Семья и как в ней уцелеть - Скиннер Роберт (мир книг .TXT) 📗
Джон. Чувства существуют вразброс.
Робин. Не только чувства. До пяти, примерно, месяцев мать, например, для младенца — все еще в отдельности грудь, голос, глаза, руки, лицо и так далее.
Джон. Но и до пяти младенец мать узнает.
Робин. Да, конечно. Я пытаюсь входить в тонкости, большинство же Вам совершенно справедливо скажет, что общение начинается у матери с ребенком месячного возраста: ребенок, к примеру, начинает узнавать материнский голос, к трем месяцам выделяет мать среди других, к пяти месяцам реакция на мать у него совершенно четкая.
Джон. А дальше?
Робин. В следующие шесть месяцев ребенок учится соединять разные разности — лицо, грудь, руки — воедино: «лепит» себе человека!
Джон. А если он начинает воспринимать мать как целое, наверное, и себя — тоже?
Робин. Да, он яснее воспринимает свою целостность. Значит, он уже не так подчинен своим «крайним» эмоциям. Ужасно, когда мучит голод и — никого, хоть залейся слезами. Ужасно по-прежнему, но станет чуточку легче, если можно вспомнить — поначалу не слишком отчетливо — как он блаженствовал последний раз, насыщаясь, если можно представить, что скоро ему, вероятно, опять сытым быть.
Джон. Чувства начинают связываться и уравновешивать одно другое, отсюда возникает умение владеть собой.
Робин. Верно. А теперь вернемся к младенцу, осознающему мать. Подобно тому, как он складывает воедино физические «разности», он начинает соединять мать, которая приходит, кормит и делает счастливым, с тем же самым лицом, которого часто нет рядом, которое нарочно его бросает и… мучит.
Джон. Вы хотите сказать, у него в голове существовало до этого две разных матери? Добрая фея-крестная и злая ведьма?
Робин. Похоже, что так. И теперь, в шесть месяцев, у него в сознании эти две поляризованные фигуры начинают совмещаться в одну.
Джон. И поляризованные, «крайние» эмоции ребенка по их поводу тоже начинают связываться воедино. Неуютное, мягко говоря, положеньице!
Робин. И болезненный поворот. Чрезвычайно тяжело обнаружить, что ненавидите того, кого любите.
Джон. Особенно, когда полностью зависите от матери.
Робин. Но тут есть и положительная сторона. С этого момента любовь меняется — «обогащается» заботой, любящей обеспокоенностью из-за близких: все ли с ними в порядке.
Джон. В противоположность корыстной любви, когда весь ваш интерес в них «упирается» будто в буфет — что бы такое взять…
Робин. Да. Ребенок делает первый шаг к более зрелому — «равнонаправленному» — чувству любви, когда заботятся друг о друге, потому что друг другом дорожат. Те, кто так и не встал на эту зрелую ступень, видят в иных людях «грудь» или «рожок», у таких одно стремление — «высосать». Наркоманы и тяжелые алкоголики существуют тем же стремлением, они «застряли» на ступеньке пятимесячного младенца. Или шизофреники… для них иные люди — объекты, то есть разрозненные голоса, губы, тела, мозги, груди, гениталии… Может беспокоить отсутствие материнской груди, но заботиться можно о живой, настоящей, целостной матери.
Джон. Итак, ребенок четче прорисовывает мысленную карту мира и представляет свою мать и себя целиком, откуда в нем пробуждается способность испытывать неподдельную заботу о другом человеке. Эта способность дается ребенку ценой соединения для себя многих противоречивых чувств, существовавших раздельными в «параноидной» фазе. Процесс доставляет ему беспокойство, особенно когда ребенок открывает, что ненавидит ту же, которую любит и от которой полностью зависим — свою мать.
Робин. Ребенка еще больше тревожит иная сторона происходящего. Как только он начинает воспринимать свою мать и себя «целостными», то обнаруживает, что отделен от мамы. А прежде они «перекрывались».
