Пастырь Добрый - Фомин Сергей Владимирович (библиотека книг бесплатно без регистрации .txt) 📗
Однажды на многолюдном собрании всеми присутствующими, а особенно о. Сергием и чудовскими сестрами было отмечено, что храм переполняется, а надлежащего порядка в храме нет. Было выражено желание участвовать в жизни храма, но неизвестно, кто за что отвечает. Было решено распределить между сестрами, постоянно бывающими в храме, обязанности по поддержанию в нем чистоты и порядка; выделить ответственных за ризницу, за ежедневное пение и чтение на клиросах; назначить помощниц Лидии Александровне (просфорне) [41]по печению просфор; братьям, прислуживающим в алтаре, поручить ежедневную там уборку, и многое другое. Так образовались «послушания». Сестрам, чтобы выделить их от прочих богомольцев, выражено было пожелание: кто может, сшить себе серые платья и белые или черные косынки.
Часто на этих собраниях Батюшка вскрывал печальные факты вспышек самолюбия, нетерпения, обид, эгоизма своих духовных чад. Пришла одна женщина в первый раз помолиться в наш храм, встала перед образом; приходит другая, из завсегдатаев, и требует: «Подвиньтесь, это я здесь стою»… На выраженное недоумение следует уже настойчивое: «Я тут 25 лет стою, это мое место»…
«Что же, — со скорбью спрашивает Батюшка, — значит за 25 лет ничему не научилась?..»
Батюшка никогда не называл имен, но со слезами приводил факты, в которых заявляло себя себялюбие и ярко проявлялось непонимание духа его учения и его подвига любви и служения всем. Все более слабеющий, он тяжело переживал ссоры и мелочные недоразумения между сестрами. «Я готов, не покладая рук, работать, но ваши ссоры меня подкашивают окончательно: вы сами подпиливаете сук, на котором сидите»… И эта глубокая скорбь, никого не обижающая и не задевающая, невольно пробуждала совесть, сознание виновности у ее причинивших и была самым действенным средством воспитания и врачевания недугов душевных. Батюшкины беседы производили глубокое впечатление на всех присутствующих и были незабываемы.
До того времени богослужение в маросейском храме совершалось по общепринятому в приходских храмах порядку, при участии наемных певчих [42] и довольно сокращенно. Особенностью было только совершение утрени с вечера, тогда как везде она предваряла Литургию.
Но когда около Батюшки собирались ревнители духовной жизни, да еще люди изучавшие богослужебный устав, создавалась возможность более точного соблюдения устава. Инициатором этого был о. Сергий Мечев, особенно его поддержали духовные дети владыки Арсения, привыкшие к монастырскому чину церковной службы. Сам Батюшка давно тяготился и поспешностью и сокращением службы и театральным пением наемного хора и неблагоговейным служением своего старого диакона, но все терпел «нужды ради».
Конечно, он благословил начинание и предложение о. Сергия, и однажды обратился к чудовским: «Я откажу наемным певчим, которых прямо–таки не переношу, а пойте и читайте вы». Старшей из них он предложил быть канонархом [43], поскольку она четко и громко могла произносить стихи, чтобы народ мог без труда петь стихиры: «Я надеюсь, что с Божией помощью вы справитесь с церковной службой. Господь да благословит вас начать и исполнить это дело».
На первых порах большая длительность богослужения, новые более строгие порядки вызывали немалое недовольство и ропот у привыкших к привольной старинке прихожан, но Батюшка не любил отступать от раз принятого пути, одобрял и клиросных и всех остальных: «Ничего, не смущайтесь, потом все будут утешаться и вас благодарить. А я таков, что если в добром деле на пути встают препятствия, то мне тем более хочется преодолеть».
Враждебно было встречено и запрещение стоять на солее, но постепенно уставная служба и порядок в храме наладились, и церковь Николо–Кленники прославилась по Москве своим одухотворенным богослужением и церковным порядком.
Батюшка был очень музыкальным человеком, любил строгое и молитвенное пение, не любил за богослужением концертов, создающих настроение, а не устроение.
