Наука быть живым. Диалоги между терапевтом и пациентами в гуманистической терапии - Бьюдженталь Джеймс
Еда не лезла мне в горло. Должен ли я пытаться разыскать Кейт? Что со мной случилось, почему я так переживаю? Собирается ли Кейт напиться? Я не знал, сомневался в этом, потому что пьянство было связано с ее матерью. Но, может быть, теперь это как раз и вероятно. Я ничего не знаю ни о ней, ни о людях вообще. Она права, что разозлилась на меня. О, как глупо!
— Доктор? Я говорила с миссис Хенесси, она будет здесь весь вечер. Так что я закрою дверь квартиры доктора Маргейт. Поверьте, это для меня большое облегчение. Доктор, как вы думаете, с ней все в порядке? — в ее вопросе смешались подлинная забота и простое любопытство.
— Ну, не могу сказать сейчас точно, миссис Кудахи, но я уверен, что доктор Маргейт высоко оценит вашу заботу о ней и то, что вы присмотрели за ее квартирой. Это очень разумно с вашей стороны. — Я хотел выразить благодарность и не собирался вдаваться в дальнейшие разговоры о Кейт.
— О, это мне ничего не стоит. Я просто хочу быть хорошей соседкой, понимаете. Доктор, что я могу сделать, чтобы помочь ей — я имею в виду доктора Маргейт? Как вы думаете, что мне лучше сделать? Может быть, мне пригласить ее на обед? Она не слишком хорошо социализирована, вы понимаете, что я имею в виду, но она очень милая. И такая умная, стала доктором и все такое…
— Миссис Кудахи, я уверен, что вы очень хорошая соседка. Но сейчас извините меня, я как раз ужинаю…
— О, мой Бог, да, конечно. Простите. Я не знала.
— Все в порядке, правда. Спасибо за вашу заботу. Спокойной ночи. — Я вздохнул с облегчением. Надеюсь, я не был груб. Ужин остыл. У меня не было никакого желания его подогревать. Где Кейт?
26–27 октября
В субботу никаких известий. В воскресенье вечером автоответчик сообщил, что доктор Маргейт на линии. Наконец-то!
— Кейт?
— Доктор Бьюдженталь, это Кейт Маргейт. Надеюсь, я не причинила вам неудобство тем, что не пришла на сеанс в пятницу?
— Нет, нет, Кейт. С вами все в порядке?
— Сожалею, что не пришла в пятницу. Вы уже назначили кому-нибудь другому мое время в понедельник?
— Нет, Кейт, я оставил это время для вас. Кейт, скажите, как вы себя чувствуете?
— Тогда я приду завтра утром в десять часов. Спасибо.
Она повесила трубку!
28 октября
Она была довольно бледной и сидела, сгорбившись, в приемной. Я пригласил ее войти. Та же серая одежда, манеры сдержанные, но не слишком скованные. Она села на простой стул. Глаза опушены вниз, руки обхватили сумочку, губы сжаты. Я ждал.
Неужели я сделал это? Нет, это ее собственное эмоциональное расстройство. Я должен был предвидеть. Но на самом деле нельзя ничего предвидеть. Это миф о всемогуществе знания. Я сделал все, что мог. Но этого оказалось недостаточно. Что еще можно было сделать? Что-то было необходимо.
— Кейт, вы можете сказать, как вы себя чувствуете? — Я говорил робко, осторожно и заботливо, но без особой нежности: она бы не вынесла этого сейчас.
Никакого движения головы, глаза по-прежнему опущены. Двигались только губы:
— Мне не хочется сейчас говорить.
— Хорошо, Кейт, давайте просто посидим немного вместе. Однако, когда вы сможете говорить, мне хотелось бы узнать что-нибудь о том, что происходит у вас внутри. — Я попытался сесть и устроиться поудобнее, но все время ерзал. Кейт, наоборот, сидела неподвижно… Снова став гранитной скульптурой.
Так прошел весь сеанс. Она редко двигалась и ничего не говорила. Постепенно я успокоился, занялся своими противоречивыми чувствами. Это было что-то вроде общения, что-то вроде общей боли и даже общего одиночества. В конце сеанса, даже чуть позже, потому что мне не хотелось отпускать ее, не узнав ничего нового, я сказал мягко:
— Завтра в наше обычное время, Кейт. Она поднялась и вышла, не произнеся ни одного слова.
29 октября
Вторник был таким же, как понедельник. На мой вопрос, что она чувствует, она ответила только, что не хочет сегодня говорить. Мы снова целый час сидели молча. Я решил не предлагать ей дополнительного сеанса в среду, поняв, что она воспримет это как нажим на нее. Я упомянул наше обычное время в четверг, и она удалилась.