Джон. Вы хотите сказать, что, обводя себя на своей мысленной карте, он обнаруживает: между ними… черта?
Робин. Да. Обвести — значит обозначить, что внутри и что снаружи. Уже язык дает почувствовать: становясь «единым», вы остаетесь «один». Осознавая свою отдельность, ребенок утрачивает ощущение безопасности; пока же «границы» его и матери перекрывались, он чувствовал себя защищенней. Теперь, осознавая отдельность матери, ребенок должен проникнуться вероятностью ее потери — вероятностью потери своего спасательного троса.
Джон. Осознать, что отделены от той, которая поддерживает в вас жизнь, а значит, вы можете ее потерять… Кошмар! Как долго длится этот мучительный процесс отделения?
Робин. Все наше детство, в определенном смысле. Всю нашу жизнь, особенно когда свыкаемся с тем, что люди смертны. Что касается ребенка, то наиболее болезненный период этого процесса отделения приходится на возраст от шести месяцев до трех лет: страх потерять мать достигает у ребенка крайней степени, и ребенок крайне нуждается в заверении, что она не собирается его покидать.
Джон. Это беспокойство, возникающее от сознания своей отделенности, появляется у ребенка неожиданно или нарастает постепенно?
Робин. Вскоре после того, как ребенок достигает шестимесячного возраста, он стремительно осознает «отдельность» матери, и его беспокойство «подскакивает» до наивысшей точки, а затем понемногу снижается. От полугода до трех лет ребенок предельно страдает от длительного отсутствия матери. Поэтому, а также потому, что теперь узнает ее среди всех, привязанность ребенка к матери необыкновенно сильна.
Джон. Что происходит с ним в этот период, если мать долго отсутствует?
Робин. Британские исследователи Джон Боулби, Джеймз и Джойс Робертсон, изучавшие детей, отделенных от семьи, описали три стадии, через которые проходит ребенок, надолго оставленный без матери. Первую определили как «протест»: огорчение, недовольный плач, поиск исчезнувшей матери, стремление ее вернуть. Любопытно, что ребенок, воссоединяясь на этой стадии с матерью, обычно на какое-то время становится просто несносным — будто в наказание матери за то, что бросила. Дав выход раздражению, ребенок возвращается в норму. Он вновь обретает равновесие, хотя по-прежнему очень чувствителен к долгому отсутствию матери.
Джон. Действительно любопытный штрих — наказание матери! Я замечал прямо противоположное: когда мать находит потерявшегося ребенка, она часто от души награждает его шлепком — наказывает за пережитый по его вине страх.
Робин. Верно. Мы легко забываем, что привязанность — вещь взаимная, что разлука причиняет страдание обеим сторонам.
Джон. А что Боулби и Робертсоны выяснили о более продолжительной разлуке?
Робин. В этом случае ребенок оказывается на стадии, названной ими «отчаяние» он очень тихий, несчастный, отрешенный и вялый. Прекращает играть… Кажется, что потерял интерес ко всему на свете. Прежде, когда отсутствовало правильное толкование ситуации, больничный персонал делал вывод, что ребенок перестал волноваться, успокоился. Но в действительности ребенок на этой стадии почти смирился с тем, что мать никогда не вернется. Попав же домой, он куда дольше преодолевает пережитое. Вроде бы совсем лишившийся уверенности, еще крепче привязывается к матери. Может продолжительное время оставаться подавленным. Прежде чем войти в норму, обычно проходит стадию «протеста» и бывает очень трудным. Как ни странно прозвучит, но это хороший знак.
Джон. Он вынужден немножко пережать, вновь обретая уверенность, что способен негодовать…
Робин. Ну, а третья стадия — «отчуждение» — самая серьезная. После «отчаяния», если мать отсутствует, ребенок внешне оправляется. Оживляется, с виду уже не так несчастен, опять начинает играть и реагировать на окружающих. Прежде медицинский персонал и в этом случае полагал, что ребенок вернулся в норму. Теперь мы знаем, что фактически ребенок только поверхностно восстановил свое равновесие… уничтожив любовь к матери.
