Разговоры в песочнице, или истории из жизни мам. - Климова Мария Геннадиевна (бесплатная регистрация книга txt) 📗
— Между прочим, я была бы очень рада, если бы моей маме дали такой отпуск! — как обычно, оппонировала Наташка. — А то она спешит домой к урокам готовиться, когда я возвращаюсь с работы. И у меня вместо отдыха начинается вторая смена. Надо и убраться, и ужин приготовить, а Юраша активно компенсирует мое дневное отсутствие, требует безраздельного внимания.
— А ты, можно сказать, не рада? — на Юлькином месте я бы оставила Наташку в покое.
— Нет, конечно, я сама с удовольствием с ним играю, занимаюсь. Более того, полдня вполне хватает, чтобы соскучиться по нему. Но знаешь, иногда и отдохнуть хочется…
Слушая девчонок, я понимала, что, видимо, не дошла еще до кондиции, когда работа воспринимается как отдых и смена однообразной материнской деятельности. Потенциальные сложности с нянями, Нюськины переживания от моих уходов и повисание на мне по возвращении, разрывание между интересами дома, дочки и работы, не говоря уже про свои личные — все это пугало меня пока что гораздо больше, чем привлекали гипотетические плюсы выхода на работу. Хотя после нашего разговора я стала гораздо терпимее к той однокласснице. В конце концов, ведь выжили как-то наши родители, хотя у бабушек был декрет всего 70 дней. Люди, вообще, довольно живучие существа…
Блажен, кто смолоду был молод...
Когда мы с Нюськой были одни, меня полностью устраивало все, что она умела делать. То есть, конечно, всегда не терпелось дождаться, когда же она, наконец… (поползет, пойдет, заговорит, научится читать, выйдет замуж), но при этом никак ускорять процесс ее развития не хотелось. Я видела, что ребенок вполне нормальный, и понимала, что детям, вообще свойственно не все уметь (впрочем, как и взрослым).
Мучения начинались при общении с окружающими. На первом году Нюсиной жизни мое самолюбие страдало при любом контакте с родственниками. Увы, или к счастью, но у нас с Гошкой на двоих выходило больше десятка тетушек–дядюшек–двоюродных братьев и троюродных кузин (у которых тоже были родители), и это не говоря уже про полный комплект бабушек и дедушек (как Нюсиных, так и наших собственных). Все эти, без сомнения, прекрасные люди, были чрезвычайно участливы. С какой бы периодичностью они не общались с нами — от раза в день до раза в год — первым делом они осведомлялись о Нюсиных достижениях, точнее, о том, какие вехи Нюся, наконец, одолела.
Ближний круг (наши мамы и бабушки) особенно активизировался на этом фронте в некие критические периоды, когда, по их мнению, дочке пора было совершить очередной прорыв, например, вырастить зубы (начиная месяцев с 4–5 этот вопрос задавался регулярно), поползти, пойти (они справлялись об этом у Гошки и у меня чуть ли не каждый день, иногда даже по два раза в день — месяцев с 11 и до года с небольшим, когда это, наконец, произошло), заговорить. В общем, к моменту выхода на очередной этап развития я больше радовалась тому, что бабушки в очередной раз от нас отстанут (хоть и ненадолго), чем, собственно, новому навыку, приобретенному дочерью.
Конечно, сравнения достижений были неизбежны в песочнице. Мы с девочками хором изнывали в ожидании «когда же…», после чего одна отпочковывалась с гордым «а мы уже!» Она снисходительно смотрела на еще большее нетерпение остальных, пока, постепенно, кто-нибудь самый отстающий не оставался в одиноком меньшинстве. Тогда все «продвинутые» начинали утешать.
— Пойми, дети растут не поступательно, а скачкообразно! У твоего ребенка просто еще не начался очередной скачок! У каждого индивидуальный темп развития. Хотя при желании можно побольше заниматься, — говорила в таких случаях Наташка.
— Может, вам врачу на всякий случай показаться? — по–своему успокаивала Малина.
— Ну, значит, ей просто пока это не надо. Забей, само устаканится, — щедро делилась пофигизмом Юлька.
