Самоанализ - Хорни Карен (первая книга TXT) 📗
Третий пример относится к анализу своего рода «страха сцены». Билл, здоровый, сильный, образованный и преуспевающий адвокат, консультировался у меня по поводу страха высоты. Его мучил повторяющийся ночной кошмар, в котором его сталкивали с моста или башни. Он чувствовал головокружение, сидя в первом ряду балкона в театре или выглядывая из окна с высокого этажа. Он также иногда чувствовал панику перед появлением в суде или встречей с важным клиентом. Он происходил из бедной семьи и боялся, что не сумеет сохранить достигнутого положения. Его не покидало чувство, что он просто-напросто блефует и что рано или поздно об этом все равно узнают. Он не мог объяснить этот страх, потому что считал себя таким же образованным и умным, как и его коллеги; он был хорошим оратором и обычно мог убедить других своими аргументами.
Так как он говорил о себе вполне откровенно, всего за несколько сеансов нам удалось увидеть контуры конфликта между его честолюбием, настойчивостью, стремлением произвести впечатление на других, с одной стороны, и его потребностью сохранять видимость добродушного, искреннего парня, который лично для себя ничего не хочет, — с другой. Ни одна сторона конфликта не была глубоко вытеснена. Он просто не сумел осознать силу и противоречивый характер этих стремлений. Но однажды, когда эти стремления оказались в центре внимания, ему стало совершенно ясно, что он действительно блефовал. Затем он спонтанно провел связь между этим непреднамеренным обманом и головокружением. Он увидел, что страстно желает достичь высокого положения в жизни, но нe смеет признаться самому себе в своем честолюбивом желании. Он боялся, что если другие поймут, насколько он честолюбив, то обязательно помешают ему достичь цели, а может быть, и «столкнут вниз». Поэтому ему приходилось играть роль эдакого веселого и доброго парня, для которого деньги и престиж значат в жизни не так уж много. Тем не менее, будучи человеком честным, он смутно сознавал некий обман, который в свою очередь вызывал у него страх разоблачения. Этого прояснения оказалось достаточно, чтобы устранить его головокружения, представлявшие собой своеобразный перевод его страхов на язык физических проявлений.
Затем ему пришлось покинуть город. Мы не касались его страхов перед публичными выступлениями и встречами с определенными клиентами. Я советовала ему понаблюдать и подумать, чем вызывался этот страх, когда он усиливался и когда ослабевал.
Некоторое время спустя я получила от него отчет. Сначала он думал, что его страх возникал, когда вопрос или используемые аргументы были довольно спорными. Но поиски в этом направлении увели его недалеко, хотя он ясно чувствовал, что не был абсолютно не прав. Затем он допустил в работе серьезную оплошность, которая, однако, оказалась для него полезной, чтобы разобраться в самом себе: он не очень аккуратно подготовил судебное заключение, но не слишком тревожился по поводу представления его в суде, поскольку знал, что судья был не слишком придирчив. Но вскоре выяснилось, что этот судья заболел, а вместо него назначен другой, строгий и непреклонный. Он пытался успокоить себя мыслью, что второй судья не такой уж суровый или искусный, но это не уменьшило его тревоги. Тогда он подумал о моем совете и постарался дать свободу своим мыслям.
Сначала он представил себя ребенком, испачканным с головы до пят шоколадным тортом. Это совершенно сбило его с толку, но затем он вспомнил, как его собирались наказать, но он «вышел сухим из воды», потому что был очень «находчивым», и мать только посмеялась над ним. Эта тема осталась. Возникло несколько воспоминаний о том, как он не был готов к урокам, но ухитрялся «проскочить». Затем он вспомнил об учителе истории, которого тогда ненавидел. Он до сих пор ощущал эту ненависть. Класс писал сочинение на тему о Французской революции. Раздавая работы, учитель покритиковал его за то, что его сочинение изобиловало высокопарными фразами, но было лишено твердых знаний; он процитировал одну из этих фраз, и все разразились смехом. Билл испытал острое унижение. Учитель английского языка всегда восхищался его стилем, но учитель истории оказался невосприимчив к его обаянию. Эта фраза, «невосприимчив к его обаянию», очень удивила его, потому что он имел в виду «невосприимчив к его стилю». Это не могло не показаться ему забавным, потому что именно слово «обаяние» и выражало истинный смысл. Конечно же, судья был похож на учителя истории, то есть был невосприимчив к его обаянию, вернее, к его краснобайству. Так оно и было. Он действительно привык полагаться на свое обаяние и умение с помощью слов «выходить сухим из воды» вместо того, чтобы тщательно подготовиться. Как результат всякий раз, когда он видел, что его средство может оказаться неэффективным, у него начиналась паника. Поскольку Билл еще не слишком увяз в сетях своих невротических наклонностей, он сумел извлечь практический вывод из своего прозрения: сесть и более тщательно подготовить судебное заключение.
