Стратегическая семейная терапия - Маданес Клу (онлайн книга без .txt) 📗
В данном случае симптом девочки и отказ ее родителей выполнить требование врачей можно рассматривать как метафору неповиновения, которым они встречали американскую культуру. Говоря другими словами, представленная проблема, включавшая в себя не только припадки девочки, но и отказ родителей дать согласие на ЭЭГ, выступала метафорическим актом вызова, который семья бросала чуждой культуре. Глаз дьявола оказался сильнее беспомощной американской медицины, американской школы, которую требовалось посещать, американской фабрики, где отец должен был работать. Взглянув на ситуацию глазами семьи, терапевт присоединился к этому вызову. Объединившись с ними против дьявольского глаза, терапевт изменил метафору, выражавшую отклонения в их поведении. До начала терапии семья метафорически отвергала культуру, представленную вкупе докторами, школой, работой и т.д. После терапии семья совместно с терапевтом метафорически отвергала глаз дьявола и бросала вызов его магической силе.
Симптом девочки выступал для нее способом помощи своим родителям, будучи метафорой, позволявшей семье выразить неприятие чуждой культуры, избегая риска тех последствий, которыми могли грозить открытые формы протеста. Особую защиту симптом обеспечивал отцу, так как избавлял его от необходимости самому становиться фокусом этого отрицания, когда под видом нездоровья он отказывался работать, предпочитая оставаться дома. Болезнь дочери оказалась полезной и матери, поскольку позволяла ей уходить на работу спокойной и уверенной в том, что дочь позаботится о муже и составит ему компанию, избавляя его от чувства вынужденного одиночества.
Первый шаг терапевта был связан с принятием семейной метафоры, согласно которой семья выступала жертвой могущественной силы, несопоставимой с американской медициной по масштабам своего влияния. Второй шаг касался изменения метафорических действий семьи: продолжая по своему духу оставаться отвержением американской культуры, они изменились по форме, поскольку перестали выступать в виде припадков или загадочных заболеваний, найдя себе опору в новых магических способах, более могущественных, чем глаз дьявола, и лишающих его воздействия эффективности. Подобное изменение стало возможным благодаря тому, что терапевту удалось отыскать «надежнейшее» противоядие, источником которого явилась та же латинская культура, но только еще более далекая от американской, по сравнению с пуэрториканским происхождением семьи. Кроме того, поручив матери купить красную ленту и сделать из нее бантики для всех членов семьи, терапевт как бы возложил на нее ответственность за приобретение лекарства, что означало вместе с тем и восстановление ее позиций в семье. Ребенок все еще помогал родителям, по-прежнему оставаясь в фокусе их внимания, но уже с помощью иного метафорического действия. Поведение семьи еще нельзя было считать вполне нормальным, поскольку нормальный человек вряд ли согласится носить красный бантик с изнаночной стороны своей одежды, чтобы избавиться от болезней и припадков. Однако пробная попытка терапевта отменить свое волшебное предписание оказалась преждевременной: прекратившиеся припадки возобновились. Поэтому красные бантики вернулись на свои места, и только тогда отец с дочерью вновь стали пребывать в добром здравии.
Третий шаг в терапии заключался в том, что терапевт заново воссоединил отца и мать — как родителей своих детей и как мужа и жену. Поскольку в результате терапии ситуация супругов и дома, и на работе существенно улучшилась, повысилась также их адаптация к культуре. Необходимость в метафорической системе взаимодействия, вовлекающей дочь, полностью себя исчерпала.
Стратегия 2: Замена метафоры неудачи метафорой успеха. В тех случаях, когда дети благодаря своему симптоматическому поведению оказываются полезными родителям, платя за это слишком высокую цену, терапевт может попытаться найти другие, более позитивные пути, где помощь ребенка уже не была бы связана с ущербом — ни для него самого, ни для его близких. Посредством симптома ребенок метафорически выражает родительские трудности и неудачи. Терапевт создает условия, при которых родители, чьи проблемы нашли выражение в детском симптоме, получают в кредит время, необходимое для того, чтобы поведение сына или дочери изменилось к лучшему. Это улучшение, прежде чем оно станет реальностью, должно быть определено как показатель успешности родителей, которые, доказав свою состоятельность, смогли преодолеть все трудности, вставшие на их пути, и помогли своему ребенку сделать то же самое. Новое, уже более адекватное поведение ребенка может затем стать метафорой родительского успеха. А когда родитель добивается успеха, проблемное поведение ребенка утрачивает свою функцию, поскольку теперь оно не в состоянии выступать аналогией родительских неудач.
