Храм - Акимов Игорь Алексеевич (бесплатная регистрация книга TXT) 📗
В первый момент на улице не стало легче, но Н шел быстро, солнце обволакивало его, заплетая в мягкий золотистый кокон, и когда его тепло добралось до сердца — Н смог, наконец, свободно вздохнуть. Что-то открылось в груди, прямо напротив сердца, и оно выталкивало раздрай через это отверстие все еще слегка возбужденными, плотными толчками.
Он не думал, куда идет. Оказавшись рядом с вокзалом, он услышал объявление из громкоговорителя, что электричка отходит через пять минут — и как раз успел к отправлению. Людей в вагоне было мало, все больше тетки с городскими покупками. Некоторые здоровались друг с другом; очевидно, постоянный контингент. Когда Н проходил по вагону, они бесцеремонно разглядывали его и тут же за спиной начинали достаточно громко обсуждать. Н прошел в следующий вагон и сел на лавку справа от входа. И стал смотреть в окно, хотя смотреть было не на что: за окном раскисала серая весна, тучи опять задавили солнце и теперь опускались к земле, ища место, где бы можно было без помех ветра опорожнить запасы последнего мокрого снега.
Городок, в котором он сошел с электрички, не имел лица. Хотя имя носил древнее, знакомое с первых классов школы; чем-то он прославился в эпоху князей. Почерневшие от времени и весенней влаги, рубленые избы низко сидели в земле и казались нежилыми. Двухэтажные штукатуреные бараки еще повоенной постройки, стараясь не привлекать к себе внимания из-за своей стыдной нищеты, прятались за палисадниками чахлых от тесноты берез и осин. Но где-то вдалеке, в просветах, высились поставленные вразброс три высоченных заводских трубы, объясняя, откуда городок получает средства к существованию.
Из этого же источника должна была кормиться и коммунальная жизнь; и правда — центральная улица оказалась кирпичной, даже с уцелевшими особняками девятнадцатого века, а горсовет с фронтона был облицован карминным и серым керамогранитом, удачно имитировавшим мрамор.
Перед собором Н остановился. Глаза видели массивные, легко взлетающие ввысь стены и затейливо-ребристые, забывшие золото купола, — но сердце молчало. Ему нечем было чувствовать, нечем реагировать на гармонию таких замечательно простых и при том таких замечательно изысканных линий. Так ведь оно же пустое, подумал Н о сердце, только теперь заметив, что исчезла сила, которая выгнала его из дома. Еще в поезде она была в нем, еще в поезде его терзало желание что-то немедленно сделать, сломать, каким-то действием вырваться из жесткой теснины грудной клетки, закричать нехорошим голосом, — а сейчас это ушло, и сердце отдыхало в бездеятельной пустоте. Как же они живут здесь, подумал Н о людях, как же они живут здесь, если этот городишко так ловко высасывает их жизни, оставляя пустую оболочку? Он стал приглядываться к лицам, но не обнаружил в них пустоты. Значит, у них симбиоз, понял Н: городок высасывает их жизни, а взамен отдает... Что он мог отдать взамен? Покой? — вряд ли... Смысл? — кабы так, городок стал бы меккой всего мира... Значит — стабильность, иначе говоря — безголодное рабство?..
Мысль о еде вернула его на неровные каменные плиты перед собором. Н пошел вдоль улицы, высматривая столовую, и почти сразу обнаружил заведение под названием «Харчевня». Возле высокого кирпичного крыльца стоял изобретательно расписанный по краю гастрономическим орнаментом голубой пластмассовый щит с перечнем фирменных блюд; напротив каждого мелом была проставлена цена. Свободная небрежность цифр настораживала: если они так же небрежно и готовят... но надпись «селянка», усилив сомнения, все же решила дело. «Селянку» он не ел со студенческой юности. В прошлой жизни ему пришлось побывать в лучших ресторанах мира, чаще всего — Парижа и Лондона, и никакой памяти об этом не сохранилось. А «селянку» он помнил. Столовая была самая заурядная, даже не столовая, а типичная забегаловка: круглые столики из серого «мрамора» на высоких (чтобы есть стоя), слегка изогнутых железных ножках, тусклые лампочки под потолком, на полу — разлитое пиво. Но какой повар! Столовая существовала в уродливой одноэтажной пристройке к МХАТу, на углу Тверской (пардон, тогда она носила имя Горького) и Камергерского, «селянка» стоила всего пятьдесят копеек. Ее подавали в блестящих судках из нержавейки, всегда горячую и ароматную. Порция была такой, что о еде потом не вспоминалось полдня. Рядом мог оказаться актер (их выдавала опустошенность и неестественность), но Н никого из них не знал и не искал знакомства. Правда, с Кмитом он не только раскланивался, но и беседовал иногда; иногда к ним присоединялся Яншин, человек в беседе никчемный: он все поглядывал по сторонам, вылавливая во взглядах посетителей столовки узнавание. Впрочем, выйдя за порог, Н тотчас забывал о них.
