Семья и развитие личности. Мать и дитя - Винникотт Дональд Вудс (читать книги полностью без сокращений .txt, .fb2) 📗
Затем последовал долгий период, подробности которого нам неизвестны; мы знаем только, что в детском приюте, куда ее направили, девочка оставалась трудной, иными словами, еще сохраняла что-то из первоначального светлого опыта. Она не перешла в стадию послушания, что означало бы, что она потеряла всякую надежду вернуться. Но к тому времени как ее передали на воспитание, произошло очень многое. Естественно, когда приемная мать стала для нее что-то значить, Эстер стала вымещать на ней накипевшее: кусать, отталкивать, отвергать, красть, ненавидеть. В этот момент приемной матери очень нужен был кто-то, кто сказал бы ей, какую роль она исполняет, чего ей ожидать и к чему готовиться. Возможно, такая попытка была предпринята, но нам об этом неизвестно. Она приняла девочку, потерявшую идеальную мать, девочку, прожившую смутный и неясный период от пяти месяцев до двух с половиной лет, и, конечно, она взяла девочку, с которой у нее не было той фундаментальной связи, которая возникает между матерью и младенцем. Она так и не сумела установить с Эстер хорошие отношения, хотя легко справлялась с маленьким мальчиком; а когда позже приняла на воспитание еще одну девочку, третьего ребенка, она не раз говорила Эстер: «Вот наконец ребенок, какого я всегда хотела».
Отец стал хорошей, даже идеализированной матерью в жизни Эстер, и так продолжалось до распада семьи. Возможно, именно это и привело к распаду, потому что отец должен был все больше и больше восполнять потребность в матери, которую ощущала девочка, а мать вынуждена была все чаще исполнять роль преследователя в жизни ребенка. Эта проблема отравила жизнь матери, которая вполне удовлетворительно справлялась с приемным сыном и второй воспитанницей.
Эстер, очевидно, унаследовала от матери ум и способность к словесной игре, и думаю, никто не назвал бы ее психотиком. Тем не менее она страдала от депривации, и одной из ее проблем было стремление красть. Были у нее и проблемы в школе. Жила она с приемной матерью, которая очень по-собственнически к ней относилась, так что отец почти не мог видеться с девочкой; в связи с этим у отца возникло серьезное психическое заболевание параноидно-галлюцинаторной природы.
Приемные родители Эстер знали, что ее мать была психотиком, вернее, что она была признана больной, но не рассказывали девочке подробности; как отметил социальный работник, в тот период приемные родители Эстер опасались, что она унаследует материнское безумие. Любопытно, что в таких случаях боязнь унаследованного безумия обычно затмевает более серьезные проблемы, которые возникают у ребенка во время пребывания в приюте до того, как его отдают на воспитание. У Эстер такие проблемы несомненно были; с точки зрения ребенка, путаница и неразбериха царили там, где все должно было быть прямым, ясным, простым и истинно личным.
Психотические болезни
Психоз родителей не приводит к детскому психозу. Этиология здесь далеко не так проста. Психоз не передается так, как, например, темные волосы или гемофилия, не передается он и кормящей матерью с молоком. Это не инфекция. Для тех психиатров, которые интересуются не столько людьми, сколько болезнями — болезнями разума, как они их называют, — жизнь относительно проста. Но для тех из нас, кто думает о пациентах не как о наборе болезней, а как о людях, как жертвах человеческой борьбы за развитие, приспособление и жизнь, задача становится неизмеримо сложнее. Встречаясь с психотическим пациентом, мы чувствуем, что «отдаем себя в руки Господа»[1]. Мы знаем болезнь, с примером которой столкнулись.