Но и при введении уставного богослужения в Батюшкином храме долго не налаживалось такое пение. Пение в основном было общенародное, но ведущими должны были быть клиросы, а тут было много недочетов, на что некоторые богомольцы Батюшке жаловались: «Все у вас хорошо, а вот пения вашего не могу слушать»… Батюшка и сам это понимал, горячо молился и ждал помощи Божией.
Однажды побывала у Батюшки регентша одного из закрытых монастырей; вероятно она приходила за советом, как ей лучше устроить в дальнейшем свою жизнь. Батюшка попросил ее и благословил заняться налаживанием пения в его храме, т. е. взять на себя то же послушание, какое она несла в своем монастыре. Она согласилась, но недолго выдержала. Батюшка не раз ее одобрял, поддерживал, советовал потерпеть и подождать. «А если уйдешь, — сказал он ей наконец, — то выйдешь замуж». (Трудность заключалась в том, что в монастыре она привыкла к постоянному составу певчих, а клиросные Маросейского храма не были певчими–профессионалами, все они или были обременены семьями или служебными обязанностями, в силу чего не могли регулярно посещать спевки, а иногда и самое богослужение, и это парализовало усилия регента). Эта монахиня так и не выдержала Батюшкиного послушания, уехала и, действительно, вышла замуж.
Предложил однажды Батюшке свои услуги и регент прославленного Синодального хора, известный всей Москве Данилин. Он, видимо, был чем–то обязан Батюшке и в качестве благодарности хотел помочь ему в том, в чем Батюшка в данное время больше всего нуждался. Но и Данилин продержался всего месяца полтора–два, так как встретился с теми же трудностями, что и регентша–монахиня.
Только когда из самого хора подросли одаренные слухом и музыкальными способностями девушки, хорошо знавшие по опыту все трудности и особенности маросейского клиросного послушания, то их трудами, взаимным терпением друг друга, а, главное, молитвами, неусыпным надзором и попечением Батюшки над каждым, пение постепенно получило подобающее благолепие и слаженность.
Поначалу регенты допускали некоторые вольности, например, выбирали для пения тот глас, который казался им полегче, чтобы пение получалось более стройным и дружным, но Батюшка не позволил это делать. Не позволял он и выбирать стихиры по своему усмотрению (какие казались певчим более содержательными), наказывал брать то, что установлено, и петь непременно на указанный в богослужебной книге глас. «Когда я был псаломщиком в храме Знамения Пресвятой Богородицы (на Знаменке) [44], — при этом вспоминал Батюшка, — однажды ошибся и взял стихиру на «Господи воззвах» с малой вечерни. Настоятель как выбежит из алтаря да ударит меня по щеке: «Так–то ты закончил семинарию, чтобы искажать устав Святых Отцов, которые Духом Святым его составляли!»
На вопрос, почему нельзя менять гласы, Батюшка говорил: «Потому что каждая стихира по смыслу и гармонии подходит именно к тому гласу, который указан. Вот, например, какая–либо стихира покаянная, умилительная помечена 8–м или 3–м гласом, а ты запоешь 5–м или 4–м, — и уже нет того умилительного впечатления (чувства). Ну, запой стихиру на 5–й глас, и что получится у тебя и у всех молящихся? Вот, взгляни, — в Минее или в Октоихе на «Господи воззвах» все меняются гласы. И это не потому, что как вздумали, так и написали. Нет, — твердо сказал Батюшка, — так по внушению Св. Духа Св. Отцы составили твердый порядок стихир, и каждый глас по музыке гармонирует со смыслом песнопения. Поэтому, прошу тебя (Манюшка) [45], не смей менять гласы по своему измышлению. Они составлены Св. Отцами Духом Святым в строгом согласии смысла напева этой святой музыки. И в этом состоит наша молитва и симфония Божия, которая пелась у Святых Отцов и в их сердцах. И пусть лучше певчие соврут разок–другой, зато потом научатся. А если кто будет шуметь и не слушаться, все мне скажи, а я уж знаю, кому что сказать».