Поднимаясь по кирпичным ступеням, Н понимал, что лучше бы не теребить прошлое. Попытка еще раз пережить его обречена на разочарование. Но искушение было слишком велико. Да и чем он рисковал? — что похлебка, видите ли, окажется не такой, как три десятка лет назад? что в нее свалят, как в пиццу, без разбору все, что залежалось в холодильнике?..
Однако «селянка» его приятно удивила: она была та самая. Тот же аромат, тот же вкус. Правда, порция поменьше — так ведь и время другое... Н поискал ложкой — и выловил маслину. Вкусная. А вот и ломтик лимона, и бело-желтые кружочки вареного яйца, и слегка поджаренные кусочки ветчины, сосисок и охотничьих колбасок. Все свежее, все хранит ощущение огня, который еще несколько минут назад, обволакивая котел, отдавал свою призрачную жизнь этому произведению поварского искусства. Как жаль, подумал Н, что я не могу говорить; а то б я поблагодарил повара за прекрасное переживание, которое он мне подарил.
После «селянки» Н заказал стейк — и стейк был тоже хорош; потом попросил чаю. «Вам какого?» — спросил официант, и показал в меню добрый десяток наименований. Чтобы не рисковать, Н выбрал «эрл грей», и не спеша выпил два стакана, а потом все же прошел на кухню. Там хозяйничала толстая тетка с гипертоническим лицом и седыми кудряшками из-под поварского колпака. В ее глазах была досада и подозрительность; она никак не могла взять в толк, чего от нее хочет этот представительный мужчина в очень дорогом пальто и совершенно замечательном костюме, какие она видела только по телевизору. Но когда поняла — растрогалась, и даже посветлела лицом, и пока с помощью мимики и жестов шел обмен взаимными положительными чувствами, умудрилась потрогать и пальто, и костюм, и от поразительного тактильного ощущения сама едва не утратила дар речи.
Удача с «селянкой» пробудила в Н гастрономическую память, он поискал взглядом — и обнаружил прижатые магнитиком к металлической стойке квадратные листочки бумаги. Взяв один, Н написал: «Вы можете сделать ребрышки по-аргентински?» — Это как? — спросила повариха, и Н объяснил, как смог. — Ага! — сообразила она, — понимаю... Жаровня у меня заказная, кованая, от мастера, вот сами поглядите. — Она подвела его к жаровне, он вежливо осмотрел ее и кивнул: все как надо. — Уголья нужны березовые, правильно прожженные; так я знаю, где их взять. И ребрышки припасу. Только вот главный вопрос: чем приправить масло?.. — Ласковый, почти любовный взгляд поварихи стал вдруг отрешенным: ее в самом деле захватила эта проблема. Впрочем, она тут же встрепенулась. – Но вы не сомневайтесь. Сообразим. Сделаем не хуже, чем в Аргентине.
Выйдя на улицу, Н обнаружил, что уже темно. Небо было где-то рядом, над крышами, но слабые фонари не давали его разглядеть. Н не знал, который час (он никогда не носил часы, но не из принципа — просто не имел такой привычки), но чувствовал, что уже достаточно поздно и пора подумать о ночлеге. В таких небольших городках все рядом, значит, и гостиница должна быть поблизости. Он не угадал направления и впустую прошел до конца улицы. Гостиница оказалась в противоположной стороне, через дом от собора. За окошком администратора сидела миловидная женщина средних лет. Почувствовав присутствие Н, она повернулась от телевизора. В глазах засветилось любопытство, но они тут же погасли, уступив место привычному выражению отчужденности и терпения.