Он даже сделал еще один шаг — осознал, в какой мере в отношениях с друзьями и женщинами он полагался на свое обаяние. Говоря вкратце, ему казалось, что они должны быть очарованы его обаянием, и поэтому не замечал, как мало он вкладывал себя в те или иные отношения. Он связал свой вывод с тем, что мы обсуждали, поняв, что выявил еще один обман, и закончил признанием того, что должен «быть честным».
Очевидно, он и в самом деле мог быть таким, потому что со времени данного эпизода прошло уже шесть лет и его страхи практически исчезли. Этот результат напоминает собой то, чего достиг Джон, преодолевший свои головные боли, но все же его следует расценить иначе. Как отмечалось, головные боли Джона являлись симптомом периферическим. Это можно утверждать на основании двух фактов: будучи довольно редкими и несильными, они не особенно беспокоили Джона, и они не приобрели никакой вторичной функции. Истинные проблемы Джона, как это выяснилось в ходе дальнейшего анализа, лежали в другой области. С другой стороны, страхи Билла являлись следствием серьезного конфликта. Они мешали его активности в жизненно важных сферах. Головные боли Джона исчезли, никак не изменив его личность, если не считать чуть лучшего понимания причин своего гнева. Страхи Билла исчезли потому, что он увидел их источник в определенных противоположных наклонностях своей личности, и, что важнее, еще потому, что он сумел эти наклонности изменить.
Здесь вновь, как и в случае с Джоном, результаты выглядят более значительными, чем усилия, затраченные на их достижение. Но при более внимательном рассмотрении несоответствие оказывается не столь велико. Действительно, Билл сравнительно легко сумел не только избавиться от своих расстройств, достаточно серьезных, чтобы в конечном счете поставить под сомнение его карьеру, но и осознать в себе несколько весьма важных особенностей. Он увидел, что, создавая для себя и других несколько обманчивый образ, он был гораздо более честолюбив, чем признавался в этом себе, что он стремился достичь своих честолюбивых целей с помощью остроумия и обаяния, но не упорным трудом. Но оценивая этот успех, мы не должны забывать, что Билл, в отличие от Джона и Гарри, был, по сути, психически здоровым человеком, правда, не без умеренных невротических наклонностей. Его честолюбие и потребность «выходить сухим из воды» не были глубоко вытеснены и не имели ригидного навязчивого характера. Его личностная организация была такова, что он смог значительно изменить эти наклонности, как только их осознал. Оставив на минуту попытку научного объяснения затруднений Билла, его можно охарактеризовать как человека, пытавшегося максимально облегчить себе жизнь и сумевшего сделать ее лучше, осознав, что этот способ не годен.
Инсайты Билла оказались достаточными, чтобы устранить некоторые наиболее сильные страхи. Но даже и в этом весьма успешном кратковременном самоанализе многие вопросы остались открытыми. Каков был истинный смысл ночного кошмара Билла, когда ему приснилось, что его сбрасывали с моста? Было ли ему необходимо оставаться наверху одному? Не хотелось ли ему самому столкнуть других вниз, поскольку он не выносил никакой конкуренции? И не потому ли он так боялся, что другие могут поступить с ним точно так же? Был ли его страх высоты только страхом потери достигнутого положения или это был также страх упасть вниз с высоты фиктивного превосходства, как это обычно бывает при фобиях подобного рода? Далее, почему он не выполнял всей той работы, которая соответствует его способностям и его честолюбию? Проистекала ли эта леность только из его вытесненного честолюбия или же он чувствовал, что, если будет прилагать должные усилия, это уменьшит ощущение собственного превосходства — ведь только посредственным людям надо работать не покладая рук? И почему он так мало вкладывал души в отношения с другими? Не был ли он чересчур погружен в себя? Или, быть может, он слишком презирал других, чтобы испытывать к ним искренние чувства?
