Эволюция личности - Чиксентмихайи Михайи (читать книги онлайн полностью .txt) 📗
Однако довольно часто перед людьми, добившимися власти, открывается возможность с легкостью использовать ее в собственных интересах. Достиг ли человек видного социального положения благодаря удаче, уму или силе личности, соблазн сэкономить собственную психическую энергию за счет чужой почти непреодолим. Успешный бизнесмен считает свое время несомненно более ценным, чем время шофера, секретаря, менее удачливых друзей, пастора своей церкви, жены и детей. С какой стати он должен особо заботиться об этих менее ценных индивидах? И почему бы ему не получать за свои усилия больше, гораздо больше денег, чем другие могут даже вообразить? Придя к власти, политик решает, что законы общества писаны лишь для простых смертных. Президент Никсон и его свита ставили себя выше закона (правда, в сравнении с владыками большинства других обществ они были просто дилетантами). Почтенные профессора нередко эксплуатируют сту-дентов-старшекурсников, а знаменитые художники позволяют себе забыть о хороших манерах и эпатировать буржуазию.
К счастью, везде есть исключения, доказывающие, что развращение властью не так уж неизбежно. Героические поступки, как и значительный вклад в науку и культуру, достойны восхищения. И все же наивысшее достижение человека — это отказ от злоупотребления собственными привилегиями.
Неизбежен ли конфликт, основанный на индивидуальных различиях? Пожалуй, да. В эволюции позитивные изменения возникают лишь при условии отбора, а отбор происходит только благодаря индивидуальным различиям, когда одно свойство помогает адаптироваться в окружающей среде лучше другого. Если все индивиды одинаково хорошо выживают и производят равное число потомков, то выбирать оказывается не из чего, и следующее поколение будет похоже на предыдущее. Различия — исходная точка отбора, а значит, и эволюционного изменения. Поэтому эволюционные психологи подчеркивают важность индивидуальной конкуренции как двигателя эволюции. Конкуренция, однако, не обязательно подразумевает агрессию и эксплуатацию или даже скрытый конфликт, поскольку в терминах эволюции конкуренция просто означает тот факт, что одни организмы воспроизводят себя успешнее других. Даже кооперация бывает очень эффективной стратегией конкуренции. Этим объясняется, почему по всей планете развивались социальные системы, основанные на законе и разделении труда. Однако для нас не очень важно, как конфликт и конкуренция воздействуют на биологическую эволюцию. Вопрос в том, как они влияют на человеческую эволюцию в целом, что в наши дни прежде всего связано с изменением способов мышления — с тем, какие решения мы будем принимать исходя из наших целей и убеждений.
Обычно мы не возражаем, когда кто-то обретает значительную власть благодаря выдающимся усилиям или необычайному таланту. Но мы гораздо менее терпимы к неравенству, основанному на унаследованном богатстве или общественном положении. Тем не менее один из основных инстинктов обладающего властью человека — стремление передать ее семье и потомкам. Это проверенный временем адаптивный инстинкт, укрепившийся в процессе культурной эволюции. Если бы мы передавали детям лишь собственные гены, различия в том, что наследует любой ребенок, были бы минимальны и ограничивались физическими вариациями, имеющимися в общем генетическом фонде. Один из мальчиков был бы сильнее других, одна из девочек ловчее сверстниц, но все это было бы, в общем, делом случая.
Действительное неравенство и сопровождающие его чувства зависти и ревности появляются, когда компоненты власти передаются благодаря культурному наследованию. Один из самых ранних способов накопления ресурсов и усиления собственной власти — избирательный подход к заключению брака {73}. Богатые и сильные мужчины женились на женщинах из богатых и сильных семей, обеспечивая своим детям преимущество с рождения. Пока подобные женятся на подобных, с каждым поколением неравенство не только сохраняется, но и увеличивается. Забота о сохранении власти внутри семьи в конечном счете приводит к официальной практике, способствующей разделению общества. Например, римлянам закон запрещал вступать в брак с жителями провинций, чтобы не размывать высоко ценимый статус «гражданина».
В нашем обществе больше нет законов, запрещающих межрасовые браки (хотя некоторые штаты запрещали такие браки вплоть до постановления Верховного суда 1967 года). И все же «избирательный брак» продолжает оставаться глубоко укоренившейся нормой. Как и прежде, подобные предпочитают заключать браки с подобными (с точки зрения дохода, образования, политических предпочтений, религии и расы). Разумеется, эта тенденция отражается главным образом не на генах, наследуемых потомством, а на его мемах. У ребенка образованной и обеспеченной белой пары сформируются иные ценности и самовосприятие, чем у генетически сходного ребенка межрасовой пары того же социального положения или пары с иным уровнем образования и дохода. Чем более гомогенно происхождение пары, тем выше вероятность того, что мемы ребенка будут подобны мемам родителей.
Поскольку некоторые наиболее важные мемы — основополагающие ценности и взгляды на мир — передаются через семью, со временем в результате избирательного заключения браков возникает что-то вроде культурного видообразования, когда члены социальных групп различаются и даже обособляются на основании своего культурного происхождения. Этот процесс делает почти невозможным брак между амишем и католичкой или между приверженцами крайне либеральных и ультраконсервативных взглядов, как если бы они принадлежали к разным биологическим видам, не приспособленным к перекрестному спариванию. Пока избирательное заключение браков изолирует мемы друг от друга, различия культур сохраняются, и ребенок, родившийся у либеральной пары, продолжает воспринимать потомков консерваторов как потенциально враждебных чужаков.
Конечно, брачные обычаи — не единственный способ сохранить власть внутри семьи и передать ее потомкам. Законы о налогах и наследовании всегда играли важную роль в политике, определяя степень концентрации или распределения экономической власти. Один из первых законов, принятых коммунистами после прихода к власти в России, запрещал родителям передавать собственность детям по наследству, дабы граждане начинали жизнь в равных условиях. (К сожалению, коммунистические функционеры-властители очень скоро нашли способ извратить этот закон, и непотизм стал процветать в СССР почти так же, как при царе.) {74} В 1980-х, при администрации Рейгана, изменение законов о налогообложении создало в Америке опасное экономическое неравенство, сделав богатых еще богаче, а бедных еще беднее. Фактически это превратило даже самых благонамеренных богачей в угнетателей. При этом от них не требовалось особых усилий, чтобы закрыть своим менее обеспеченным согражданам доступ к хорошему образованию и благополучным районам, — невидимая рука рынка сделала это за них.
Возвращаясь к вопросу о неизбежности эксплуатации, приходится заключить, что некоторая доля неравенства в доступе к ресурсам, контроле над психической энергией и способности влиять на будущее действительно неизбежна. В любой сложной социальной системе одни люди больше других соответствуют определенным должностям благодаря своему темпераменту, образованию или происхождению. В таких больших организациях, как Motorola и Nissan (в каждой из них около 20 ООО инженерно-технических работников), одни инженеры более других способны приложить свои умения к задачам своей компании. Такие инженеры получают лучшую зарплату и быстрее продвигаются по службе, а их идеи находят применение в новой продукции. Многие из обойденных коллег завидуют им и злятся из-за того, что приходится работать под их началом. Каждая организация в конечном счете выбирает из своих работников «наиболее пригодных». Важно понимать, что эта пригодность не основана на каком-либо абсолютном преимуществе, которым обладают успешные инженеры. Тот, кто достиг вершины в Motorola, возможно, не преуспел бы в Nissan. Какой-то набор умений может подойти корпоративной культуре, определенному экономическому климату и конкретной маркетинговой стратегии одной компании и не подойти другой.
