Для подростков или Вся правда о наркотиках - Ципоркина Инесса Владимировна (читать книги полностью без сокращений бесплатно .TXT) 📗
Надо признать, что борьбе с собой не всегда срабатывает даже патологическая бдительность, свойственная анорексикам: некоторые взвешивают на весах каждый кусок, ведут пищевые дневники, куда заносят все, что съели, причем стараются каждый день (!) уменьшать калорийность своего питания на несколько калорий. Пока не доведут показатели до нормативов Дахау и Освенцима. При булимии непрерывное слежение за рационом превращается в значимую, если не главную, причину противоположной реакции — то есть пищевых эксцессов. Постоянное соблюдение диеты чередуется со срывами, с периодами обжорства, с бесконтрольным перееданием. Можно сказать, организм берет верх, от чего страдает психика.
В группу риска пищевых расстройств входят натуры тревожные, агрессивные, враждебные, депрессивные, застенчивые, импульсивные и уязвимые для стрессоров. Случаи обжорства настигают их во время смены настроения — раздражение, злость, грусть, волнение, а главное, ощущение беспомощности при встрече с трудноразрешимыми проблемами провоцируют приступы переедания. Но, несмотря на определенное сходство между личностями, склонными к разным формам пищевых расстройств, между ними есть и разница. Так, многие люди с компульсивным обжорством также злоупотребляют алкоголем, ведут себя импульсивно и не слишком ответственно. В то же время страдающие нервной анорексией склонны к значительной эмоциональной сдержанности, предпочитают заурядную, предсказуемую обстановку, избегают риска, слушаются старших — именно потому, что плохо адаптируются к переменам. Отсюда и желание совершенствовать свое тело вплоть до дистрофии. Причем иногда худоба воспринимается не просто как состояние тела, а как нечто большее — и к телу, собственно, отношения не имеющее.
Худоба и одухотворенность в массовом сознании отчего-то накрепко связаны между собой. Почему людям с излишком веса отказывается в наличии высших потребностей — неизвестно. Но этот стандарт практически непобедим — по крайней мере, на массовом уровне. И потому он часто приносит жутковатые результаты: для придания себе изысканности юные девушки не жалеют себя. А чего жалеть-то? Они не в силах оценить размер нанесенного ущерба и вдобавок подчинены полудетскому убеждению: со мной ничего плохого случиться не может! Почему не может? Не знаю! Потому!
Алла всегда была страшно неуверенна в себе. Человеку постороннему это показалось бы странным. Про таких, как она, в народе говорят: «Видная!» Еще бы! Аллу трудно не заметить: высокого роста (метр восемьдесят пять), крупная (сто кило весу), смуглая, с роскошной копной волос… На нее постоянно обращали внимание. Только самой Алле это жутко не нравилось. Ей все время казалось, что люди, которые на нее смотрят, разглядывают ее недостатки, а потом с удовольствием их обсуждают между собой. А частые приставания сальных мелкокалиберных мужчин только усиливали ощущение своей некондиционности. Даже собственное отражение в зеркале Алле было не указ. Ей страшно хотелось уменьшиться в размерах или просто стать невидимкой — все лучше, чем так, как сейчас.
Алла, сколько себя помнила, всегда была самой большой: выше всех мальчиков в детском саду, а потом и в своем школьном классе. Аллина мама постоянно за нее переживала:
— Ну, как ты, такая дылда, замуж выйдешь, все любят миниатюрных девушек. Ты бы ела поменьше, что ли? На тебя одежды не напасешься. Из всего вырастаешь в два счета.
— Не смогу донашивать за тобой, буду донашивать за отцом, — привычно огрызалась Алла.
Но мама не унималась. Она решила взять под контроль питание дочери. Правда, это не означало, что мама подобрала Алле подходящую диету, стала покупать низкокалорийные продукты или готовить так называемые здоровые блюда. Просто за столом мать следила пристальным взглядом за каждым куском, который отправлялся в рот дочери, и трагически вздыхала, потом громогласно провозглашала: «Хватит! Ты слишком много ешь!» Алла выскакивала из-за стола как ошпаренная, а заодно обиженная и голодная. «Я желаю тебе только добра!» — кричала мать ей вслед.
