Пол и характер - Вейнингер Отто (бесплатная регистрация книга TXT) 📗
Но можно с полным основанием спросить, почему не все женщины истеричны, тогда как лживы они все. Этот вопрос ничуть не отличается от вопроса о сущности истерической конституции. Если развитая здесь теория правильна, то она должна дать ответ, вполне соответствующий фактам действительности, и на этот вопрос. Согласно этой теории истеричка есть женщина, которая в пассивной покорности своей воспринимала весь комплекс мужских и общественных оценок, вместо того, чтобы предоставить своей чувственной природе возможно более свободный ход развития. Непокорная женщина есть, таким образом, противоположность истерички. Я не хотел бы долго останавливаться на этом вопросе, так как он относится к области женской характерологии. Истеричная женщина становится истеричной в силу свойственном ей сервилизма. Она совершенно тождественна в духовном отношении типу служанки. Ее противоположностью, т.е. женщиной, совершенно лишенной истеричности (которая существует только в идее, но не в действительности), была бы мегера. И это является основой подразделения женщин. Служанка служит, мегера властвует. Служанкой надо родиться, и к ее типу относятся и такие женщины, которые достаточно богаты для того, чтобы в действительности и не занимать никогда должности ее. Служанка и мегера всегда находятся в отношениях взаимной дополнимости.
Следствия, вытекающие из этой теории, вполне подтверждаются опытом. Ксантипа – это женщина, которая и на деле очень мало имеет общего с истеричкой. Она вымещает свою ярость (которую следует объяснить, как недостаток половой удовлетворенности) на других, истеричная раба, на себе. Мегера «презирает других», служанка «презирает себя». Все, что давит и мучает мегеру, в достаточной степени чувствует и ее ближний: она льет слезы так же легко, как и служанка, но всегда обращает свои слезы на других. Раба хнычет и одна, не будучи никогда одинокой, ибо одиночество идентично нравственности и является условием истинной двойственности и множественности. Мегера не выносит одиночества, она должна сорвать свою злобу на ком-нибудь вне себя, в то время как истеричка преследует только себя. Мегера лжет открыто и только, но она не сознает, что лжет, так как по природе своей она должна верить, что всегда права. Она поэтому готова обругать человека, который ей в чем-нибудь противоречит. Служанка безропотно исполняет требование истины, которое также чуждо и ее природе. Лживость ее беззаветной покорности сказывается в ее истерии, т.е. когда разгорается конфликт с ее собственными половыми желаниями. В силу этой склонности к рецепции и всеобщей восприимчивости мы сочли нужным подробнее остановиться на вопросе об истерии и истерической женщине. Я думаю, что в конечном итоге мне выдвинут в качестве возражения именно этот тип, но не мегеру. Лживость, органическая лживость характеризует оба эти типа, а вместе с ним и всех женщин. Очень неверно, когда говорят, что женщины лгут. Ибо это предполагает, что они когда-нибудь говорят правду. Словно искренность, pro foro interno et externo, не есть именно та добродетель, к которой женщина абсолютно неспособна, которая для нее совершенно невозможна! Речь идет о том, чтобы постигнуть, насколько женщина никогда и жизни своей не бывает правдива, даже тогда или впервые именно только тогда, когда она, подобно истеричке, рабски придерживается гетерономного ей требования истины и внешним образом говорит одну только правду.
Каждая женщина может по заказу смеяться, плакать, краснеть. Она может по желанию даже плохо выглядеть. Мегера это может сделать в интересах какой-нибудь цели, когда захочет. Служанка это делает под влиянием внешнего принуждения, которое совершенно бессознательно для нее властвует над нею. Для такой лживости у женщины не хватает органических и физиологических условий.
