Любовь, которая убивает. Истории женщин, перешедших черту (СИ) - Моц Анна (книги бесплатно без регистрации полные .TXT, .FB2) 📗
Это был важный шаг в правильном направлении. Последующие беседы помогли мне разработать формулировки, описывающие самоповреждения Скай, их триггеры и функции, которые они выполняли для нее, включая выражение гнева и отчаяния. Как и многие женщины, Скай направляла внутрь себя гнев, вызванный другими людьми. Так она защищала окружающих, но вредила себе. Составленный мной документ был передан сотрудникам тюрьмы, которые наиболее часто работали со Скай. Он должен был помочь им понять движущие силы ее поведения, а также его внешние проявления. В соответствии с нашим общим подходом смысл заключался в том, что общение со Скай должно быть сфокусировано не на самом удушье, а больше на построении отношений с ней вне проблемы самоповреждения. Задача состояла не только в том, чтобы сотрудники тюрьмы лучше понимали заключенную, но и в том, чтобы Скай начала видеть людей, которые работали с ней, в другом свете – как личностей с уникальными характерами и интересами, а не безликих и постоянно меняющихся участников ее цикла селфхарма. Девушка училась видеть себя со стороны – так, как ее видели окружающие, а других – изнутри, как отдельных людей со своим мировоззрением и чувствами.
Я знала, что не существует волшебного способа решить проблемы со столь укоренившейся и значимой моделью поведения. Но в то же время я была уверена, что мы не сможем найти никакого решения, если не разберемся с режимом в учреждении, который окружал селфхарм и непреднамеренно служил его усилению. Прогресс в достижении этой цели был неоднозначным. В крупных организациях, которые по природе своей являются средой с высоким уровнем контроля, процессы меняются постепенно, а отношение к ним – еще медленнее. Я неоднократно подчеркивала, что цель – вырвать Скай из цикла самоповреждения через построение межличностных отношений, чтобы она почувствовала себя в безопасности. Но в ответ на это мне твердили, что главное – «остановить» акты самоистязания, как будто можно дернуть какой-то рычаг в голове. Несмотря на поддержку высшего руководства тюрьмы, которое подтверждало, что мы стремимся устранить боль, лежащую в основе вреда, в разговорах постоянно повторялся один и тот же вопрос: «Сколько раз за сегодня Скай перевязывала горло?» Она и еще несколько человек, которые занимались селфхармом особенно «плодотворно», доминировали на еженедельных собраниях, где зачитывалась и обсуждалась статистика. Даже после того как новый подход получил широкое признание, акцент на количественной оценке поведения превалировал над стремлением понять его причины. Скай же была привязана к старому распорядку со всем его комфортом. Мне показалось примечательным, что девушка продолжала носить тюремные спортивные штаны, несмотря на то что ее более «привилегированный» статус позволял ей надевать обычную одежду. Во многих отношениях это был единственный стабильный дом, который она когда-либо знала, и она не желала отказываться от одного из самых заметных его проявлений. Мне кажется, Скай продолжала оставаться в запущенном состоянии, потому что бессознательно хотела, чтобы мы – персонал – ухаживали за ней и проявляли заботу.
Моя работа с девушкой пришлась на последние месяцы ее тюремного заключения. Наш прогресс во многом был неустойчивым. Она продолжала завязывать шнурки на теле, и часть моей работы заключалась в консультировании сотрудников тюрьмы. Я помогала им справиться с разочарованием и тревогой из-за риска, который Скай представляла сама для себя. Их всеобщее сострадание и забота о благополучии Скай были выдающимися. Сотрудникам было трудно вынести то, что они воспринимали как постоянные нападки человека на самого себя. Они воспринимали ее как ребенка: это вызывало желание заботиться, но в то же время и нетерпение. При этом акцент на построении отношений с заключенной вне привычного шаблона начал приносить плоды. На наших встречах Скай стала рассказывать о своих надеждах, страхах и секретах, в том числе о том, что была влюблена в одну из более зрелых надзирательниц. Еще она впервые заговорила со мной о другой форме своего деструктивного поведения: порезах на внутренней стороне бедра, где никто не мог их видеть. Для этого ей приходилось запасаться острыми предметами, в том числе лезвиями, которые выдавали для еженедельного бритья. Иногда она брала скрепки из степлера, которым пользовалась в библиотеке. Как и у других женщин, занимающихся самоповреждением, у Скай был обширный набор самых разных методов, и она умела придумывать такие приспособления, которые я не могла себе представить. Даже когда у нее забирали последнюю перевязку, сделанную из шнурков, лоскутов, резинки от нижнего белья, завязок от толстовок, порванных простыней и пластиковых пакетов, она всегда находила способ каким-то образом причинить себе вред.
