Истые Галлюцинации - Маккенна Теренс (книги без регистрации txt) 📗
Еще более абсурдным и необъяснимым был случай, что произошел наутро пятого дня, то есть девятого марта. Деннис сидел и разглагольствовал, не обращаясь ни к кому конкретно, жизнь лагеря шла обычным чередом. Я сидел возле костра, затачивая лучковую пилу, и прислушивался к болтовне Денниса: не мелькнет ли в ней намек на какое-то послание. Вдруг я замер.
- Вы случайно не мой портной? - поинтересовался он с сильным английским акцентом. Где-то я уже слышал эти слова.
- Все эти отражения. Смотри. Все это - я. Ах ты, мой глупыш! Но где же мой портной? Господи, ты только полюбуйся на себя! С чего это на тебе мои трусики?
Я покраснел до ушей, уставился в землю и ничего не ответил. Мне стало очень неловко: ведь Деннис имитировал разговор, который произошел у меня в Непале с моей английской подружкой после того, как я пошел ее искать и, найдя в полном бреду, вернулся вместе с ней в комнату. Это было год назад, во время нашего совместного "полета", вызванного одновременным приемом ЛСД и ДМТ. И вот теперь этот идиотский разговор, про который я не говорил никому, кроме самой девушки, гремел над прогалиной в дебрях Амазонки, в исполнении моего спятившего братца!
Да уж, это была совсем не та ситуация, в которой я предпочел бы наблюдать телепатические таланты Денниса. Оставалось молча ждать, ежась от смущения, пока его вещание не перейдет в неразборчивое бормотание. И тем не менее он произвел на меня впечатление: я убедился, что он может проникать не только в мои теперешние мысли, но и в самые интимные воспоминания.
Наиболее важным доводом в пользу того, что наше состояние нечто большее, чем два одновременных случая шизофрении, была удивительная долговечность модели, которую мы разработали на основе тщательного анализа всего, что с нами произошло. Никто не может отрицать, что теория гиперпространственной природы состояний, возникающих под действием галлюциногенов, и эксперимент, который мой брат разработал для проверки этой теории, принесли весьма впечатляющие результаты. Но я воспользовался плодами визионерских откровений и пошел дальше, чтобы, разобрав их, открыть стройную атомно-волновую теорию природы времени. Совершенно неожиданно все, что я получил на основе тех давних событий, вылилось в пересмотр математического описания времени, принятого в физике. Согласно моей теории, старое понятие о времени как о чистой продолжительности, выражаемой плоскостью или прямой, следует заменить понятием о нем как об очень сложном, фрактальном феномене с множеством подъемов и спусков самой разной длины, по которому вероятностная вселенная становления должна течь так, как течёт вода по усеянному валунами руслу. Я открыл само фрактальное измерение времени, математическую постоянную, которая заменяет теорию вероятностей другой теорией, сложной, но красивой, по сути дела, почти магической, - это последовательность ограничений, наложенных на выражение новизны.
После первого эксперимента с грибами в Ла Чоррере мы с Деннисом были одержимы двумя главными идеями. Нас занимали темы "учителя" и насекомого. Мы ощущали постоянное присутствие некоего невидимого просветленного существа, которое неизменно наблюдает за нами, а иногда и тихонько подталкивает, заставляя неуклонно приближаться к открытию. Из-за странной природы видений, возникших у нас под влиянием ДМТ, видений, в которых акцент явно смещался в сторону чуждого, насекомоподобного и межпланетного, мы невольно пришли к мысли, что учитель наш - нечто вроде дипломата-антрополога, явившегося, чтобы вручить нам ключи к вратам, ведущим в галактическое сообщество. Говоря об этом создании, мы представляли себе гигантское насекомое и за стрекотом насекомых, наполняющим в полдень джунгли Амазонки, казалось, различали более низкий гармонический гул - сигнал, настраивающий нас на это скрывающееся в гиперпространстве существо.
Это ощущение присутствия неизвестного третьего порой бывало очень сильным, особенно с пятого по десятое марта, а потом, постепенно слабея, исчезло совсем. Образ же насекомого-учителя породил многочисленные энтомологические гипотезы.
