Везёт же людям... - Леви Владимир Львович (бесплатные серии книг txt) 📗
— А в чем?
— Секрет Полишинеля. Ну, выставляй, что там у тебя.
Я выставил.
— Погоди… ТЫ МЕНЯ УВАЖАЕШЬ?.. Серьезно.
— Ну, разуме…
— Борис Петрович Калган для тебя, значит, авторитет?
— Разуме…
— А зачем Борису Петровичу пить с тобой эту дрянь?
— Ну…
— Этому покалеченному, облезлому псу уже нечего терять, он одинок и устал от жизни. Что ему еще делать на этом свете, кроме как трепать языком, изображая наставника. Алкашей пользует, ну и сам… Примерно так, да?
— Будь добр, подойди вон к тому пригорку… Лихтенберг, «Афоризмы», в бело-голубом супере. Открой страницу 188. Первые три строки сверху. Прочти вслух.
И погромче, Калган плохо слышит.
— КНИГА ОКАЗАЛА ВЛИЯНИЕ, ОБЫЧНОЕ ДЛЯ ХОРОШИХ КНИГ: ГЛУПЫЕ СТАЛИ ГЛУПЕЕ, УМНЫЕ — УМНЕЕ, А ТЫСЯЧИ ПРОЧИХ НИ В ЧЕМ НЕ ИЗМЕНИЛИСЬ.
— Замечено, а? (Понизил голос.) А ведь это всерьез и для всех времен, для всего. И речь именно о хороших, заметь. Скажи, если это верно — а это верно, — какой смысл писать хорошие книги?..
— Если верно… Пожалуй, что никакого.
— С другой стороны: книги вроде бы пишутся для того, чтобы глупые люди умнели хоть чуточку, а прочие изменялись. А?..
— Вроде бы для того.
— Стало быть, если дураки, для поумнений коих предназначены книги, от книг дуреют, значит, дураки их и пишут?
— Логично, Боб. Ну…
— Погоди, погоди. Умные — мы о них забыли. От хорошей книги умный делается умнее. Это что-нибудь значит?
— Умнеют, значит. Все больше умнеют.
— А дураки все дуреют. Все глубже дуреют. От хороших книг, стало быть, между умными и дураками все более увеличивается дистанция. Так или нет?
— Выходит, что так, — промямлил я, уставясь на бутылку. Дистанция между мной и ею увеличивалась нестерпимо.
— Какой вывод?..
— От хороших книг жизнь осложняется.
— Емко мыслишь. А что, если написать книгу: "Как понимать дураков"?
— Да их нечего понимать.
— Ну ты просто гений, нобелевскую за такое. Теперь пора. Выпьем за дураков. Согласен?.. По-дурацки и выпьем. Возьми-ка, друг, сосуд счастья обеими лапками.
Теперь встань. Смирно. Вольно. А теперь вылей. Вылей!!
От внезапного рыка я едва не упал.
— Кр-р-ругом — марш! В сортир-р-р! По назначению, без промежуточной инстанции!.. Подержи немного вверх дном. За здравие дураков. Спускай воду. Брависсимо! Доброй ночи.
Никогда с того вечера я не видел спиртного у него дома.
Впоследствии некто Забытыч, тоже фронтовой инвалид, рассказал мне, что Боба пьяным не видывали и в том заведении. Затмения, случавшиеся с ним, имели другую природу. Батя-Боб, объяснил Забытыч, держал разговоры.
(Из записей Бориса Калгана)
(…) Стыдно мне обращаться с тобой как со щенком, в эти моменты обнажается и моя слабость, но что же еще придумать? Твое духовное тело еще не образовалось, а мое физическое уже не дает времени для размышлений.
Иногда кажется, что у тебя вовсе нет кожи. Ты уже почти алкоголик… Болезнь выглядит как инфекция обыкновенности, пошлость, но язва глубже. (…)
— Винегрет в голове, бессмыслица. Не учеба, а мертвечина. Ну зачем, зачем, например, все эти мелкие кости стопы?.. (Я осекся, но глаз Боба одобрительно потеплел.)
На пятке засыпался, представляешь? Все эти бороздки, бугорки, связки — и Dee по-латыни!.. Я бы стал педиатром или нейрохирургом, а ортопедом не буду. За одно медбратское дежурство узнал больше, чем за весь курс.
А еще эта политэкономия, а еще…
— Выкладывай, выкладывай, протестант.
— Девяносто девять процентов ненужного! Стрелять надо за такое образование!..