Некое подобие классификации способно помочь в различении многообразных разновидностей болезни. Прежде всего, мы разделим психотических пациентов на отцов и матерей, потому что существуют вполне определенные следствия, касающиеся только отношений матери с младенцем, отношений, которые начинаются очень рано; если они затрагивают отца, то только в роли заменителя матери. Здесь можно заметить, что у отца есть другая роль, гораздо более важная, в которой он делает человеческим нечто в матери и удаляет элементы, которые в противном случае становятся магически сильными и отравляют материнскую нежность. У отцов есть собственные болезни, и их воздействие на детей можно изучить, но естественно эти болезни не вмешиваются в жизнь младенца на самой ранней стадии: вначале он должен достаточно подрасти, чтобы воспринимать отца как мужчину.
Далее я бы клинически разделил психозы на маниакально-депрессивные и шизоидные нарушения, в которые входит и сама шизофрения. Наряду с этими нарушениями существуют разнообразные варианты мании преследования, которая либо чередуется с ипохондрией, либо проявляется как общая параноидальная сверхчувствительность.
Рассмотрим теперь шизофрению, самую тяжелую болезнь, и будем продвигаться к клиническому здоровью (оставив психоневрозы, которые в данном случае нас не интересуют).
Если присмотреться к истории болезни шизоидных пациентов, мы заметим у всех слабую границу между внутренней и внешней реальностью, между тем, что чувствуется субъективно, и тем, что воспринимается объективно. Если будем всматриваться дальше, обнаружим у пациентов ощущение нереальности. И еще шизоидные пациенты легче, чем нормальные люди, «сливаются» с людьми и вещами и им труднее обособляться. Далее мы заметим относительные неудачи шизоидных больных в установлении взаимоотношений тело — эго; у таких людей психе неотчетливо связана с анатомией и функциями организма. Отношения и партнерство психе — сома неудовлетворительны; возможно, границы психе не вполне соответствуют границам организма. С другой стороны, интеллектуальные процессы могут протекать сами по себе. Шизоидные мужчины и женщины нелегко вступают во взаимоотношения, а если и вступают в такие отношения с объектами, внешними для них или реальными в обычном смысле этого слова, то с трудом их поддерживают. Они вступают в отношения на своих собственных условиях, а не на условиях других людей.
Родители с такими особенностями во многих отношениях испытывают неудачи во взаимоотношениях со своими маленькими детьми (за исключением тех случаев, когда, сознавая свою неспособность, они передают детей другим).
Необходимость отделить ребенка от больных родителей
Здесь я хочу высказать еще одно утверждение: в своей практике мне не раз приходилось сталкиваться со случаями, когда было необходимо забрать ребенка у родителей, особенно если родитель страдал психозом или тяжелым неврозом. Я мог бы дать несколько примеров подобных случаев, но приведу только один. В нем описывается девочка с тяжелой анорексией.
Девочке было восемь лет, когда я удалил ее от матери, и как только это произошло, девочка оказалась совершенно нормальной. Мать находилась в состоянии депрессии, которая в данном случае была реакцией на отсутствие мужа, находившегося на военной службе. Как только мать погружалась в депрессию, у девочки развивалась анорексия. Позже у матери родился мальчик, и у него в свою очередь возникли те же симптомы — это была защита от безумной потребности матери доказать свою ценность, пичкая детей едой. На этот раз на лечение ко мне брата привела сестра. Но я не смог удалить мальчика от матери даже на короткий период, и он так и не смог стать независимым от матери.
На самом деле часто нам приходится мириться с фактом, что ребенок безнадежно завяз в болезни родителей и сделать ничего нельзя. Приходится признавать такие случаи, чтобы сохранить собственный здравый рассудок.
Такие психозы родителей, особенно матери, по-разному воздействуют на младенцев и детей постарше. Однако следует помнить, что болезнь ребенка принадлежит ребенку, хотя этиология ее может быть связана с неблагополучием в окружении. Ребенок может найти какой-нибудь путь здорового роста, несмотря на недостатки окружения, а может и заболеть, вопреки хорошей заботе. Когда мы организуем удаление ребенка от больных родителей, предполагается, что мы продолжим работу с ним, однако редко бывает, что ребенок, удаленный от родителей, оказывается нормальным.