Одно время мы склонялись к мысли, что процесс, к которому мы имели отношение, сродни рождению ребенка, но он похож также на метаморфозу, являющуюся частью жизненного цикла насекомых, в частности жуков, бабочек и мотыльков. Мы "знали":
триптамин почему-то является главным ключом к разгадке ферментных тайн, окружающих метаморфоз. На память приходили неподтвержденные сведения о личинках жуков, которых индейцы Восточной Бразилии якобы употребляют в пищу из-за их галлюциногенного действия.
Дифракция света, встречающаяся в таких явлениях природы, как радуга, на павлиньих перьях, у некоторых насекомых, а также цвета, возникающие на поверхности некоторых металлов в процессе нагрева, проходят настойчивым лейтмотивом через одну из стадий нашего алхимического опуса. Cauda pavonis (павлиний хвост) - это короткая фаза, предвещающая окончательное побеление; по какому-то причудливому наитию я "знал": в природе такие переливы цвета указывают на присутствие триптаминовых соединений. Дальше больше. Я "знал", что род южноамериканских бабочек Morphoea, известный своими большими крыльями, обычно почти целиком покрытыми сверкающими переливами голубого цвета, был бы идеальной группой, на которой можно провести исследование, чтобы прояснить этот неизученный феномен.
Я "знал", что ферменты, принимающие активное участие в метаморфозе насекомых, получают молекулярную подстройку и регулировку (это происходит под влиянием гармонического стрекота тех лесных насекомых, в телах которых содержится психоактивный триптамин). Для них триптамин выполняет функцию антенны для ЭПР-сигнала коллективной ДНК - такую же функцию он выполнил и в нашем эксперименте. Сигнал этот каким-то образом удерживает весь класс Insecta (насекомых) в состоянии устойчивого равновесия внутри общего потока эволюции. Такая странная гипотеза объясняет замечательную долговечность адаптации у насекомых, которые - это соответствует истине -выработали устойчивую стратегию эволюции еще сотни миллионов лет назад. Столь невероятные биологические прозрения возникали у меня непринужденно, как бы между прочим - их изрекал голос, что звучал у меня в голове.
В это же самое время мое внимание привлек характерный черный блеск, встречающийся у грибов. Такой эффект наблюдается, когда Stropharia cubensis растет кучно и споры больших грибов падают на шляпки их младших сородичей. И вот что интересно: тот же самый иссиня-черный металлический блеск был отчетливо виден на щитке большого и голосистого жука из рода Buprestidae, которого я как-то поймал в лесу в послеполуденный зной. Известно, что хитин, образующий внешний покров у насекомых и спор, материал, обладающий одной из самых плотных электронных структур в природе; это свойство ставит его в один ряд с металлами. Мой внутренний учитель настоятельно рекомендовал, чтобы мы исследовали этот экземпляр на предмет наличия в нем психоактивных триптаминов. Если они будут найдены, это подтвердило бы гипотезу о том, что некоторые виды, создающие в лесу непрерывный стрекот, содержат в своих тканях триптамины. Триптамины антенна биоэлектронной системы, которая позволяет насекомому настроиться на гармин, присутствующий в местных лианах Banisteriopsis, a через них дальше, на коллективную сеть ДНК. Я полагал, что если несколько представителей этого вида будут резонировать, то другие стрекочущие насекомые настроятся на этот молекулярный сигнал и, таким образом, усилив его, станут ежедневно поддерживать его в лесу в течение нескольких часов. Акустически возбуждаемые химические реакции достаточно известны. Я чувствовал, что некоторые процессы, входящие в жизненный цикл насекомых, должно быть, регулируются именно таким способом: благодаря акустическому воздействию некоторых видов.
Вот какие неправдоподобные и причудливые идеи возникали в те долгие, знойные дни, когда Деннис лежал, прикованный к гамаку, а я сидел на корточках где-нибудь рядом. Уже к третьему или четвертому дню после эксперимента я настолько освоил тот новый, насыщенный символами язык, на котором изъяснялся брат, что все больше убеждался: именно благодаря этому языку я смогу наблюдать, как он медленно, но постепенно придет в себя. Тогда часто бывало, что между приступами говорливости на него находили долгие периоды молчания, и каждый из нас уплывал в мир собственных откровений. В такие минуты я несколько раз опускал взгляд и, вздрогнув от испуга, замечал, что пальцы мои бессознательно собирают веточки и складывают в кучки, будто для крошечных костерков. Такое бессознательное занятие казалось мне чрезвычайно странным.
