Война с самим собой - Меннингер Карл (книги полностью бесплатно TXT) 📗
Существуют и другие формы радости, также основанной на половом инстинкте. Удовольствия такого рода свидетельствуют скорее о стремлении приспособиться к поворотам судьбы, чем о свободном выборе собственной участи. Современная литература изобилует такими примерами. Так, к этой категории относится использование страдания для поощрения властолюбивых помыслов, равно как и характерный для многих мучеников эксгибиционизм.
Как правило, очень сложно понять, является ли эротическое удовольствие от страдания первичным (мотивацией) или вторичным (конечной целью), так как возможность воспользоваться ситуацией в большей степени является основным мотивом, хотя и не таким очевидным, как прямое проявление сексуального инстинкта (эротическая трансформация агрессии). Парадоксальность получения удовольствия от боли без труда отслеживается на исторических примерах. Моей же целью является более глубокое изучение природы этого удовольствия. Следуя этой цели, мы рассмотрим особые случаи, дающие возможность пролить свет на происхождение этого феномена.
Многие мученики тешат себя надеждой на то, что их молитвы обладают чудодейственной силой и являются более эффективными, чем молитвы других людей. Существует немало свидетельств тому, как сны и видения интерпретировались с наивной верой в собственную исключительность. Неуемная жажда власти, пускай и не земной, приводила к тому, что степень страдания соотносилась с силой экзальтации. В послании к четырем христианам, долгие месяцы томящимся в тюрьме, Киприан пишет: «Томительная отсрочка перед тем, как вы обретете мученический венец, лишь возвышает вас; чем отдаленнее цель, тем больше славы вы обрящете... Ваше достоинство и добродетель преумножаются день ото дня. Тот, кто единожды страдает, одерживает единственную победу; но те, чьим безропотным страданиям не видно конца, заслуживают славу вечную».
Мейсон, с. 153.
(Подобная аргументация до некоторой степени помогает понять причины, по которым мученики часто отдают предпочтение хроническим, а не очевидным формам самоуничтожения)2.
В этом смысле беспримерна гордыня св. Антония (см.: Гюстав Флобер. Искушение святого Антония): «Внемли! Ибо тридцать долгих лет своего отшельничества я провел в пустыне, страдая и мучаясь!.. Разве могут сравниться с моими муки тех, кого обезглавили, пытали раскаленным железом или заживо сожгли. Вся моя жизнь есть не что иное, как нескончаемое страдание».
Тайная жажда власти угадывается в том, что люди получают удовлетворение от демонстрации силы духа, проявленной в экстремальных обстоятельствах. Эротические корни эксгибиционизма очевидны. Неприкрытое тщеславие (нарциссизм) осуждается обществом, и, возможно, нестолько благодаря асоциальности этого явления, сколько вследствие его ярко выраженной сексуальной окраски. Выставление себя напоказ в своем классическом виде, то есть демонстрация обнаженного тела, запрещена законом, а неприкрытый личный эгоизм является предметом всеобщего порицания. Популярность актера ощутимо падает, когда под маской лицедея начинает угадываться склонность к самолюбованию. Однако скрытые формы эксгибиционизма, мотивы которых не так очевидны, принимаются обществом как должное. Аскетизм и особенно мученичество являются наиболее эффективными формами такой маскировки, ибо их внешнее проявление окрашено страданием, порой принимающим неправдоподобно гипертрофированный характер.
Получение удовольствия не имеет прямой связи с сознательным проявлением эмоций. Имеющиеся свидетельства заставляют поверить в то, что аскетические практики «страстотерпия» (которое один из писателей назвал тягостным и изнуряющим ритуалом) достаточно одиозны. Деятельность отшельников скорее подчинена навязчивой идее, чем осознанной потребности в получении удовольствия. В то же время некоторые «старцы», подвергая себя лишениям, стимулируют вхождение в состояние мистической экзальтации. Как бы там ни было, очевидцы свидетельствуют, что многие мученики, обрекая себя на медленную или скорую кончину, выглядели радостными, оживленными и счастливыми.
Характерные признаки эксгибиционистских наклонностей просматриваются в истории молодого христианина, осужденного за веру на казнь без пыток. Выслушав приговор, явно разочарованный юноша заявил: «Вы обещали, что подвергнете меня долгим и мучительным истязаниям, после чего я приму смерть от меча. Заклинаю вас всем святым - сделайте это и вы увидите, во что ценит христианин свою жизнь, когда его вера подвергается испытанию». Правитель распорядился исполнить желание приговоренного, и мученик горячо поблагодарил его за продление своих страданий.
Мейсон, с. 351.
Можно поспорить над тем, испытывает ли мученик удовлетворение от самоуничижительных поступков, так как во многих случаях эти действия лишают его самой возможности потворствовать эксгибиционистским наклонностям. Однако, как правило, мучения предполагают наличие зрительской аудитории. В некоторых случаях свидетелем страданий становится лишь один человек; также не исключено, что аскет в гордом одиночестве занимается самолюбованием. Последний случай можно отнести к проявлению откровенного нарциссизма (который не следует путать с косвенным нарциссизмом, производным от эксгибиционизма), ярчайшим примером которого является греческая легенда о Нарциссе. Религиозное самопожертвование можно трактовать как эксгибиционизм по отношению к богу. Широко распространено публичное покаяние и самоотречение как средство вознесения хвалы Всевышнему. Уэстермарк упоминает о мавританском обычае бросать в пруд связанных страстотерпцев. Считалось, что бог смилостивится над святым угодником и пошлет на землю долгожданный дождь. Таким образом, можно предположить, что одним из мотивов мученичества являлось стремление снискать милость богов и сочувствие верующих. Мы уже упоминали о желании ребенка пробудить к себе жалость в душах родителей. Жалость, являющаяся неотъемлемым атрибутом любви, так же как сама любовь может быть вожделенным объектом подсознательных поисков.
Однако в целом, за исключением эксгибиционизма, мучеников нельзя упрекнуть в эротизме, так как, по определению, аскетизм предполагает предание сексуальных интересов полному забвению. Тенденции к воздержанию просматриваются как в поведении ранних христиан, так и в уже упомянутых случаях из клинической практики. Приведем лишь несколько примеров.
Святой Нил, глава семейства и отец двух детей, решив присоединиться к сообществу аскетов, добился согласия жены на расторжение брака; святой Аммон в первую брачную ночь стал разглагольствовать о греховности семейных уз, и супруги по обоюдному согласию разошлись; святая Меланья после долгого и откровенного разговора с мужем, покинула семью, чтобы служить аскетическим идеалам; святой Абрахам буквально сбежал от жены в первую брачную ночь.
Среди бесчисленных легенд в том же духе стоит выделить описанную Леки (т. II, с. 323) историю Грегори из Тура, повествующую о страстной любви богатого молодого галла к своей невесте. В первую брачную ночь невеста, формально ставшая женой, со слезами на глазах призналась в том, что дала богу клятву хранить невинность. Новоиспеченный муж не стал посягать на ее девственность, и они продолжали невинно жить вместе в течение семи лет, то есть до самой ее смерти. На похоронах муж заявил, что сохранил жену для господа в первозданном виде и возвращает ее такой, какой получил.
Несмотря на то, что здравомыслящие и не склонные к фанатизму священнослужители почувствовали в аскетическом обычае прямую угрозу роду человеческому и законодательно оговорили расторжение брака лишь по обоюдному согласию, воздержание от половой жизни все еще считалось богоугодным делом и признаком святости.