Алла стала стесняться есть в чьем-либо присутствии. Ей казалось, ее порицают за каждый съеденный кусок. В ее сознании еда намертво связалась с преступлением. Лет с двенадцати она постоянно была голодная. Дома при родителях есть она просто боялась. Зато батон белого хлеба плюс шоколадка, купленные на карманные деньги, прекрасно насыщали. А если еще их съесть в одиночестве, без посторонних взглядов и упреков, то это было так вкусно и прекрасно. А если еще проделать все это после очередного скандала, то и размолвка с матерью становилась пофигу. После пары чебуреков и пачки печенья, запитых банкой пепси, все ее склочные претензии казались бледными и далекими, почти нереальными. Настроение улучшалось, становилось тепло и весело. Алла привыкла наедаться впрок, особенно перед тем, как придти домой. «Съесть побольше, чтобы хватило подольше» стало ее правилом. Если Алла выходила из дома ненадолго: в киоск за газетой, в прокат за кассетой и т. п. — и оказывалась не голодна, она все равно покупала себе что-нибудь съестное. Дома у нее было несколько тайников со «Сникерсами» на всякий пожарный случай, и, конечно, случай этот наступал с неотвратимой регулярностью.
Временами на Аллу находили приступы самоедства. Начинались они после какой-нибудь неудачи или промаха: низкой оценки, невнимания понравившегося парня, вскочившего прыща… «Что же я за уродливая безвольная дрянь! Разве с такой может случиться что-то хорошее. Мать права! Надо уметь держать себя в руках! Завтра же — на диету и никаких заначек!» Заначки частично съедались, частично раздавались подругам. Дома Алла ела положенные мизерные порции под настороженным взглядом матери, а вне дома не ела ничего. Внутри начинало сосать от голода, переставала работать голова, резко портилось настроение: «Ничего, — думала Алла, — ничего, я выдержу, стану худой и красивой, и ни одна вошь не посмеет на меня поднять хвост, со мной начнут считаться». А дальше Алле начинали рисоваться картины жизни, полные счастья и блаженства. Вот она, худая, идет по жизни, и все двери перед ней открыты, и все мужчины в нее влюблены, и все подруги восхищаются, а недруги кусают локти, потому что она красивая и сильная, волевая и решительная, не то, что сейчас: рохля жирная, у которой никогда ничего не получиться. За понижением настроения следовал особенно мучительный приступ голода, потом новое падение самооценки в сопровождении истерики, злость на весь мир, скандал с родителями, спровоцированный уже самой Аллой, и как следствие — побег в киоск за пончиками, насыщение, приступ счастья и уверенности в себе: «Я и без вас обойдусь, козлы» и дальше — период тайного обжорства до состояния похмелья.
В какой-то момент Алла поняла, что находится в тупике. Что сама справиться с собой не может. Она попросила мать отвести ее к врачу. Алла не стала рассказывать ей о своих тайных гастрономических оргиях, просто сказала: «Видишь, у меня самой ничего не получается, как я ни стараюсь. Может, мне нужна специальная диета или лекарство попить?» Мать согласилась и отвела Аллу к диетологу. Маргарита Борисовна, модный диетолог и автор эксклюзивной комплексной методики, оказалась некрасивой женщиной лет сорока с непропорционально большой головой на тщедушном теле, травленными пергидролем жидкими волосами и макияжем, который напоминал боевой раскрас команчей, вставших на тропу войны. Как и подобает славному воину дикого племени Маргарита была настроена в высшей степени агрессивно. Даже когда смотрела на Аллу фальшиво-добрым взглядом и сюсюкающим голосом обещала помочь. Впрочем, Маргарита с обещаний довольно быстро перешла на заклинания: «У тебя все получится, если будешь следовать моей методике. У меня потрясающая методика! У меня не бывает проколов! У меня худеют быстро! Все!» Дальше Маргарита протестировала Аллу, попросила сдать анализы и назначила ей лечение — точно такое же, как и всем другим своим пациентам. Лечение состояло из жесткой диеты без сахара и соли и изнурительной гимнастики. «Есть должно быть противно и невкусно, а физические упражнения полезны!» — заклинала Маргарита.