Но если после разоблачения этого чувства любви к истине чувства, свойственного этому типу женщин, оно превратилось в своебразную форму лживости, то следует заранее полагать, что со всеми прочими качествами, которые так превозносят в женщине, дела обстоят не лучше. В особенности хвалят ее стыдливость, самонаблюдение, религиозность. Но женская стыдливость, это не что иное, как демонстративное отрицание и отвержение собственной нецеломудренности. Если в женщине можно обнаружить такие черты, которые указывают на стыдливость, то можно быть заранее уверенным, что в ней мы найдем в соответственной мере и истерию. Совершенно неистеричная женщина та, которая абсолютно не поддается влиянию, т. е. абсолютная мегера не покраснеет даже тогда, когда мужчина сделает вполне заслуженный упрек. Зачатки истерии лежат там, где женщина краснеет под непосредственным влиянием порицания со стороны мужчины. Но женщина вполне истерична только тогда, когда она краснеет при отсутствии всякого постороннего человека, будучи совершенно одна: только тогда она всецело проникнута другим человеком, пропитана мужской оценкой.
Женщины, которые близки к состоянию, известному под именем половой анестезии или холодности, являются, на мой взгляд, который кстати сказать вполне совпадает с выводами Поля Солье, истеричками. Сексуальная анестезия есть один только вид бесчисленного количества истерических, другими словами, неистинных, ложных анестезий. Ведь в точности известно, особенно благодаря опытам Оскара Фогта, что подобные анестезии не представляют собою действительного отсутствия ощущений, а являются известным принудительным началом, которое устраняет и исключает из сознания некоторые ощущения. Если уколоть несколько раз анестезированную руку загипнотизированной женщины и одновременно попросить медиума назвать какое-нибудь любое число, то он назовет число полученных им уколов, которое он не решался перципиировать в силу определенного приказания. И половая холодность возникла по известной команде: под влиянием принудительной силы-усвоения чужого асексуального жизнепонимания, проникшего в сознание женщины из внешней среды. Но и холодность, подобно всякой анестезии, можно также уничтожить по команде.
Совершенно так же, как с физической нечувствительностью к половому акту, обстоит дело и с отвращением к половой жизни вообще. Подобное отвращение, или интенсивное отрицательное отношение ко всему сексуальному, действительно ощущается некоторыми женщинами, и вот тут как раз уместно было бы подумать, что рушится наш взгляд, согласно которому сводничество является всеобщей чертой, вполне тождественной женственности. Женщины, которые склонны к заболеванию оттого, что им случилось застать двух людей при выполнении полового акта, несомненно и всегда истерички. Здесь с особенной убедительностью обнаруживается правильность теории, по которой сводничество является истинной сущностью женщины, а сексуальность последней подчинена сводничеству, как отдельный, специальный случай его. Женщина может стать истеричкой не только благодаря половому насилию, которое было совершенно над ней и от котором она внешним образом защищается, хотя внутренне и далека от его отрицания, но также и при взгляде на какую-нибудь пару, совершающую акт совокупления, правда, ей кажется, что она оценивает этот акт с отрицательной стороны, но прирожденное утверждение его властно порывается сквозь все наносное и искусственное, сквозь строй мыслей, привитых и втиснутых в нее внешней средой. При всяком половом общении других людей она чувствует и себя участницей полового акта.
То же самое можно о «сознании виновности» у истеричек, которое мы уже подвергли критическому разбору. Абсолютная мегера никогда не чувствует себя виновной. Женщина, одержимая истерией в легкой степени, испытывает сознание вины только в присутствии мужчин, что же касается женщины, сильно страдающей от истерии, то она сознает свою виновность в присутствии того мужчины, который приобрел безраздельное господство над ее внутренним миром. Чтобы доказать наличность сознания виновности у женщин, не следует приводить в виде примера самобичевания флагелланток и кающихся грешниц. С ними мы недалеко уйдем. Именно крайние формы, которые принимает здесь самонаказание, бросает на них некоторую тень подозрения. Самобичевание в большинстве случаев указывает лишь на то, что человек не поднялся над своим поступком, что он не берет его на себя путем достижения сознания виновности. Это скорее попытка навязать себе извне раскаяние, которое внутренне ощущается человеком недостаточно интенсивно, и таким путем, сообщить ему ту силу, какой оно и в настоящее время еще лишено.
