Иллюзия пользователя. Урезание сознания в размерах - Норретрандерс Тор (книги бесплатно без регистрации полные .txt) 📗
Вы можете возразить: чтобы это сказать, не нужны никакие научные эксперименты. Но не будет ли это с вашей стороны простой легкомысленностью? История христианства — это во многом история греха и спасения, людей, которые борются со своими греховными мыслями, и вечных попыток не быть введенными в искушение. Уолтер Кауфманн говорит об этом так: «Христианство потерпело моральное поражение не потому, что христиане были христианами в недостаточной степени, а вследствие самой природы христианства». Христианству всегда удавалось заставить людей ощущать себя так, как будто их греховные мысли были их собственной личной проблемой.
И вот появляется еврейский нейрофизиолог и говорит нам, что согласно его теориям, сознание вообще не в состоянии контролировать желания, которые ему предлагаются.
Бенджамин Либет и его эксперименты с исключительной точностью указывают на различия между Старым и Новым заветом, между иудаизмом и христианством. Разница между тем, что мы можем делать и что нам позволено хотеть делать — это старая традиция европейской культуры.
Если сознательное «Я» не имеет возможности контролировать свое желание действовать, как мы можем осуждать людей, которые испытывают похоть каждый раз, когда видят жену соседа? Но именно это — контролировать — нам нужно делать согласно Нагорной проповеди.
Верно и обратное: открытия Либета также указывают и на проблемы иудаизма: что люди имеют право думать и чувствовать друг насчет друга все, что хотят — постольку, поскольку они не облекают это в действие. «Только действия, совершенные в реальности, могут иметь практическое значение для других людей», — так говорит Либет о том, насколько моральным будет позволять людям думать о других все, что им угодно. На практике значение имеют не ваши намерения, а ваши действия — это сущность иудейской этики. Но верно ли это? И каковы будут последствия, если нет?
Иудаизм может легко стать духовной лицензией на возникновение жестоких и злых чувств и желаний относительно других людей. Но если вы не действуете так, как не хотели бы, чтобы действовали по отношению к вам (или делали что-то, что противоречит десяти заповедям), то что бы вы ни думали или чувствовали — все ОК. Отсутствие кода ментальной этики в иудейской традиции может привести к той форме внутренней жестокости и злобности, которую изображает Шекспир в образе Венецианского купца.
И это допустимо, так как иудаизм говорит: на других людей влияют только действия. Но это попросту неправда, хотя с научной точки для подобной веры не было оснований вплоть до последних десятилетий.
Проблема заключается в том, что если такие вещи, как подпороговое восприятие и прайминг, действительно существуют, на самом деле мы знаем гораздо больше о том, что думают и чувствуют другие люди, чем знает наше сознание. И потому то, что мы думаем о других людях и ощущаем по отношению к ним, имеет значение, даже если наш сознательный здравый смысл говорит нам: мы никому не делаем ничего плохого, хотя в глубине души знаем, что они заслуживают хорошего шлепка.
Если бы на других людей оказывало влияние только то, что мы говорим и делаем, мы могли бы думать все, что угодно и чувствовать себя как угодно — это не имело бы никакого значения. Но подобная точка зрения на человека не соответствует реальности. На самом деле открытия Либета можно сравнить с бумерангом для иудейского восприятия морали: как раз потому, что наше сознание отстает, сложно контролировать, сколько наших мыслей смогут претвориться в действие.
Проблема иудаизма заключается в том, что он разрешает внутреннюю жестокость, которую сознание на самом деле не в состоянии контролировать, так как изнутри нас исходит гораздо больше, чем нам известно на сознательном уровне. К примеру, через язык тела. Проблема же с христианством заключается в том, что оно требует внутренней чистоты — но требует ее от нашего сознания, которое не имеет возможности управлять тем, что происходит в уме человека.
Вместе эти две проблемы указывают на то, что в результате нашего вновь обретенного понимания значения сознания на повестке дня может появиться радикальная ревизия фундаментальных вопросов морали.
Но теория вето интересна не только в свете обсуждения высоких моральных материй. Она представляет исключительный интерес и в отношении самых рутинных вопросов.
Вето Либета — это очень красивое описание того, как работает сознание. Но это также, возможно, создает самую неверную картину того, что означает быть человеком в повседневной жизни.
Вспомните фундаментальное правило: только сознание сознательно. В данном контексте это означает, что сознательное вето может наложить только сознание. Мы, конечно, можем наложить бессознательное вето на различные бессознательные желания — но это не имеет ничего общего с сознанием.
Сознательное вето — это вето, о котором мы знаем. Так что мы можем спросить себя: как часто мы накладываем вето на решение за 0,2 секунды до того, как начнется его выполнение.
Ответ, конечно, будет таким: бывают определенные ситуации, в которых мы постоянно и сознательно накладываем вето на свои побуждения. Но в других обстоятельствах делаем это редко. Вето часто появляются только в тех ситуациях, которые сами по себе не часты.
К примеру: когда мы нервничаем, стесняемся, спотыкаемся о собственные ноги, запинаемся, садимся, встаем, резко жестикулируем, начинаем что-то и бросаем на полпути, говорим: «Да, конечно… нет, я не это имел в виду», оскорбляем и путаем окружающих самыми странными изречениями.
Или когда мы изучаем что-то новое и сложное: язык, танец, игру. Мы неловки и неуклюжи, мы болезненно осознаем, что можем делать и чего не можем, мы останавливаем себя на половине движения и стоим, выглядя как робкие новички — каковыми и являемся.
Или когда есть что-то, что действительно важное для нас, и по этой причине — именно по этой причине — мы делаем из себя полных дураков и все портим. Как Вуди Аллен в фильме «Сыграй еще раз, Сэм», прерывающий сам себя неподобающим образом, пытаясь наладить контакт с женщинами.
Другими словами, это очень неприятные ситуации, в которых мы осознаем себя и осознаем тот факт, что останавливаем свои побуждения к действию.
Накладывать запрет на побуждения к действию нас заставляет не только страх перед божественным наказанием. Это сам по себе неприятный процесс. Неловкий. Неуклюжий. Напряженный.
Мы прерываем себя, так как можем быть не уверены в своей способности действовать, или от страха того, что окружающие нас осудят. Мы боимся быть осмеянными. Сознательно, мы склоны судить себя, смотреть на себя со стороны, видеть себя так, как видят нас другие люди.
Сознательное вето является обязательным только потому, что существует разница между тем, чего хочет сознательная воля и тем, что требуют подсознательные желания. Вето, которое накладывается на нечто подсознательное, отражает тот факт, что существует разница между тем, чего хочет сознательное и чего хочет бессознательное.
Не существует пределов, до которых люди могут накачивать себя коктейлями, транквилизаторами и другими наркотиками, чтобы выйти за пределы этих сознательных запретов. Мы очень сильно хотим уйти от ситуаций, когда что-то себе запрещаем — и это не имеет даже отдаленного отношения к тому, являемся ли мы христианами или евреями.
Но это отлично соответствует способу мышления Либета. В письме по поводу вето в нашей повседневной жизни Либет пишет: «Я полагаю, что ваше замечание о сознательных запретах, которые чаще используются в неприятных ситуациях, действительно неплохое. Но я бы не стал минимизировать его важность и для многих по меньшей мере нейтральных ситуаций — к примеру, когда мы подавляем желание что-то сказать человеку (по поводу его/ее внешности или поведения), или подавляем стремление остановить ребенка прежде, чем он сделает то, что собирается сделать (в случае, когда для его развития лучше, чтобы он это сделал) и т. д. Но ваше замечание о запретах в конфликте между сознательной волей и подсознательно появившимися желаниями и др. не тривиально, и его стоит учесть.» В начале 20 века датский философ и физиолог Харальд Хоффдинг сформулировал эту мысль предельно ясно, даже несмотря на то, что он, конечно, не был знаком с теорией вето или идеей запретов как ассоциирующихся с дискомфортом. Выделено курсивом самим Хоффдингом:
