Мамочка и смысл жизни. - - (читать книги бесплатно полностью .TXT) 📗
Ирен смотрела на меня не мигая. Как всегда точная, она не проявила ничего особенного ни в словах, ни в движениях.
– Я подумаю и дам тебе ответ при следующей встрече, – сказала она.
Но в следующий раз она не ответила на мой ультиматум прямо. Вместо этого она протянула мне выпуск «Нью-Йоркера», открытый на статье русского поэта Иосифа Бродского под заголовком «Печаль и оправдание».
– Здесь, – сказала она, – ты найдешь ключ к ошибкам в терапии. Если же нет, если ты прочитаешь и не найдешь ответа, тогда я поговорю с твоим консультантом.
Пациенты часто просят меня прочесть что-то, как им кажется, интересное – какие-то книги о самопомощи, статью о новом виде лечения, литературу, в которой затрагивается их собственная проблема. Иногда пациенты-писатели дарили мне свои труды со словами: «Вы многое узнаете обо мне, прочитав эту книгу». Эти случаи никогда не оправдывались: пациент мог предоставить материал вербально за более короткое время. Да они и не ждали от меня откровенного суждения об их работах – я обычно считал, что для пациента важнее свободно выразить объективный комментарий. Очевидно, им необходимо было что-то другое – мое одобрение и восхищение, – а у терапевта всегда есть более прямые и эффективные пути разобраться с потребностями пациента, нежели долгими часами читать его манускрипты. Я старался найти мягкий способ отказаться от таких предложений – или хотя бы предложить быстрый просмотр. Я ценил свое время для чтения и дорожил им.
Я не почувствовал себя обремененным, когда стал читать статью, принесенную Ирен. Я уважал ее вкус и ясность ее суждений. И если она считала, что в статье был выход из тупика, я верил, что время, отданное чтению, будет полезным. Безусловно, я предпочел бы прямое обсуждение, но научился воспринимать поэтические наклонности и способ беседы Ирен – язык, который она усвоила от матери. В отличие от отца, образца рациональности, который преподавал науку в маленькой школе в Мидвесте, ее мать, артистка, общалась весьма утонченно. Ирен узнавала о настроении матери по косвенным признакам. В лучшие дни, например, та могла сказать: «Наверное, я поставлю несколько синих и белых ирисов в вазу», – или обнаружить свое настроение, каждое утро определенным образом рассаживая кукол на кровати Ирен.
Статья начиналась с анализа двух строф из стихотворения Роберта Фроста «Войди!»:
Мне всегда казалось, что это веселое, простое стихотворение. Я выучил его еще в детстве и декламировал, катаясь на велосипеде по мемориальному парку в Вашингтоне. Но здесь, в своем неспешном анализе, Бродский показал, что в произведении имеется и скрытый смысл. Например, в первой строке – есть что-то зловещее в прилете дрозда на край леса и рассматривании погруженных во тьму окрестностей. А не звучит ли вторая строфа более лирично? Что означает то, что поэту слишком темно в лесу? Возможно, Фрост глубоко переживает, что слишком поздно, что он наказан проклятьем? И на самом деле – следующие строфы подтверждают эту точку зрения. Короче говоря, Бродский приводит веские аргументы, что стихотворение не просто является мрачным, но и сам Фрост – поэт намного более печальный, чем я всегда считал.
Я был очарован. Это обсуждение объясняло, почему стихотворение, такое простое, как и многие произведения Фроста, так захватило меня в молодости. Но какая связь с Ирен? Где обещанный ключ к проблемам, возникшим в психотерапии? Я продолжил читать.
Далее Бродский обратился к анализу повествовательной поэмы, мрачной пасторали «Домашние похороны». Сюжет произведения – разговор между фермером и его женой, происходящий на лестнице в небольшом фермерском доме. (Тут я подумал о родителях Ирен, живших на ферме в Мидвесте, и о перилах лестницы, которые описывала Ирен, рассказывая о телефонном звонке, из которого она узнала о смерти Алена.) Поэма начиналась так:
Фермер спрашивает жену: «На что ты там все время смотришь наверху, хотелось бы мне знать». Хотя его жена напугана и отказывается отвечать, она уверена, что он ни за что не увидит того, что видит она, и позволяет ему подняться к ней. Подойдя наверху к окну, он выглядывает из него и обнаруживает то, на что она смотрела. Он удивлен, что никогда прежде не замечал этого.
Тут жена, проскользнув за его спиной, спускается вниз, бросив на него «устрашающий взгляд», и направляется к двери. Озадаченный, он спрашивает:
– Что, человеку нельзя говорить о ребенке, которого он потерял?
– Только не тебе! – отвечает она. – Да и вряд ли найдется такой человек, – добавляет она, надевая шляпку.
Фермер, желающий разделить ее горе, продолжает, неумело подбирая слова:
Видя, что жена по-прежнему отчуждена, он восклицает: «Господи, что за женщина! И все закончилось тем, что мужчина не способен говорить о собственном умершем ребенке».
Она отвечает, что он не знает, как говорить об этом, что он бесчувствен. Она видела, как он усердно закидывал землей могилу их сына, «подбрасывая и подбрасывая песок в воздух». Закончив копать, он пришел на кухню. Она вспоминает:
Она утверждает, что будет переживать свою печаль иначе. Она не позволит ей рассеяться так просто.
Муж снисходительно отвечает, что ей станет легче, если она облегчит душу словами. Он считает, что пришло время перестать горевать: «Твое сердце освободилось. Зачем же продолжать печалиться?»
Поэма заканчивается тем, что жена открывает дверь и собирается уходить. Муж пытается удержать ее:
