Запомнить всё.Усвоение знаний без скуки и зубрежки - Браун Питер (бесплатные книги онлайн без регистрации txt) 📗
На то, как мы воспринимаем окружающий мир, влияет свойственная человеку страсть к сюжетному творчеству. Она проистекает из дискомфорта, вызванного неопределенностью и произвольностью событий. Когда происходит нечто необычное, мы пытаемся найти этому объяснение. Потребность прояснить неопределенность бывает удивительно мощной — даже когда сам предмет «прояснения» незначимый и несущественный. Участникам одного эксперимента было сказано, что во время исследования будет оцениваться их умение понимать прочитанное и решать анаграммы. Пока люди выполняли задание, был задействован отвлекающий фактор — телефонный разговор, который шел фоном. Часть испытуемых слышала лишь одного участника разговора, а другая часть — обоих. Не подозревая, что подлинным предметом исследования является как раз влияние отвлекающего фактора, участники пытались игнорировать чужой диалог, сохраняя сосредоточенность на чтении текста и решении анаграмм. Вот что показали результаты: люди, которые слышали лишь одного из собеседников, отвлекались сильнее, к тому же они лучше второй группы испытуемых запомнили непреднамеренно подслушанные фразы. Почему? Потому что неосознанно они тратили очень много внимания на попытки достроить диалог, восполнить смысловые пробелы. Как подчеркивают авторы исследования, это помогает объяснить, почему чужие телефонные разговоры в общественных местах так раздражают нас. Еще результаты исследования демонстрируют, насколько непреодолима наша тяга найти рациональное объяснение всему, что происходит вокруг.
Неопределенность и произвольность как источники дискомфорта играют примерно одинаковую и очень существенную роль в нашем стремлении к рациональному постижению собственной жизни. Мы отчаянно стремимся выстроить ее события в связный сюжет — и таким образом объяснить условия, в которых мы живем, переживания, выпадающие на нашу долю, и любой сделанный нами выбор. У каждого из нас своя история, в которую вплетено немало «ниточек» нашей общей культуры и общечеловеческого опыта. Но есть множество уникальных предпосылок, объясняющих каждое событие нашего личного прошлого. Все эти элементы опыта влияют на мысли, возникающие у нас в той или иной ситуации, и на сюжет, с помощью которого мы придаем смысл всему происходящему. Почему я первый, кто в нашей семье получил высшее образование? Почему отцу так и не удалось преуспеть? Почему мне никогда не хотелось работать в корпорации? Или наоборот: почему я ни за что не соглашусь быть самому себе хозяином? Мы тяготеем к сюжету, который наилучшим образом объясняет наши эмоции. Таким образом, сюжет нашей жизни сливается с воспоминаниями. Осмысленным образом организованные воспоминания оказываются более устойчивыми. Сюжет не только придает смысл воспоминаниям, но и формирует мысленную схему, куда будут откладываться результаты будущего опыта и значимая для нас информация. Сюжет оформляет новые воспоминания таким образом, чтобы они вписывались в уже выстроенные нами картины мира и самих себя. Предложи любому читателю объяснить мотивы решений героя романа — и он неизбежно окрасит описание внутреннего мира персонажа, исходя из собственного опыта. Успех фокусника или политика, как и успех романиста, зависит от его умения выстроить убедительный сюжет и от готовности аудитории поверить в предлагаемые обстоятельства. Больше всего это проявляется в политических спорах: люди, придерживающиеся сходных взглядов, объединяются в онлайн-сообществах, на митингах и в СМИ, чтобы сформулировать сюжет, который кажется им наилучшим объяснением их же собственных представлений об устройстве мира, о поведении людей в целом и политиков в частности.
Личный сюжет моментально активизируется для объяснения эмоций. Чтобы убедиться в этом, достаточно прочесть в Интернете статью, автор которой выражает свою позицию по любому вопросу. Ну, предположим, это — заметка о пользе тестирования при обучении. Просмотрите комментарии читателей: одни рассыпаются в комплиментах, другие брызжут ядом, и каждый вспоминает собственный опыт, поддерживающий или опровергающий главную мысль автора. Психологи Ларри Джейкоби, Боб Бьорк и Колин Кили, подытоживая результаты исследований в области иллюзий восприятия, компетентности и запоминания, заключают: человек практически не способен вынести суждение, не опирающееся на его субъективный опыт. Люди доверяют объективному описанию минувшего события не более, чем собственным субъективным воспоминаниям о нем. Они поразительно глухи к тому обстоятельству, что наша картина ситуации существует исключительно для нас самих. Таким образом, сюжет, написанный памятью, становится определяющим для интуитивной оценки наших решений и действий[69].