Когда девушка рассказала мне о своем тайнике и о том, как она раздобыла его содержимое, я увидела, что Скай испытала чувство триумфа, а также облегчения: она знала, что, если внутри ей будет слишком плохо, она сможет вывести боль на поверхность тела. Когда Скай чувствовала себя забытой и незаметной, она могла сделать что-нибудь видимое и ощутимое – то, что можно показать надзирателю, а затем и медсестре. Внутреннюю боль можно было игнорировать, а вот внешние раны – нет. Впуская меня в свой мир тайны, ритуалов и телесного выражения психической боли, Скай приближалась к разрешению внутренних конфликтов, и я видела постепенные сдвиги в ее способности думать о рассудке, чувствах и обо мне.
Кроме того, Скай начала налаживать отношения с другими заключенными, что тоже было в новинку. Один из надзирателей разработал программу, в соответствии с которой Скай могла гулять раз в день на свежем в воздухе в компании одних и тех же женщин. Некоторые из них были постарше и заняли материнскую позицию, получая удовольствие от общения. Такие прогулки стали частью повседневности и не были связаны с фактом накладывания удушающей повязки. За счет этого удалось сместить внимание с самоповреждения на регулярное и осмысленное общение в кругу знакомых, а также на принадлежность к сообществу заключенных. Возможно, сформированные дружеские отношения были не очень прочными, но они имели два важных аспекта. Дружба строилась по иному шаблону, чем те отношения, в центре которых было причинение вреда, к которым Скай стремилась ранее, а также представляли собой форму адаптации к жизни после освобождения. Они дали Скай надежду на то, что она окажется интересна не только сотрудникам тюрьмы, получавшим зарплату, но и обычным людям: под всеми слоями нужды и отчаяния они разглядят ее чувство юмора, творческую натуру и доброту.
Тюрьма стала для Скай самым надежным пристанищем за ее короткую жизнь. Я боялась, что освобождение повлечет за собой бо́льшие риски, чем акты самоповреждения. Свобода лишила бы ее не только «кирпичной матери», но и привычной заботы и внимания, на которые она полагалась. Я знала, что Скай не перестанет причинять себе вред. Самоистязания стали важной частью ее жизни и надежным союзником в борьбе с травмами, поэтому она не смогла бы полностью отказаться от них. Но тем не менее я видела, что мы добились прогресса благодаря сочетанию психотерапии и добросовестной, участливой работы сотрудников тюрьмы. Совокупность этих мероприятий помогла Скай увидеть, что за ее поведением скрывается глубокая потребность в отношениях с другими людьми. Девушке удалось понять, что ее самоповреждение во многом является криком о помощи. Знание этого факта, а также освоение нового шаблона привязанности и построения отношений позволили ей по-другому взглянуть на мир и на саму себя. Самоповреждение все еще оставалось неотъемлемой частью ее личности, но оно уже не было тотальным, всепоглощающим влечением, которое затмевало любые эмоции и потребности. Скай всегда испытывала желание говорить через кожу, но она начала осваивать и другие способы общения. Это дало мне надежду на то, что, находясь вне стен тюрьмы, она сможет постепенно выйти из-под власти селфхарма.
Через несколько месяцев после своего освобождения Скай написала мне, что она освоилась в обществе, хотя покидать тюрьму было страшно. Иногда она думала о самоповреждении и рассматривала его как «последнее средство», как убежище от невыносимой боли, но пока ей удавалось противостоять этой тяге. Девушка устроилась на работу на неполный рабочий день в приюте для животных и поддерживала контакт с двумя старыми друзьями. Скай рассказала, что до сих пор проводит пальцами по контуру татуировки, когда у нее возникают позывы к самоповреждению, а также разыгрывает наши беседы, представляя, что я нахожусь с ней в одной комнате и слушаю. Девушка вспоминала свои слова о том, что без явных отметок кажется себе невидимой, а я ей тогда возразила, что со временем она сможет найти способы быть услышанной и замеченной, а еще поверить, что другим она небезразлична, даже если они не ухаживают за ее ранами. Теперь, писала Скай, она научилась полагаться на голос и слова, а тело должно зажить и восстановиться. Письмо Скай висит на моей пробковой доске.