31 октября
В четверг она смотрела на меня. Она медленно приводила себя в порядок.
— Я понимаю, что слишком сильно отреагировала на ваше решение. Оказалось, мне трудно с этим справиться. Я по большей части хожу. Каждый день. Иногда просто брожу. Иногда спускаюсь к океану и обратно. Я перестала ходить на работу. Я просто гуляю.
Прогулка к океану, подсчитал я быстро, это как минимум 10 миль каждый день, а то и больше. Она использует усталость как наркотик.
— Кейт, вы можете сказать, что происходит с вами? Давайте посмотрим, не могу ли я помочь вам хотя бы немного уменьшить боль.
— Просто очень печально. Знаю, моя печаль чрезмерна. Вы, конечно, пытались быть справедливым и многое сделали, чтобы помочь мне. Жаль, что я не смогла справиться с этим лучше.
— Вам очень печально, Кейт. И мне тоже печально. Но вместе, думаю, мы сможем это изменить. — Я говорил серьезно, пытаясь донести до нее, что не уклоняюсь от контакта, и одновременно не желая пугать ее.
— Не знаю, как много я могу рассказать вам. Знаю, вы хотите помочь, но большую часть времени я сомневаюсь в этом или не верю вообще. Я хочу, чтобы вы помогли мне, но… Вот и сейчас я ненавижу вас! Я сказала, что хочу, чтобы вы помогли мне, а теперь ненавижу вас и хочу кричать на вас, говорить ужасные вещи. Не приближайтесь ко мне. — Она переживала тяжелейшую внутреннюю борьбу. Я видел, как сильно Кейт нуждается в помощи и как в то же время силен в ней импульс наброситься на меня или уйти.
— Я не буду приближаться к вам, Кейт, но и не буду отдаляться. — Я сказал это спокойно, твердо, без нажима.
Несколько минут мы сидели молча, но мне казалось, я чувствовал молчаливые крики Кейт, сопровождавшие ее внутреннюю борьбу. Я испытывал к ней такое сочувствие, но понимал, как важно сейчас не давить на нее.
Наконец, она заговорила, и ее голос стал более холодным и сдержанным.
— Думаю, сейчас все в порядке. Я больше не испытываю к вам ненависти. — Внутри нее возник какой-то спазм. — Но я ненавижу себя. Когда я нахожусь дома и так себя чувствую, то действительно боюсь себя. Прошлой ночью, вчера, я посмотрела на себя в зеркало, чтобы причесаться, и поняла вдруг, что стою и разглядываю себя с ненавистью. Мне захотелось разбить зеркало и его осколком разрезать себя, лицо и… и другие части. Просто разорвать на куски. Я так испугалась; я просто вышла на улицу и стала ходить.
Она замолчала и погрузилась в свои мысли. Я был занят своими собственными размышлениями. Она действительно могла это сделать. Могла убить или изуродовать себя. Такое случается. Должен ли я отпускать ее? Не безответственно ли с моей стороны не госпитализировать ее? Я должен убедиться, что она защищена от самой себя. К тому же, она действительно подвергается опасности, шатаясь по улицам в таком состоянии. Она может попасть под машину, просто нечаянно, а может и намеренно.
Кейт взглянула на меня так, словно прочла мои мысли.
— Не думаю, что я это сделаю. — Голос был низким, исходил из самой глубины ее существа и лишь отчасти был обращен ко мне; в основном это были мысли вслух. — Не думаю. Какая-то часть меня хочет жить. Иногда я ненавижу эту часть. Я не хочу ничего желать. Ничего! Я не буду желать ничего и никого!
Она снова замолчала, но этого было для меня достаточно. Я решил предоставить Кейт самой заботиться о своей жизни. Сделать выбор за нее, поместить ее в госпиталь, возможно, и стало бы спасением ее физической жизни, но весьма вероятно, что это навсегда прекратило бы ее борьбу за более полноценную жизнь. Но как только я так решил, тут же испугался и засомневался.
Оставшуюся часть сеанса мы в основном сидели молча. Кейт сообщила мне отрывочную информацию о том, как жила в эти дни: постоянное хождение, короткие визиты в офис, чтобы почти сразу же уйти, нерегулярное питание, сон с помощью снотворных. Она не могла много рассказать мне о том, какие внутренние чувства и мысли сейчас ее одолевали. Ясно было, что она стремилась держать их в себе. Я не акцентировал ее сопротивление самоизучению. Сейчас Кейт должна сопротивляться, чтобы сохранить целостность. Я знал то, чего она не знала: если она выдержит, именно эта неумолимая изменчивость, которой она так сопротивлялась, поможет ей преодолеть кризис.
