Дочки-матери. третий лишний? - Эльячефф Каролин (лучшие книги онлайн txt) 📗
ДОЧЬ: Вы – доверенное лицо вашей же дочери?»
Чтобы склонить дочь к абсолютному доверию и открытости в отношениях, матери приходится изменить некоторые термины и сделать вид, что она забыла об их родстве и, в особенности, о материнском авторитете над дочерью:
«МАТЬ: А! «Ваша дочь!» Зачем ты говоришь так? Это не твоя мать хочет быть твоим доверенным лицом, а твоя подруга, я повторяю это еще раз».
Дочь не попалась на эту удочку псевдообмена идентичностями, но в конечном итоге все же уступает из чувства вины:
«ДОЧЬ: Хорошо, но моя новая подруга все расскажет моей матери, поскольку она не отделима от нее.
МАТЬ: Вот и прекрасно! Я их разделю сама, я клянусь тебе: давай, попробуем представить, что ты доверяешь мне полностью, это будет так, как если бы твоя мать никогда не слышала этого, договорились? Это должно быть так и будет так, будто я нарушу клятву, если поступлю иначе.
ДОЧЬ: Трудно надеяться, что вы сдержите слово.
МАТЬ: Ах, ты меня огорчаешь; я не заслуживаю такого упорного сопротивления.
ДОЧЬ: Ну хорошо, допустим, вы требуете от меня слишком многого, но я согласна и расскажу вам все.
МАТЬ: Если хочешь, называй меня не матерью, дай мне другое имя.
ДОЧЬ: О нет! В этом нет нужды, это имя мне дорого, если я его поменяю, не будет ни хорошо, ни плохо, это будет лишь бесполезным лукавством, оставьте его для меня, оно меня вовсе не смущает.
МАТЬ: Как тебе будет угодно, дорогая моя Анжелика. Пусть так! Я – твое доверенное лицо, не хочешь ли мне рассказать что-либо прямо сейчас?
ДОЧЬ: Нет, пока нет, но в будущем, возможно.
МАТЬ: Как поживает твое сердце? Никто на него не посягает?»
Анжелика не слишком долго сопротивляется перед тем, как впасть в излишнюю доверчивость, и ловушка захлопывается: да, она влюблена. Узнав, что ее подозрения подтвердились, мать с трудом удерживается от того, чтобы не выступить вновь в роли «матери-законодательницы», заботящейся о репутации своей дочери: «Ну, если это так серьезно, я едва сдерживаю слезы, видя, какая опасность тебе угрожает, – ты можешь потерять уважение, которым пользуешься в обществе». Ей удается убедить дочь отказать Доранту, тем более, что он, чтобы преодолеть материнские происки, предлагает Анжелике бежать, что окончательно погубило бы ее честь и, соответственно, все шансы удачно выйти замуж. Но холодность Анжелики повергает Доранта в отчаяние, и он вновь возвращается к ней. Она не знает, как ей быть и чьим притязаниям следует уступить – своего страстного поклонника или своей весьма осмотрительной матери. Мать в очередной раз предпринимает активные действия, не брезгуя никакими способами, включая шантаж собственной смертью:
«МАТЬ: Ты так рьяно его защищаешь, что меня это изрядно тревожит, скажи, что ты думаешь об этом побеге? Ты вполне откровенна со мной, но неужели ты не видишь, как это опасно для тебя?
ДОЧЬ: Но я так не думаю, мама.
МАТЬ: Мама! Ах! Небо, по счастью, хранит ее, и она не знает того, на что тебя подбивают! Не произноси больше этого слова. Твоя мать никогда не поддержала бы тебя в этом случае. Но если ты все-таки решишься сбежать, знай, что ты причинишь ей огромное огорчение, а, может быть, даже убьешь ее этим. Неужели ты способна вонзить кинжал в грудь матери?
ДОЧЬ: Лучше мне самой умереть.
МАТЬ: Подумай, какой удар ты нанесешь ей? Разве сможет она перенести его? Я говорю тебе о матери, как твоя подруга, подумай: кого ты любишь больше – свою мать, которая принесла тебе столько блага, или поклонника, который хочет лишить тебя всего?