Вот, однако, парадокс: непостоянство памяти не только искажает наше восприятие, но и дает возможность учиться. Всякий раз, обращаясь к памяти, мы укрепляем энграммы — то есть пути в мозге, ведущие к нужному воспоминанию. Именно благодаря способности укреплять, дополнять и изменять память мы углубляем знания и строим связи между ними и действиями, которые можем совершить. Действие памяти во многом напоминает алгоритм поисковой системы Google: чем больше связей вы установите между новым и уже имеющимся знанием, чем больше протянете к нему ниточек-ассоциаций (например, соотнеся новое знание с визуальным образом, каким-то местом или более общим сюжетом), тем больше создадите памятных зацепок. Эта способность расширяет нашу возможность действовать и успешно решать жизненные задачи. В то же время, поскольку память — слуга трех господ (эмоций, допущений и жизненного сюжета) и все время пытается примирить их конкурирующие требования, полезно помнить, что ни в чем нельзя быть уверенным на сто процентов. Даже самые сокровенные ваши воспоминания, возможно, не вполне точно описывают событие.
Очень многое способно исказить память. Мы интерпретируем любой сюжет в свете своих знаний о мире и выстраиваем его в «своем» порядке, даже если никакой логики в нем нет. Любая память — не более чем реконструкция. Невозможно помнить событие до мельчайших деталей, и мы запоминаем только те, что сильнее всего затронули нас эмоционально. Пробелы же мы заполняем подробностями собственного измышления, согласующимися с нашим сюжетом, но совершенно не обязательно — с действительностью.
Люди запоминают детали, не названные прямо, но предполагающиеся. Был проведен маленький эксперимент. Одной группе людей дали прочитать абзац о попавшей в беду девушке по имени Хелен Келлер{9}. Позднее они ошибочно утверждали, что в тексте о ней говорилось как о «слепоглухонемой». Эта ошибка практически не наблюдалась в другой группе, читавшей тот же абзац с единственным изменением: девушка именовалась Кэрол Харрис[70].
Феномен инфляции воображения заключается в том, что человек может принять за действительное то событие, которое ярко себе представил. Группу взрослых людей спрашивали: «Случалось ли вам когда-нибудь разбить окно рукой?» И впоследствии многие из них сообщали, что вроде бы когда-то с ними такое происходило. Сам вопрос заставлял людей представлять это событие. Они переживали его в воображении, и в результате многим этот случай казался реальным. А в другой группе такого результата не было, потому что там испытуемым не давали повода о таком подумать.
Если мы ярко представим себе гипотетические события, они могут так прочно утвердиться в наших воспоминаниях, что мы будем считать их реальными. Например, как иногда случается при подозрении на сексуальное насилие в отношении несовершеннолетнего. Ребенка начинают расспрашивать, задавать наводящие вопросы, и он может вообразить себе описываемый опыт. И, возможно, позднее «вспомнит», что это в самом деле с ним случилось[71]. (К большому сожалению, многие детские воспоминания о насилии — не выдумка. Особенно это касается тех случаев, о которых дети сообщают вскоре после произошедшего.)
Иллюзии памяти другого типа вызываются внушением. Оно подчас может заключаться в самой форме задаваемого вопроса. Вот пример. Испытуемые просматривали видеозапись автомобильной аварии: машина, пересекая стоп-линию, выезжала на перекресток и сталкивалась с другой машиной, двигавшейся в поперечном направлении. Впоследствии одной группе задали вопрос: «Оцените скорость автомобилей в момент, когда они соприкоснулись». Большинству показалось, что средняя скорость была 32 мили в час. При работе с другой группой в аналогичном вопросе использовалась фраза «врезались друг в друга». Тут уже скорость машин оценили в среднем в 41 милю в час. Скорость на месте аварии была ограничена 30 милями в час, так что вопрос свидетелям, заданный во второй формулировке, вылился бы в обвинение водителя в нарушении скоростного режима. Конечно, сотрудники правоохранительной системы знают, как опасно задавать свидетелям «наводящие вопросы» (подталкивающие к определенному ответу), но совсем избежать их очень трудно, ведь механизм внушения работает чрезвычайно тонко. Кстати, в вышеописанном примере две машины действительно «врезались друг в друга»[72].
