченные в слова, среди которых превалирует выражение — «А ты кто такой?!», ответом на которое звучат те же самые слова — «А ты кто такой?!».

Борьба мыслей» присуща всему живому, будь то куры (чаще петухи!), будь то кошки, будь то люди, и очень часто «физической» драки и не бывает, а побеждает тот, кто смог «мысленно подавить соперника», то ли громче издав звук «Мяу-у-у-у-у», то ли с более устрашающими нотками в голосе сказав — «А ты кто такой?».

— А все-таки Царство Мертвых не приняло того человека, тело которого окаменело восемь раз, — с грустью проговорил я.

— Да, не приняло, — промолвил монах.

— Но почему? Он ведь, этот человек, хотел побороть Голодного Черта с благородной целью?!

— Не знаю. Но старые ламы говорили, что там, в этом месте, называемом Местом Голодного Черта, сокрыто что-то священное. Именно это священное и охраняет Голодный Черт, не допуская туда людей, — тихо проговорил монах. — Заколдовали это место и… очень хитро заколдовали.

— А что такое — это «священное»? — спросил я.

— Я не знаю, — ответил монах.

Мои мысли разбежались в стороны, потом собрались в кучку, и я представил, что это «священное» есть, скорее всего, фрагмент камня Шантамани. К сожалению, монах Тленнурпу не знал про камень Шантамани.

— О, как многолик и гениален Создатель! — подумал я. — Он послал Черного Ангела по прозвищу Голодный Черт в то место, где когда-то существовал прекрасный город Тунь-Лонг-Вали (или тибетский Вавилон) и где, наверное, хранился фрагмент чудесного камня Шантамани. Послал, чтобы Черный Ангел охранял это священное место и оставшийся там фрагмент чудесного камня, но охранял очень специфическим образом, в реалиях показывая людям, чего стоят их злые мысли, и превращая в камень тех людей, которые хотели бороться с ним с помощью силы Мертвых, не понимая того, что сам Создатель определил его — Черного Ангела, — как защитника фрагмента камня Шантамани и… защитника памяти священного города, создавшего людей на Земле.

Я откинулся на скамеечке, на которой сидел, и… вдруг увидел «водителя» Лан-Винь-Е, склонившего на бок голову и крепко спавшего.

— Ах, вот почему меня так долго не перебивали! — мелькнула радостная мысль.

Продолжая размышлять о Голодном Черте, я еще раз осознал не просто гениальность, но и оригинальность решений Создателя. Я вспомнил, что всю свою жизнь в науке я думал, думал и думал, ощущая внутреннее негодование от тупости и нелепости своих мыслей. И только иногда, довольно редко, я вдруг приходил в восторг от возникшей, наконец-то, оригинальной мысли, которая отличалась исключительной простотой и обладала свойством как бы светиться особым светом. Я даже недоумевал — «Как же я до этого раньше не догадался?». Вначале от этой мысли у меня в закоулках сознания начинала клокотать гордость, но потом, когда со временем я все же чуть-чуть поумнел, я начал понимать, что это не мое личное достижение, а подарок мне — стремящемуся создать что-нибудь новое — подарок от Создателя.

Вскоре, когда я еще чуть-чуть поумнел, я стал отличать «божественную мысль» в виде подарка мне — несмышленому — от человеческой «гениальной» мысли. «Божественная мысль» и в самом деле как бы светилась, вызывая легкость и восторг своей беспредельной простотой и оригинальностью, а «гениальная» человеческая мысль всегда оставалась облаченной в футляр из тяжелых сомнений. И в конце концов я перестал быть ученым, я превратился в «просителя мыслей» у Бога и даже понял «принцип попрашайничества» — думать, думать и думать на тему своих исследований (но не безвольно клянчить!), зная, что Бог — Владыка Мира Мыслей — почувствует твои потуги и поможет тебе… своей мыслью. Так и живу я сейчас… в виде Раба Божьего и… горжусь этим, очень горжусь, потому что понимаю, что и меня создал Бог.

— Дань, линь, вэ! — проснулся Лан-Винь-Е.

Ой! — невольно проговорил я.

Чего он сказал? — через переводчика спросил Лан-Винь-Е, показав на меня.

Я сконфузился. Лан-Винь-Е вопросительно смотрел на меня.

— «Ой» переводится как «доброе утро», — сказал я полную чушь.

Тату перевел. Лан-Винь-Е улыбнулся.

Понимая, что наш разговор скоро прервут, я быстрее задал очередной вопрос монаху:

— А тот самый «человек, тело которого каменело восемь раз», был обычным или Большим Человеком?

— Не знаю. Но «статуи» большие.

Мне подумалось о том, что, может быть (а кто его знает!), гигантские статуи в Египте есть не просто статуи, а окаменевшие тела людей из параллельных миров, которые, уходя в свой родной мир, оставляли свои тела здесь, в чужом мире, вводя их в состояние Сомати и тем самым создавая все предпосылки для минерализации (или окаменения) тела. Уж слишком идеально исполнены эти «статуи»!

— Динь-дэ, динь-дэ, — стал приговаривать «водитель» Лан-Винь-Е.

— Пора заканчивать, говорит он, — Тату показал на Лан-Винь-Е.

— Сейчас, сейчас!

— Винь-лео-бео?

— Он спрашивает, когда Вы конкретно закончите разговор? — Тату опустил голову.

— Через три минуты.

— Лань-Винь-Е кивнул.

— Дорогой монах! — начал я, собравшись с духом. — Сегодня или завтра я хочу пойти к Месту Голодного Черта… в одиночку. Я только что совершил парикраму, то есть ритуальный обход священной горы Кайлас, в связи с чем, наверное, немного очистился.

Как по-Вашему, смогу ли я выжить в Месте Голодного Черта?

— Может быть выживете, а может быть — нет, — ответил он.

— Отчего я могу погибнуть там?

— Злые мысли, которые есть в Вас, многократно усилятся и «разорвут» Вас.

— М… да.

— А еще, — монах насупился, — Вы начнете просить Бога, чтобы Ваше тело превратилось в камень. Тело Ваше будет страдать, сильно страдать и… Вам будет очень хотеться, чтобы оно стало каменным… ведь камень не чувствует боли.

— М… да, — только и произнес я.

— Вот так вот, — добавил монах.

— М… да, — еще раз произнес я.

— Я хотел бы еще вот что сказать, — монах почесал затылок. — Вы ведь, — он указал на меня, — совершили священную парикраму, обойдя гору Кайлас. Так ведь?

— Да, — ответил я.

— Человек, совершивший парикраму, как я уже говорил, способен выжить в Месте Голодного Черта, потому что Кайлас очистил его и злых мыслей у него осталось мало.