Будда. История и легенды - Томас Эдвард (читаем книги онлайн .TXT) 📗

Перед ним зловещий отблеск

Божеств из воинства Мары;

Они не могут стать помехой,

Когда он пришел к совершенству.»

Для этих стихов главное — не просветление, по сравнению с которым накопление достоинств не имеет значения, а совершенные ранее дебрые дела, при помощи которых адепт побеждает Мару. Но представление о достоинствах занимает важное место в позднейшей доктрине пути бодхисатты, и эти стихи очень похожи на первое стихотворение с определенно махаянским текстом, приведенное в качестве первых слов Будды в «Лалитавистаре» [153]. Они написаны на гибридном санскрите, и размер их отличается от стихов в «Махавасту», поскольку должен соответствовать размеру поэмы, в которую они входят:

«Созревание совершенства приятно, всю боль утоляет;

Желания сбываются у обладающего совершенством человека.

Быстро он коснется просветления, сокрушив Мару;

Тропой мира он идет к спокойному состоянию блаженства.

Кто тогда будет насыщен исполнением совершенства?

Кто будет насыщен слышанием бессмертного учения?

В одиноком жилище кто будет насыщен?

Кто будет насыщен добрыми делами?»

Эти стихи составляют часть поэмы, вставленной автором «Лалитавистары» в конец главы, повествующей о Просветлении Будды; но в прозаической части текста несколькими страницами ранее составитель дает рассказ, в котором говорится, что боги после Просветления Будды ожидали от него знака:

«Так Татхагата, видя, что боги смущены, поднялся в воздухе на высоту семи пальм и, стоя там, произнес эту удану:

Отрезан путь, пыль улеглась, высохли асавы, они больше не польются.

Когда путь отрезан, возврата нет.

Это действительно называется концом боли.»

Это повествование также приводится в «Махавасту» (ii, 416) при изложении другой версии Просветления:

«Боги, держа ароматные гирлянды, стояли, сомневаясь, было ли освобождено сознание Господина. Господин, постигнув своим сознанием сознание этих богов, в то время, обратившись к богам, проговорил удану, которая рассеяла их сомнения:

Обрезав стремления, я ушел от праха.

Высохли асавы, они не текут.

Путь отрезан, и нет возврата.

Это действительно конец боли.»

В этих двух рассказах мы, по всей видимости, находим ту же удану. Хотя это стихи (арья), они так искажены, что в обоих местах их напечатали как прозу. Несмотря на это, мы можем проследить более старую и явно метрическую форму уданы в палийском тексте. Там она читается так:

«Он пресек стремления, он ушел к отсутствию желаний.

Высох поток и не течет.

Путь отрезан, и нет возврата.

Это действительно конец боли.»

Как показывает сохранение размера, это более первичная и правильная форма уданы. Но в палийском тексте она не упоминает о Просветлении Будды. Две санскритские версии явно переделаны и приспособлены к легенде о просветлении. «Махавасту» не удовлетворяется этим рассказом, она дает еще три строфы в продолжение. Первые две описывают, как боги разбрасывают цветы, выяснив правду. Третья строфа совпадает с первой уданой, приведенной в Винае. Затем идут слова: «Это Цепь Причинности в прямом порядке». На самом деле здесь не говорится о Цепи Причинности, хотя упоминания о ней и встречаются в палийской Винае. Однако текст так искажен, что трактующее о цепи причинности место просто могло оказаться пропущенным. Затем следует вторая из винайских строф с утверждением: «Это Цепь Причинности в обратном порядке», и, наконец, третья строфа предваряется словами: «Итак, затем Господин произнес в то время эту удану». Но сразу за этим говорится: «И вот затем Господин, впервые достигнув Просветления, в то время произнес эту удану», и снова приводится удана «Приятно созревание совершенства», которая была изложена там же в предыдущем рассказе.

Существует и еще один рассказ, который подсказывает, как именно появились эти первые легенды о словах Будды. В тибетской Винае [156] в качестве первых слов Будды даются три строфы, абсолютно непохожие на какие-либо из приведенных выше. Копии двух из них встречаются в палийских Писаниях, но они изолированы друг от друга и находятся в совсем разных местах [157]. Однако в тибетской «Уданаварге» они появляются вместе и в том же порядке, что в тибетской Винае:

«Радость мирских удовольствий

И великая небесная радость

В сравнении с радостью разрушения стремлений

Не стоят и шестнадцатой части.

Жалок тот, чье бремя тяжко,

Счастлив тот, кто его сбросил;

И, однажды его сбросив,

Не захочет снова стать отягощенным.

Когда все жизни оставлены,

Когда все мысли пришли к концу,

Когда все вещи познаны в совершенстве,

Не вернется больше стремление.»

Вполне естественно предположить, что эти строфы стало, возможно, воспринимать как одно целое только после объединения в их настоящей последовательности в антологии «Уданаварги». И уже после этого появилась возможность считать их тремя стихами, произнесенными Буддой после Просветления. Примечательно, что первая из этих строф появляется в большом фрагменте «Махабхараты» [158], где нет никаких следов остальных двух.

Ученики полагали, что в рассказе о смерти Будды засвидетельствованы его последние слова. Им было ясно, что где-то в собрании высказываний Будды должны были содержаться и его первые слова. Поэтому и были предприняты многочисленные попытки найти их. Но в отличие от некоторых других преданий здесь к единодушию так и не пришли. Единодушия не было даже в пределах одной и той же школы, даже в пределах одной и той же книги.

Таковы основные события шести лет аскезы и Просветления. Между каноническим рассказом и обычным изложением событий разрыв в несколько столетий. При этом следует учесть, что даже каноническое повествование не современно описываемым событиям. Первый вопрос, который следует задать, не касается того, являются ли вставные рассказы историческими. Этот вопрос: так ли стары вставные рассказы, как каноническое повествование? В некоторых случаях они противоречат ему; другие противоречат друг другу и выглядят изобретениями комментаторов, в разных школах разработанными по-разному. Это проявляется не только в различных разработках сюжета о борьбе Будды с Марой, но и в разных версиях преданий о медитации под деревом сизигия, о путешествии в Раджагаху или Весали и о первых словах Будды. О встрече с Бимбисарой не только рассказывается по-разному, меняется даже ее место в общей последовательности событий. Другой пример — история о пяти монахах. Впервые они упомянуты в Каноне как пять монахов (панна бхиккху), которые оставили Готаму, когда он перестал практиковать аскезу. Позднее они становятся известны как «старшие из пятеричного ряда» (панчаваггиятхера). «Джатаки» говорят нам, что одним из них был Конданна, младший из восьми брахманов, изрекших пророчества при рождении Готамы. Семь остальных умерли, и, когда Готама оставил мир, Конданна отправился к их сыновьям и попросил их уйти с ним, но согласились только четверо. Согласно «Лалитавистаре», это были ученики Уддаки, которые, обнаружив, что Готама отверг учение Уддаки, решили, что он станет мирским наставником, и отправились с ним в Раджагаху. В этом тексте они названы бхадраваргия, «ряд богатых»; но в палийской версии бхадраваргия — это совсем другие люди. Тибетский рассказ (Rockhill, p.28) говорит, что Суддходана, услышав, что его сын находится у Уддаки, послал ему свиту из трехсот человек, а Суппабудха — из двухсот. Но Готама оставил только пять человек, которые стали пятью монахами. Очевидно, по меньшей мере две школы ничего не знали о том, что произошло в действительности. Все три рассказа выглядят так же, как многие заимствованные комментаторами истории.