Случай 13. Мальчик с депрессией
Тринадцатилетний мальчик был приведен на консультацию в отделение психиатрии. Одним из отделений семейной психологической службы у него была диагностирована глубокая форма детской депрессии. Пока юный пациент проходил обследование в больнице, удалось установить, что его мать в прошлом также страдала тяжелой формой депрессии. Этот же недуг преследует и одну из его двоюродных сестер. Хотя данные сведения содержали в себе исчерпывающую информацию для тех сотрудников отделения, которые придерживались медико-биологической ориентации в психотерапии, тем не менее решено было показать подростка и семейному терапевту.
Депрессивное состояние пациента выражалось в приступах плача, ничегонеделании, в состоянии которого протекала большая часть дня мальчика, в отказе посещать школу, где он отсутствовал уже более двух месяцев, и угрозах покончить с собой. Мальчик проходил курс индивидуальной терапии у психотерапевта, для которого было абсолютно ясно, что ребенок не должен подвергаться стрессу. Она просила о супервизорской консультации, так как, по ее мнению, мальчику становилось все хуже. В качестве составной части лечебного курса, предписанного ребенку, мать также должна была пройти индивидуальную терапию в том же консультативном центре.
Поскольку среди врачей шли разговоры о госпитализации и продолжительной индивидуальной терапии этого подростка (а значит, и возможности его дальнейшей «карьеры» как душевнобольного пациента), то накануне первого интервью было принято следующее решение: терапевт должен рекомендовать родителям, чтобы ребенок как можно скорее вернулся к обычной, нормальной для тринадцатилетнего подростка жизни и, главное, начал посещать школу. Гипотеза была такова: ввиду того, что мать страдала депрессией в недавнем прошлом, «депрессия» сына служила метафорой материнской депрессии. Подросток оставался дома, составляя компанию матери и помогая ей тем, что требовал от нее участия и опекающей заботы — так, чтобы на его депрессии она была сконцентрирована больше, чем на собственных проблемах. Оставалось выяснить, какая именно система взаимодействий сложилась вокруг симптома ребенка.
В начале сессии терапевт переопределил проблему с точностью до наоборот. Симптом был определен как отказ посещать школу — в первую очередь, а депрессия объявлялась результатом сидения дома и ничегонеделания. Затем терапевт обратился к матери как к эксперту, компетентному в вопросах преодоления депрессивных состояний. Иначе говоря, он увидел в ней человека, который, вместо того чтобы уходить в болезнь, нашел в себе силы преодолеть ее и с успехом от нее избавился. С учетом этого успеха и на его основе на мать возлагалась ответственность за то, чтобы сын снова начал посещать школу. Таким образом, если подросток оставался дома, его поведение выступало метафорой материнской депрессии; если же он посещал школу, его поведение становилось результатом компетентности матери и ее успеха .
Первое интервью терапевт начал словами, что, по его мнению, главная проблема, вынуждающая родителей искать консультативной помощи, состоит в отказе мальчика ходить в школу. Мать немедленно поправила терапевта, поспешив заметить, что они консультируются по поводу тяжелой депрессии сына, последствием которой является невозможность для него дальнейшего посещения школы. Отец между тем констатировал: и плач ребенка, и нарушения его настроения — обычные подростковые проблемы, и поэтому, конечно же, парня необходимо заставить ходить в школу. Терапевт воспользовался этими разногласиями, чтобы выделить в качестве проблемы нормальные возрастные перепады настроения, принимающие характер депрессии, когда подросток перестает ходить в школу. Итак, депрессия была переопределена в виде следствия, а не причины сыновнего отказа посещать школу.
