Чувства животных и человека - Милн Лорус Джонсон (читаем книги онлайн бесплатно txt) 📗
Если б глаза и уши не помогали нам так хорошо при ориентации, тогда бы мы больше полагались на память и кинестетическое чувство. Русские психиатры Б. Н. Клосовский и Е. Н. Космарская доказали, какой хорошей заменой другим ощущениям может служить кинестетическое чувство, если сочетать его с тактильным. Эти исследователи проделали опыт с семнадцатью трехнедельными щенками, лишив их обоняния, зрения, слуха и чувства равновесия, регулируемого внутренним ухом. Сначала щенки почти все время спали, просыпаясь лишь от голода или необходимости удалить экскременты. Через некоторое время периоды бодрствования стали удлиняться, и у щенков появились игровые движения. Хотя они и не чувствовали запаха пищи и не могли ее увидеть, а ощущали только ее вкус, тем не менее щенки находили ее так же быстро, как и нормальные животные. Фактически подопытные щенки росли хорошо. Они научились ориентироваться, и нельзя сказать, чтобы их движения были более осторожными или более неуклюжими, чем у щенков, которые могли и видеть, и слышать, и обонять, и использовать чувствительные органы, расположенные во внутреннем ухе.
Не покидая своего дома, д-р Лестер Аронсон из Американского музея естественной истории изо дня в день наблюдал за поведением пятисантиметровых рыбок-бычков, которые в изобилии водятся на Багамских и Вест-Индских островах в бассейнах, образованных приливной волной. Маленьким бычкам удается выжить только потому, что их тело почти такого же цвета, что и песчаное дно этих бассейнов. Им помогает также уменье прятаться под различными камнями, корягами или в туннелях, прорытых животными в иле. Однако, если их начинают преследовать, бычки перепрыгивают через край своего бассейна и почти всегда благополучно приземляются в соседнем. Чаще всего они прыгают по направлению к глубоким каналам, по которым приходит приливная волна. Доктора Аронсона всегда удивляло, откуда бычки знают, в какую сторону надо прыгать; ведь в обычных условиях рыба до прыжка не может увидеть соседний бассейн. Он пытался выяснить, каким образом ориентируются эти рыбы: по положению более низкого края бассейна, по высоте солнца или тени, отбрасываемой от разных предметов, или они чувствуют, откуда приходят колебания прилива. Однако ни одно из этих объяснений не представляется правдоподобным. Такое поведение невозможно было объяснить и обучением по способу проб и ошибок. По-видимому, объяснение может быть только одно: плавая во время прилива над этими заводями, бычки тренируют свое кинестетическое чувство в соответствии с характером дна ближайших бассейнов. Поэтому они и могут хорошо ориентироваться, когда оказываются запертыми в своих бассейнах во время отлива. Вместо того чтобы переплывать над знакомыми им краями заводи, они просто перепрыгивают через них.
Не будет большой натяжкой, если мы проведем параллель между вест-индскими бычками, которые умеют так ловко маневрировать в прибрежных областях прилива, и золотистыми хомячками, у которых в процессе психологических экспериментов на приподнятом лабиринте обнаружили способность находить пищу после того, как хомячки, пробегая по лабиринту, сделают ряд поворотов в известной последовательности. Едва ли можно найти более легкую задачу: восемь шагов и поворот налево, еще три — и направо, еще шесть — снова направо, а затем все повторяется сначала. Принципиальное отличие хомячков от всех остальных животных заключается в том, что этих грызунов можно легко проверить во время обучения. Но что здесь подлежит проверке? Может быть, выясняется, какой фактор является ведущим: только кинестетическое чувство, или только память, или комбинация того и другого? Что заставляет хомячка бежать по лабиринту: чувство голода или близость вознаграждения, которые обостряют память? Или же в этих условиях для хомячков более важным является кинестетическое чувство?
Мы можем заинтересоваться вопросом, насколько наша собственная координация движений зависит от состояния насыщения. Если хомячок, чувствуя голод, более ловко пробегает по лабиринту, то, очевидно, именно худые и голодные люди изготовляли самые лучшие кремневые наконечники для стрел, которые поэтому и становились особенно опасными. Некоторые утверждают, что искусство изготовителя наконечников сегодня возрождает дантист, сверлящий больной зуб. А ведь современный дантист делает самую тонкую и трудную работу как раз перед вторым завтраком!
