Куриный бульон для души. Внутренняя опора. 101 светлая история о том, что делает нас сильнее - Ньюмарк Эми (версия книг .TXT, .FB2) 📗

И однажды мы перестали пытаться.

– Нам и так хорошо, – сказал мой муж.

Мы шутили, что не ссоримся как женатая пара, потому что у нас нет детей. Мы занялись другими делами. Я начала писать и подрабатывать фитнес-тренером. Я отказалась от алкоголя. Мне не нужен был ребенок как повод для перемен. Я отмахивалась от вопросов коллег и друзей о том, как идут дела. «Все по-прежнему», – отвечала я.

Потом мы услышали от друзей, что необязательно идти на такие радикальные меры, поэтому записались на еще один прием. Нам предложили более подходящие, менее экстремальные варианты. Мы отпраздновали эту новость и сразу же взялись за дело.

Я принимала гормоны, сделала четыре внутриматочные инсеминации, перенесла операцию. С каждым шагом обстановка накалялась. У меня начались приступы паники – один раз прямо в гинекологическом кресле. Врач рекомендовал сделать перерыв. Мы поняли, что «менее радикальное» решение больше не работает и следующим шагом будет ЭКО. Пора было делать выбор. Но сначала мы дали себе год перерыва, чтобы оценить свои ощущения.

Год оказался 2020-й. «Может, просто… не будем?» – осторожно предложила я. Мы почувствовали облегчение и тут же – чувство вины. Мы спросили себя, не кажется ли нам, что чего-то не хватает. Мы подумали, что будем чувствовать через пять, десять и двадцать лет. Мы были благодарны за тишину и чистоту в нашем доме, ведь во время пандемии мы целый год работали дистанционно. И чувствовали странное спокойствие. Решения всегда даются легче, когда их принимают за тебя. Возможность выбирать – это наша великая свобода и одновременно проклятие. И все же меня мучает вопрос: а что, если выбор окажется неправильным?

Как правило, в конце таких историй пара достигает счастливого финала, заводит ребенка и говорит, что все это того стоило. И никто никогда не рассказывает об оборотной стороне: ожиданиях и сомнениях. О противоположном решении. Именно поэтому я и пишу все это. Вдруг есть человек, который сейчас так же, как и я, плачет по ночам, сам не понимая почему.

Аманда РеКупидо

Нет слов

В пятнадцать лет я была самопровозглашенным экспертом по завязыванию шнурков на папиных ботинках. Вот и теперь я нагнулась и сложила из шнурков «кроличьи уши». Губы отца разочарованно дернулись, а затем сжались в тонкую линию. Он приоткрыл рот, пытаясь вымолвить хоть слово. Но слова не выходили.

Я ободряюще кивнула ему и до крови прикусила язык. В тишине, наступившей между нами, не было слышно ни звука, кроме редких сдавленных стонов. В конце концов отец решил использовать жесты: похлопал себя по груди и взмахнул рукой в мою сторону. Я выдавила улыбку – одну из тех, при которых большая часть лица остается неподвижной.

– Я тоже тебя люблю, папа, – прошептала я, пытаясь сдержать застрявший в горле крик. Повисла пауза, наполненная невысказанными чувствами и нарастающим горем.

Еще совсем недавно мой отец был корпоративным тренером по продажам и преподавал навыки проведения презентаций. Он путешествовал по всему миру, а по выходным участвовал в теннисных турнирах. «Жизнь хороша», – говорил он, и его глаза блестели.

Все изменилось, когда я училась в седьмом классе. Внезапный инсульт, вызванный редким аутоиммунным заболеванием, оставил моего отца с тяжелыми физическими и неврологическими нарушениями. У него была повреждена лобная доля, он не мог двигать правой стороной тела. Но из всех поражений самым тяжелым стала потеря речи. Инсульт привел к расстройству, называемому афазией, при котором нарушается способность к общению и пониманию речи.

– Полное выздоровление очень маловероятно, – заявил нам врач.

И все же я быстро сообразила, что афазия не влияет на интеллект. Мой отец был словно пленником в собственном теле, который не имел возможности делать и говорить то, что хотел. Я даже представить себе не могу, насколько это выматывало и расстраивало его.