ДОЧЬ: Вы меня обескуражили. Скажите ей, чтобы она не ожидала ничего плохого от своей дочери, скажите, что для меня нет никого дороже моей матери, и что я больше не буду видеться с Дорантом, если она потребует от меня такой жертвы, я готова пойти на все ради нее.
МАТЬ: Ах, Боже милостивый, подумаешь какая потеря! Какой-то нищий незнакомец».
Развязка наступает, когда мать решает прибегнуть к обману и, переодевшись, предстать перед Дорантом, что она и предлагает Анжелике: «Ну, хорошо! Позволь мне встретиться и поговорить с ним, я представлюсь твоей тетушкой, которой ты все рассказала и которая готова тебе помочь; итак, дочь моя, позволь моему сердцу последовать своим путем и позаботиться о твоем». Анжелика с таким воодушевлением расписывает До-ранту свою столь понимающую мать: «Я ей полностью доверяю, теперь она – мое доверенное лицо, моя подруга, она просит не отказывать ей только в одном праве – праве советовать. Она всегда полагалась лишь на одну мою нежность и любовь к ней и была моей наставницей во всем, никогда не пыталась меня удерживать. Последовать за вами – означало бы проявить ужасную неблагодарность и оскорбить ее, но даже это не имело бы никаких последствий, потому что она дала обещание, что я буду свободна в своем выборе».
Под впечатлением от этого рассказа молодой человек решает уступить пальму первенства материнской добродетели: «Вы обрисовали мне потрет матери, в высшей степени достойной восхищения. Даже меня – человека, который так любит вас, этот рассказ заставил поступиться своими интересами в ее пользу, и я уступаю ей дорогу. Я был бы недостойным уважения человеком, если бы смог разрушить такое прекрасный и добродетельный союз, как ваш. [...] О, моя прекрасная Анжелика, вы совершенно правы, полагайтесь всегда на свою благородную мать, чьи добродетели так меня удивляют и которыми я восхищаюсь, продолжайте быть достойной ее. Я вас призываю к этому, проиграет ли моя любовь от этого или нет. Я никогда не прощу себе, если окажется, что я восторжествовал над нею».
Сраженная и побежденная искренностью молодого человека госпожа Аргант дает, наконец, свое согласие на брак: «Дочь моя, я позволяю вам любить Доранта!» Что касается Эргаста, то узнав о том, что счастливый соперник – его же собственный племянник, он не только решил отказаться от руки Анжелики, но и одарил Доранта перед свадьбой: все хорошо, что хорошо кончается.
В другой своей пьесе «Школа матерей» (1732), написанной немного раньше, Мариво воплощает более классический образ матери-законодательницы, которая использует исключительно принуждение. Для дочери единственная надежда освободиться из-под ее власти – это замужество, а когда мать напоминает ей, что она «никогда не жила по собственной воле, а всегда только подчинялась ей, девушка отвечает: «Да, но мой муж – это не моя мать». Тремя годами позже, в подобном случае мать-наперсница являет собой радикально отличающуюся и, в конечном итоге, более современную версию. Раздвоенность матери, то есть ее метания между авторитарной позицией, когда она настаивает на своих правах, и противоположной, когда она рассчитывает на доверие дочери, приводит к тому, что дочь принимает власть матери и смиряется с ней – вместо того, чтобы возмутиться или подчиниться вопреки своему желанию. Дочь усваивает ее категорический запрет сочетаться браком с тем, кого она любит, и, если бы жених не прошел испытание и не подчинился бы будущей теще, оно бы закончилось для него печально: Анжелика не только была бы вынуждена отречься от своей любви и против воли выйти замуж за другого мужчину, она должна была бы отказаться также от ответственности за собственную жизнь и собственные чувства, но при этом была бы не способна ненавидеть свою мать за то, что та стала причиной ее несчастья. Ей пришлось бы в одновременно быть и самой собой, и собственной матерью, быть и жертвой, и палачом, в точности, как мать, которая назначила себя доверенным лицом дочери, но при этом оставалась ее матерью, сохранившей свою власть над нею, то есть соучастницей преступления и воплощением карающей инстанции.