Теперь мы вправе спросить, действительно ли обычай жителей Латинской Америки — отдыхать после полудня, а обедать поздно вечером — позволяет им с большим успехом выполнять тонкую и сложную работу. Вероятно, мы, сами того не осознавая, извлекаем определенную пользу, когда отводим для музыкальных занятий время перед самым вечером или спустя несколько часов после обеда и по окончании этих занятий (а не перед ними!) пьем традиционный чай для подкрепления сил. Предполагают, что руки музыканта или губы трубача и пальцы машинистки на клавиатуре пишущей машинки делают меньше ошибок, когда их желудки готовы к приему пищи. И конечно, нам важно узнать, насколько тесно связаны в нашей повседневной деятельности кинестетическое чувство и чувство голода.
И кинестетическое чувство, и память формируются в определенных, тесно связанных между собой областях головного мозга. Однако еще никто не смог распутать этот сложный клубок взаимосвязей. И никому не удалось по-настоящему объяснить замечательное чудо памяти, хотя и было предложено достаточное количество интригующих идей. Камнем преткновения для каждой из этих теорий является поразительная способность памяти воскрешать отдельные детали. После некоторых опытов по изучению восприятия было установлено, что мозг человека в бодрствующем состоянии каждую десятую долю секунды составляет картину окружающего мира. В течение этой десятой доли секунды он может воспринять от органов чувств и осознать приблизительно тысячу битов информации. За семьдесят лет мозг может сохранить 15 000 000 000 таких отдельных элементов информации, то есть в тысячу раз больше общего количества всех нервных клеток нашего организма. Совершенно очевидно поэтому, что каждая клетка должна сохранять след более чем одного бита информации и отдавать эту информацию по мере потребности. Чтобы запомнить даже такие просто различающиеся моменты, как поворот направо или налево, требуется определенное время. В течение этого времени, прошедшего между самим событием и его фиксацией в нашем мозге, память о нем можно уничтожить. Хомячки, которых научили правильно ориентироваться в лабиринте, выполняют свое задание несколько хуже, если через час после каждой тестируемой пробежки подвергаются воздействию электрического тока. А если удар электрического тока придется через одну минуту после того, как животные получили вознаграждение, то они полностью забывают приобретенные лабиринтные рефлексы. Однако электрическое раздражение через 4 часа после успешной пробежки никак не влияет на обучение. К этому моменту память о пройденном пути уже зафиксирована в мозгу хомячка, и в следующий раз он побежит вверх по извилистой тропинке более уверенно и почти безошибочно найдет правильный путь, чтобы получить свой обед.
Очень заманчиво сделать вывод, что сигналы, проходящие по нервным проводникам от органов чувств к мозгу, оставляют в определенных точках нервных путей электростатические заряды. По-видимому, эти заряды вызывают медленные локальные изменения более продолжительного и постоянного характера. Когда мы делаем что-то снова, электростатические заряды или локальные изменения должны усиливаться, и память об этом событии укрепляется. Не так ли мы тренируем нашу нервную систему, пока не научимся поднимать руку на правильную высоту и в нужное время, чтобы в темноте ухватиться за дверную ручку, когда мы в сонном состоянии совершаем привычный для нас путь от кровати до ванной комнаты? И не это ли чувство оберегает кролика от столкновения с деревьями, когда он, петляя и постоянно меняя направление, пытается ночью убежать от лисы в знакомом ему районе леса?
Каждый год, когда домашний крапивник собирается устраивать себе гнездо в пустой тыкве, мы вешаем на дерево наблюдательное окошечко и восхищаемся тем, как эта птица инстинктивно пользуется своим кинестетическим чувством. Она обследует веточки лиственницы или роется под вязами в поисках прутиков, которые по своему размеру и весу точно соответствуют ее кинестетическим ориентирам. Каждый такой прутик она приносит к отверстию в тыкве диаметром 2,5 сантиметра, становится на заранее сделанное ею небольшое возвышение и начинает клювом отламывать кусочки прутика. Затем она пытается вместе с прутиком проникнуть в отверстие внутрь тыквы. Если он не проходит в отверстие, она начинает всю работу снова: отламывает его с того же или противоположного конца. По крайней мере четвертую часть времени она тратит впустую, так как отгрызает слишком большой кусок прутика, и он падает под действием силы тяжести. Тем не менее она и в этих случаях залетает в тыкву, словно принесла и бросила внутрь еще один прутик. Нам ни разу не удавалось увидеть, что она опускается за прутиком, который уронила, как это делает гаичка, обронив зернышко. Не более чем в трех случаях из четырех, когда она полагается на инстинкт и кинестетическое чувство, ей действительно удается продвинуть строительство гнезда.