— Подтверждаю. Каким чудом еще появляются индивидуумы, что-то знающие и умеющие?.. Извини, антракт.
(Проплыл сквозь книжный архипелаг туда и обратно.)
— Ну так вот, оглядимся. Вон сколько насобирал консервов. (Глаз, совершенно желтый, бешено запрыгал с книги на книгу.) Иногда думаю: а что, если это финальный матч на первенство Вселенной между командой ангелов и бандой чертей?.. А может быть, всего-навсего хроника сумасшедшего дома?.. Почти все неупотребительно, лишено ДЛЯ ТЕБЯ смысла, а я здесь живу, как видишь…
(Длительное молчание.)
— Вот о чем посчастливилось догадаться… Если только находишь ЛИЧНЫЙ ПОДХОД, смысл открывается. Способ вживания. Меня это спасло… И там тоже.
Закрыл глаз. Я понял, что он имеет в виду войну, о которой не говорил со мной никогда; но смысл всего сказанного оставался темным.
— Пока не хватало кое-каких документов, пришлось наняться сменным уборщиком в общественный туалет.
Одновременно учился. Мозги были еще не совсем на месте. Пришиб сгоряча одного, который писал на стене свои позывные. Мне этот фольклор… отскребать приходилось…
Курс психиатрии мы должны были проходить на пятом году. С Калганом я начал на третьем. Кроме дежурств в клинике — амбулаторный прием, на котором Боб не позволял мне до времени вставить и словечка, а только смотреть и слушать.
Чтение — в основном старые фундаментальные книги, где больше всего живых описаний.
Пульс жизни ускорился. С удивлением обнаружил, что умственная работа, от которой раньше раскалывалась голова, ныл живот, вяли мускулы, дает бодрость и силу. Чем яростней я нагружал свой мозг, тем ненасытней он просил еще и еще. Решил стать, как Боб, полиглотом, не расставался со словарями. Спустя какое-то время незнакомые слова и обороты начали раскрывать мне свой смысл без перевода, как бы из ниоткуда… Когда Боб сказал, что я не запоминаю, а вспоминаю, поверил этому.
Одни из его стеллажей был завален папками психотеки. Собранные за много лет документы больных: дневники, письма, стихи, воззвания, заявления… Попросил дать порыться. Три вечера сидел не отрываясь, на четвертый забыл, где нахожусь…
Он научил меня радоваться моему невежеству жадной радостью, с какой выздоравливающий обнаруживает у себя аппетит.
"Сессии" мне устраивались приблизительно раз в две недели.
— Ступени врожденного слабоумия в нисходящем порядке.
— Дебил. Имбецил. Идиот.
— Умница. А кретина куда?
— Хм… Между дебилом и имбецилом.
— Морон?..
— В учебнике нет.
— Дуракус обыкновениус. Между дебилом и нормой.
Необычайно везуч, может заполучить царство. Назови признаки имбецила.
— Мышления нет. Рефлексы некоторые вырабатываются. Реагирует на наказания и поощрения. Может кусаться.
— Прекрасно. Основные свойства дебила.
— Память может быть очень хорошей. Способен ко многим навыкам. Может быть и злобным, и добродушным. К обобщениям неспособен. Логика в зачаточном состоянии. Повышеннно внушаем. Слабый самоконтроль…
("Автопортрет", — сказал внутренний голос, но очень тихо.)
— Как воспринимает нормального?
— М-м-м. Как высшее существо.
— Не попал, двойка. Дебил тебе не собака. Нормальных держит за таких же, как он сам, только начальников. Или подчиненных, когда как.
— Ясно…
— Если ясно, назови, будь любезен, три степени умственной ограниченности здоровых людей. В восходящем порядке.
— ?..
— В учебниках нет.
— Примитив?..
— Другая шкала, не путай. Может быть гением.
— Бездарь. Тупарь. Бестолочь.
— На какое место претендует коллега?
— Вопрос не по программе.
— Тогда еще три ступени.
— М-м-м… Серость. Недалекость. Посредственность.
Звезд-с-неба-не-хватательство.
— Пять с плюсом. Как вы полагаете, коллега, существуют ли индивидуумы без ограниченности? Имеют ли они, я хотел спросить, право на существование?
Урожай этой беседы был скромен: трагедия дурака не в глупости, а в претензии на ум. Легче признать в себе недостаток совести, чем недостаток ума, потому что для признания в себе недостатка ума нужен его избыток.
Ума собаки хватает уже, чтобы радоваться существованию Превосходящего. Вера есть высший ум низшей природы. Этим умом низший с высшим не сравнивается, но соединяется.