Афазия также заставляла отца говорить то, чего он не хотел. Он мог заплакать в середине смешного фильма и рассмеяться, когда происходило что-то грустное. Из-за него мне часто бывало неловко. Отец размахивал тростью, как оружием, и выкрикивал бессвязные фразы в адрес прохожих. Я понимала, что все это происходит из-за инсульта, но все равно расстраивалась. В отличие от меня, он не замечал взглядов и комментариев окружающих.

Однажды днем, вернувшись домой, я застала отца за просмотром старого видео. На экране мы с ним играли в теннис – бегали по корту, перебрасывая друг другу мяч. То, что раньше было простым удовольствием, теперь стало невозможным. Я смотрела на экран как завороженная. Потом мои силы иссякли.

Все, что я так долго подавляла, выплеснулось наружу. Меня трясло, я рыдала. Мое сердце разрывалось от жалости к нам обоим и боли при мысли обо всем том, что мы больше не сможем делать вместе.

Отец смотрел на мои слезы, шевеля губами. Он явно хотел что-то сказать, но не мог. Так все и было – мы оказались неспособны решить самые серьезные проблемы друг друга. Потом, хотя ему было нелегко двигаться, он приблизился и, утешая, сжал мою руку. Я подняла глаза: этот маленький жест значил для меня так много.

Мы оба потеряли дар речи – по совершенно разным причинам. В любой момент у отца мог случиться новый инсульт. Его могло не стать в любой день – не было никаких гарантий. Меня одолевал страх – и за нашу семью, и за отца. Как жить в условиях такой неопределенности? Этот вопрос терзал меня, омрачая блаженные дни моей юности.

В конце концов я нашла ответ. Наша семья отправилась на выходные в Тахо, и отец увидел на озере группу людей, катающихся с парашютом за катером. Мы с ним тоже катались так несколько раз до его инсульта – с тех пор прошло много лет.

– Ты и я! – только и смог сказать он.

Теперь мы как будто парили высоко над водой, глядя на заходящее солнце. Как только в небе погас последний розовый отблеск, отец посмотрел на меня со знакомым выражением лица.

– Жиз… Хоро…

Возможно, дело было в его улыбке, или в порыве теплого воздуха, или в царившем вокруг буйстве красок. Но в тот момент я точно поняла, что он имел в виду.

– Да, – прошептала я в ответ. – Жизнь действительно хороша.

Тогда я не знала того, что знаю сейчас. Я не представляла, как неустанно будет трудиться мой отец, чтобы восстановить утраченное. В дальнейшем он вернул себе изрядную часть речи. Если бы я только знала, как сильно он будет вдохновлять меня двигаться вперед перед лицом страха. И я и подумать не могла, что скоро потеряю его навсегда.

Из-за обострения аутоиммунного заболевания мой отец попал в больницу и перенес еще одну серию обширных инсультов. Он впал в кому и, в конце концов, скончался. Все произошло слишком неожиданно.

Я до сих пор жалею, что мы не смогли поговорить в последний раз. Самое главное, за что я продолжаю держаться, – это слова, сказанные отцом по телефону незадолго до смерти.

«Жизнь хороша». Два простых слова, банальных в любом другом контексте. Но он вложил в эту фразу глубокий смысл, не позволив болезни омрачить оставшиеся дни.

Однажды вечером, когда отец уже был в коме, я сидела у его постели. Дождавшись, когда все покинули палату, я тихонько заговорила ему на ухо. Я рассказала ему о том, как мне страшно, а затем задала самый важный вопрос: «А вдруг ты никогда не проснешься?» Как только слова сорвались с моих губ, я поняла, что уже знаю ответ.

Перед тем как покинуть больницу, я в последний раз сжала его руку. По дороге домой я остановилась, чтобы взглянуть на ночное августовское небо. Казалось, оно смотрело на меня в ответ. Я позволила себе некоторое время полюбоваться панорамой.

Как прекрасно, что нам нужна темнота, чтобы увидеть звезды.