Секреты поведения людей - Таранов Павел (читать книги регистрация txt) 📗
Позднее Чайковский все же отважился на решительный поступок и женился на Антонине Ивановне Милюковой. Более неудачный выбор вряд ли можно было сделать. Как утверждают биографы П. И. Чайковского, супруга композитора обладала неукротимым темпераментом, и “…в первую брачную ночь его постиг нервный припадок, он кричал, трясся, плакал, терял сознание…” С помощью самоотверженного ангела-хранителя Надежды фон Мекк гордиев узел негармоничных супружеских отношений удалось как будто бы разрубить. Однако Антонина Ивановна еще долго держала бывшего супруга на “коротком поводке”: несколько раз она предлагала ему усыновить появлявшихся у нее детей, чем немало способствовала развитию у Чайковского черной меланхолии. В конце концов, просвещенная «доброжелателями» об интиме и пристрастиях Петра Ильича, фон Мекк отказала композитору в расположении.
Этот удар был особенно тяжким, поскольку указывал на неминуемость разоблачения. Что вскоре и случилось. В руки одного из однокашников Чайковского, служившего в канцелярии государя, попало письмо некоего барона, в котором он жаловался, что композитор якобы совращает его сына. Посчитав, что обвинение кладет пятно на все дворянское сословие, канцелярист — так было принято — потребовал суда чести. Корпоративный приговор был единодушным: либо огласка и публичное расследование, либо добровольный уход из жизни… Говорят, император Александр III, узнав истинную причину смерти любимого композитора, воскликнул со слезами: “Экая беда! Баронов у нас хоть завались, а Чайковский один!..”
Рис. Памятник П. И. Чайковскому
Мне вспоминается вопрос одного экскурсанта, заданный во время экскурсии в доме-музее Чайковского в пуританские советские времена. Не буду цитировать этого человека, поскольку слова были обиняковые, сплошь из намеков. Смысл же был такой: действительно ли известный композитор был сторонником, так сказать, нестандартной эротики. Ответ экскурсовода был тонок, как паутина, может быть, потому и запомнился: “Мы ценим Петра Ильича Чайковского не только за это!”
Проходят годы, уходят люди, меняется облик планеты нашей, но человеческие секреты, покинувшие тайники своего хранения, продолжают наносить удары по своим жертвам, как будто нет тем смерти, нет для них “срока давности”, нет конца запущенному в пространство и время изобличению.
145. Закон “одурачивания испугом”
Ходжа Насреддин
Некий человек, заподозрив в краже своего кошелька соседей, привел их к Ходже Насреддину.
Соседи не признавали за собой вины.
Тогда Насреддин дал каждому из них по палке одинаковой длины и сказал: “Завтра с этими палками вы все придете ко мне, и я установлю, кто из вас виновен: у того, кто украл деньги, палка за ночь удлинится на четверть”.
Наступила ночь… А вор не спал и думал, объятый страхом: “До завтра моя палка увеличится на четверть, и я буду изобличен”.
Он успокоился только укоротив свою палку как раз на столько, на сколько она должна была вырасти.
В конце 50-х гг. французские кинематографисты сняли художественный фильм “Мари Октябрь”. Это лента о женщине из бывшего французского «Сопротивления». Ее зовут Мари Октябрь.
Через много лет после окончания войны она все же хочет разобраться в обстоятельствах провала одной из организаций. Той, членом которой была и она. Их осталось в живых после разгрома так мало… Они все уважаемые теперь люди. Но кто-то из них, именно из них — это установлено точно, — предатель.
Обычное дознание ничего не дает. Все легко парируют словесные обвинения.
Каждый настаивает на своей честности. И тогда Мари меняет тактику. Ее «ход» виртуозно психологичен. Она объявляет всем собравшимся в комнате бывшим подпольщикам, что ей удалось разыскать гестаповца, который присутствовал на том самом допросе, когда один из них не выдержал пыток и выдал остальных. Он сейчас внизу и по ее сигналу поднимется по лестнице. “Может быть, предатель все же сознается сам?” — спросила напоследок у своих товарищей героиня фильма. Но никто не проронил ни звука. Тогда Мари подошла к дверям, раскрыла их и трижды хлопнула в ладоши.