Я в таких случаях чаще прикусывала язык, потому что первой моей реакцией было «Ну, ничего, границы нормы широки, а если что, для особых детей есть много специальных учреждений…»
У всех нас, кто бы что делал или не делал, в итоге дети догоняли остальных. Тем не менее, каждая на свой лад все равно переживала.
— Ой, девочки, не знаю, что и думать. У Тони зубки не растут… А у Алеши истерики каждый день. Это нормально, как вы думаете? И долго так еще будет продолжаться? — Малина очень переживала, если дети не вписывались в рамки нормативов. Не знаю, почему, наверное, она винила себя во всех их неудачах (впрочем, себе же она приписывала и заслуги любых их достижений) и боялась осуждения со стороны окружающих. Мы же крайне сдержано реагировали на любые проявления достоинств или недостатков малининых детей, по крайней мере, если они не касались наших собственных отпрысков.
Юлька скорее просто удивлялась разнице старшей и младшего: «Надо же, Катерина в этом возрасте уже…/еще и не думала.. — а этот, вы посмотрите…!» — при этом от нас обычно ничего кроме восторженного поддакивания не требовалось, поэтому продолжения разговора не выходило.
Наташка ко всему подходила основательно. Она сверялась с какими-то таблицами развития и регулярно сообщала нам о том, что дети должны уметь в свои годы (или месяцы). Периодически докладывала на площадке об инновационных методиках развития всего у всех в любом возрасте и при любых исходных данных. Ну и, безусловно, делилась очередными семейными наработками:
— Юраша отличает полосатый квадратик от однотонного! Юраша сегодня выполнил двухступенчатую инструкцию: «Найди мишку и дай его папе». Юраша сложил все лото! Юраша включает–выключает свет и комментирует «Гойит — не гойит!». Каждый раз, слушая это, я испытывала острое чувство неполноценности — как собственной, так и Нюсиной. В нашем доме не было ни однотонных, ни полосатых квадратиков, я не давала Нюсе никаких инструкций, не играла в лото и с выключателем справлялась сама. Ребенок рос как трава в поле у мамы–дипломированного педагога. Мне было стыдно.
Глушила я эти переживания, приходя к Наташке в гости, где у Нюси была возможность хотя бы увидеть прекрасные пособия, которые помогали Юраше достичь таких интеллектуальных высот. На самом деле, в магазин развивающих игрушек Наташку просто нельзя было пускать с деньгами. В ее доме половину детской комнаты занимал какой-то особый спорткомплекс, везде были шарики из «сухого бассейна» и карточки Домана. Над всем этим звучал Моцарт.
На мой вопрос, зачем столько, она пускалась в пространные рассуждения, что хоть ускорять развитие и не вполне корректно, а чрезмерная нагрузка на мозг не всегда хороша для детской психики, но ее цель — полностью раскрыть потенциал ребенка, дать ему хороший старт для всей дальнейшей жизни, ведь программы детских садов и школ требуют слишком мало, в то время как дети могут гораздо больше. Значит, реализовать их способности — дело родителей. В конце концов, ей самой интересно этим заниматься. Периодически Малина просила Наташку показать ей что-нибудь из своего богатого методического арсенала, чтоб можно было научить детей какому-нибудь трюку и потом показывать гостям. Наташка оскорблялась в лучших чувствах и говорила, что она не дрессировщик, и раннее развитие не цирк, а долгая кропотливая работа. Конечная же цель не головокружительные успехи, а наличие некоторых навыков, таких как мышление, креативность и других, которые Малине все равно не свойственны. Действительно, зачем учить детей чему-то, что станет кардинально отличать их от родителей?
При этом я вспоминала лекции в институте. Если верить нашим преподавателям, то и те дети, кого учили читать с трех лет, и те, которые впервые увидели азбуку только в школе, к восьми годам читали совершенно одинаково. Правда, насчет креативности нам ничего не говорили. Но я, тем не менее, верила, что все, заложенное в Нюське, успешно проявится, если не мешать.
Очередной виток баталий наступил, когда Наташка собралась вести Юрашу на «развивалки» и предложила нашим детям пойти вместе с ними.
— Наташ, да ты что, издеваешься, что ли? Им же по полтора года! — возмутилась Юлька.
