Центр циклона - Автобиография внутреннего пространства - Лилли Джон Каннингам (книга жизни .txt) 📗
Когда появились врачи и нашли меня в сознании, мы обсудили мой случай. Я еще не знал, что случилось. Я лишь знал, кто я, а когда они сказали мне, где я,то я узнал и госпиталь. Офтальмолог исследовал мое глазное дно и заявил, что видимых повреждений глаз не было. Это принесло мне большое облегчение. Возбуждение было не в сетчатке, а в мозгу. Будь оно в сетчатке глаза, шансов на выздоровление было бы меньше. В течении этого периода сильного белого света перед глазами я пережил несколько новых феноменов.
Прежде всего я не воспринимал в комнате никакого света, ни днем ни ночью. Внутренний свет был такой интенсивности, что не имело никакого значения, какие образы входили мне в глаза. Когда офтальмолог занимался исследованием моих глаз, то я даже не увидел света его лампы, хотя он был чрезвычайно интенсивным. Мой центральный зрительный компьютер давал импульсы такой интенсивности, что внешняя стимуляция глаз не приводила ни к какому результату. Внутренний наблюдатель был слеп уже потому, что информация, приходящая к нему - где бы он ни был, - из зрительного поля была столь обширной, что любой добавочный стимул на периферии просто не различался. Все линии были все время заняты. Это показывало мне, что системы наблюдения моего гигантского компьютера находились не в раздражаемом визуальном кортексе. Изучая сильный белый свет, я начал замечать новые феномены. Пока я лежал на больничной койке, приходили различные видения. Вдруг я увидел зеленый луг, но трава казалось совершенно искусственной, как бы сделанной из пластика. На этом лугу была дыра, из которой поднимался змей. Змей поднимался из дыры прямо в воздух. Неожиданно мне стало смешно, потому что он оказался искуственным, игрушечным змеем, с пружинами, приклееными бумагой к его центру. Голова его была сделана из крашенного дерева, а челюсти шарнирно прикреплено к единственному когтю. Справа возникала деревянная птица, ярко раскрашенная, и хлопала деревянными крыльями, разевая и закрывая свой деревянный клюв. Змей поднимался и хватал деревянную птицу челюстями. Весь этот эпизод произошел, когда я находился в состоянии глубокого расслабления, будучи простым наблюдателем того, что случается. Я вспомнил, что когда я был маленьким мальчиком, у меня были деревянный змей и деревянная птица, подобные этим.
Внезапно я понял, что это включилось мое запоминающее устройство, и эти картинки передавало устройство отображдения моего компьютера. Это устройство организовывало визуальные представления. Как только я понял, что это память о моих детских представлениях, я засмеялся. И все сразу пропало. Я снова расслабился, и появились другие, тоже сделанные из дерева животные. Когда мне было 2 или 3 года, у меня был деревянный Ноев ковчег с фигурками животных. Сейчас животные оживали и двигались по искуственной траве по кругу. Одной из общих характеристик этого движения была нерешительность и неустойчивость, как будто этих животных заставляло двигаться детское представление. Ребенок, создавая эти изображения в своем воображении, делал это весьма неуверенно. Видимо, эта характерная неуверенность конструирования - свойство детского мозга в раннеем периоде.
На протяжении следующих 48 часов яркость белого света постепенно уменьшалась. Детские видения исчезли, и их место занял рой похожих на насекомых точек света и темноты, которые пересекали мое визуальное поле. Я обнаружил, что могу программировать направление и скорость их полета. Когда я думал, что им следует двигаться в определенном направлении, то рой начинал двигаться именно в этом направлении. Мое программирование опережало события, происходившее вслед за ним. Я думал "теперь они будут двигаться направо", и в пределах нескольких секунд они двигались направо. Закладываешь программу в машину, а дальше машина выполняет программу и выдает результат спустя некоторое время после намерения получить результат. Позднее я нашел, что для очень сложной программы этот процесс занимает от 3 до 4 минут, а в случае роя насекомообразных точек задержка составила несколько секунд. Нейрологу, вошедшему в это время в палату, я рассказал об этих визуальных представлениях. Он сказал: "Вы галлюцинируете. Не будете ли вы против приглашения психиатра?" Я ответил, что это не дело психиатра, и что это несет информацию о пораженных частях мозга, а про себя подумал, что нужно будет пригласить одного из моих французских друзей - нейрологов, которые разбираются в построении визуальных представлений, следующих за раздражением различных частей мозга.
Устаревшие представления медиков связывать галлюцинации лишь с психически больными и отбрасывать визуальные картины, как "просто галлюцинации" заботили меня уже на протяжении нескольких лет. Но я усвоил урок и уже больше не заговаривал с персоналом больницы об этих вещах. Ослепительность белого света стала менее интенсивной, и через 18 часов, я дождался момента когда воспринимаемое глазами уже могло до меня доходить. Этот момент настал в середине ночи, когда в палату вошла сестра, чтобы сделать мне инъекцию. В комнате был единственный светильник, и сквозь туман внутреннего света я увидел два черных круга, а за ними смутное лицо. Я смотрел в лицо сиделки и, смеясь с облегчением, говорил ей: "Вы словно сова". "О, вы уже видите?". Я ответил утвердительно, и она вышла, чтобы позвать врача проверить мое зрение. На протяжении следующих 24 часов мое зрение, почти совсем неповрежденное, вернулось ко мне. Осталось лишь два маленьких пятна ниже точки фиксации, по одному в каждом глазу. Последующие тесты точно определили местоположение тех частей моего визуального поля, в которых зрение не восстановилось. Они были небольшими. Офтальмолог заявил, что они могут исчезнуть в течении нескольких следующих недель. Но это оказалось не так, и эти два пятна остались в течении последующих лет, постоянно напоминая мне об опасностях, с которыми можно встретится при таких экспериментах. Даже сегодня, пять лет спустя, я испытываю затруднения при чтении колонки знаков. Пятна расположены ниже точек фиксации. Когда я читаю вертикально, я не различаю последующих знаков. Горизонтально же я читаю совершенно свободно. Мне предложили спокойно выздоравливать, много не читать и дать моей нервной системе прийти в порядок. Мой товарищ предложил мне остаться в его доме в течении некоторого времени, и я отправился в деревню, где провел следующие шесть недель, восстанавливая свои силы.