И вот мы слышим тяжелый топот сапог поднимающегося по ступеням человека. Его шаги гулки и страшны. Они — неотвратимы. Они — возмездие.
А камера в это время то крупным планом скользит по лицам людей, то задерживается на общем плане. Напряжение растет, кульминация неизбежна. Мы ее чувствуем, мы сами еле выдерживаем накал сцены. И тут один из бывших подпольщиков больше не в силах владеть собой. Он вскакивает с места и бросается вон из помещения.
Предатель сам выдал себя.
Прием, использованный Мари Октябрь, был донельзя прост. Никакого «гестаповца», конечно же, не было. Она просто попросила кого-то из знакомых потопать на лестнице…
В момент испуга вызванногоо реальным событием или разыгрываемого с неким умыслом, человек не в состоянии себя контролировать и околпачить его ничего не стоит.
Страх рвет ум в клочья… Страх — oтpaва ума.
Как уже далека от нас седая древность. Как замысловаты и удивительны ее легенды. Как причудлива здесь правда…
Греческая девушка Фрина (она же впоследствии гетера фрина) была необыкновенно красива. Это обстоятельство, среди людей всегда важное, после ее знакомства со скульптором Праксителем стало фактором решающим. Ваятелю достаточно было увидеть Фрину, чтобы представить ее смертным в виде богини любви Афродиты. Говорят, что он так влюбился в свое создание, что когда продал его, то потом хотел взять замуж за себя. И никто не был оскорблен безумной страстью художника, видя в этом поклонении невольную почесть красоте богини.
“По-видимому, — далее повествование идет от имени Анри де Кока, — со стороны Праксителя было бы гораздо проще жениться на модели, принадлежавшей ему. Но существовали причины, почему ваятель не хотел этого союза, — серьезные причины.
Как женщина фрина была совершенством красоты, но ей недоставало выражения, которое художник вынужден был заимствовать у другой женщины…
И это заимствование было причиной разрыва Праксителя с Фриной. Фрина не простила ваятелю, что он осмелился оживить воспроизведение ее тела посторонней душой, улыбкой другой женщины, молоденькой невольницы Крамины.
Но в первые месяцы любви Пракситель и фрина обожали друг друга. Они посвящали один другому все свое время, но надо признаться, что большая часть издержек приходилась не на долю ваятеля, в котором, скажем так, искусство господствовало над любовью.
Это так справедливо, что однажды Пракситель сказал Фрине:
— Я тебе много обязан, фрина, за доставленные наслаждения, за славу; мне хочется отблагодарить тебя… Но золота ты не хочешь, выбирай прекраснейшую из моих статуй — она твоя.
Фрина вскрикнула от радости при этом предложении, но после краткого размышления сказала:
— Прекраснейшую из статуй?.. А которая из них самая прекрасная?
— Это меня не касается, — возразил, смеясь, Пракситель. — Я тебе сказал — выбирай…
— Но я ничего в этом не смыслю.
— Тем хуже для тебя.
Фрина обвела жадным взглядом мастерскую, наполненную мрамором и бронзой.
— Ну?.. — спросил он.
— Я беру твое слово, — ответила молодая женщина. Я имею право взять отсюда статую. Мне этого достаточно, я в другое время воспользуюсь моим правом.
— Хорошо.
Несколько дней спустя Пракситель ужинал у своей любовницы. Во время ужина быстро вошел невольник, исполнявший свою роль.
— Что случилось? — спросила Фрина.
— У Праксителя, в его мастерской, пожар, — ответил он.
— В моей мастерской! — воскликнул Пракситель, быстро поднявшись со своего места. — Я погиб, если пламя уничтожит моего Сатира или Купидона.
И он бросился вон.
Но фрина, удерживая его, сказала с лукавой усмешкой:
— Дорогой мой, успокойся: пламя не уничтожит ни Сатира, ни Купидона, оно даже не коснулось твоей мастерской, все это пустяки. Я хотела узнать только, какой из статуй ты отдаешь предпочтение… теперь я знаю. С твоего позволения, я возьму Купидона.
