Темперамент. Характер. Личность - Симонов П. В. (книга регистрации TXT) 📗
Подобно тому как имитационное поведение способно адресоваться к подсознанию, минуя контроль рационального мышления, важнейшим средством тренировки и обогащения сверхсознания является детская игра. Будучи свободна от достижения утилитарных, а до определенного возраста — и социально престижных целей, игра обладает той самоцельностью и самоценностью, которые направляют ее на решение бескорыстно-творческих задач. Детская игра мотивируется почти исключительно потребностями познания и вооруженности — под последней мы понимаем потребность приобретения знаний, навыков и умений, которые понадобятся лишь в дальнейшем. Именно эти две потребности — познание и вооруженность — питают деятельность детского сверхсознания, делая каждого ребенка фантазером, первооткрывателем и творцом. По мере взросления потребности познания все чаще приходится конкурировать с витальными и социальными потребностями, а сверхсознанию — отвлекаться на обслуживание широкого спектра самых разнообразных мотиваций. Не случайно подлинно великие умы характеризуются сохранением отдельных черт детскости, что было замечено давно и не один раз.
В своей недавно вышедшей книге Е. Л. Фейнберг подробно рассмотрел отличия интуиции-догадки (порождение гипотез) от интуиции — прямого усмотрения истины, не требующего формально-логических доказательств[58]. Примером интуиции последнего типа может служить заключение ученого о достаточности экспериментов или заключение судьи о достаточности объективных доказательств виновности. Напомним, что закон требует от судьи выносить приговор согласно «внутреннему убеждению», не предписывая заранее то или иное количество доказательств. Не случайно в законе наряду с дискурсивной «буквой» присутствует интуитивный «дух». Мы полагаем, что в генезе двух разновидностей интуиции есть 58 Фейнберг Е. Л. Кибернетика, логика, искусство. М.: Радио и связь, 1981.
нечто принципиально общее, а именно: дефицит информации, необходимой и достаточной для логически безупречного заключения. В первом случае (интуиция-догадка) этой информации еще нет, ее предстоит найти в ходе проверки возникающего предположения. В случае с интуицией — прямым усмотрением истины получить такую информацию вообще невозможно, какое количество экспериментов ни поставил бы ученый и какое количество доказательств ни собрал бы судья. Для нас важно, что пример с интуицией — усмотрением истины еще раз оправдывает термин «сверхсознание». В самом деле, дискурсивное мышление поставляет материал для принятия решения, предлагает сознанию реестр формализуемых доказательств, но окончательное решение принимается на уровне интуиции и формализовано быть не может.
Материал для своей рекомбинационной деятельности сверхсознание черпает и в осознаваемом опыте, и в резервах подсознания. Тем не менее в сверхсознании содержится нечто именно «сверх», т. е. нечто большее, чем сфера собственно сознания. Это «сверх» есть принципиально новая информация, непосредственна не вытекающая из ранее накопленных впечатлений.
Неполное, лишь частичное осознание человеком движущих им потребностей снимает мнимое противоречие между объективной детерминированностью человеческого поведения и субъективно ощущаемой свободой выбора. Эту диалектику поведения в свое время проницательно разглядел Бенедикт Спиноза. Люди лишь по той причине считают себя свободными, писал Спиноза, что свои поступки они сознают, а причин, их вызвавших, не знают. Поведение человека детерминировано его наследственными задатками и условиями окружающей среды, в первую очередь — условиями социального воспитания. Науке неизвестен какой-либо третий фактор, способный повлиять на выбор совершаемого поступка. Вместе с тем вся этика и, прежде всего — принцип личной ответственности, базируется, как объяснил нам Гегель, на безусловном признании абсолютно свободной воли. Отказ от признания свободы выбора означал бы крушение любой этической системы и нравственности.
Вот почему эволюция породила иллюзию этой свободы, упрятав от сознания человека движущие им мотивы. Субъективно ощущаемая свобода и вытекающая из нее личная ответственность включает механизмы всестороннего и повторного анализа последствий того или иного поступка, что делает окончательный выбор более обоснованным[59]. Дело в том, что практическая мотивационная доминанта, непосредственно определяющая поступок («вектор поведения» — по А. А. Ухтомскому), представляет интеграл главенствующей потребности, устойчиво доминирующей в иерархии мотивов данной личности (доминанта жизни, или сверх-сверхзадача — по К. С. Станиславскому), и той или иной ситуативной доминанты, актуализированной экстренно сложившейся обстановкой. Например, реальная опасность для жизни актуализирует ситуативную доминанту — потребность самосохранения, удовлетворение которой нередко оказывается в конфликте с доминантой жизни — социально детерминированной потребностью соответствовать определенным этическим эталонам. Сознание (как правило, с участием подсознания) извлечет из памяти и мысленно «проиграет» последствия тех или иных действий субъек59 Симонов П. В. Детерминизм и свобода выбора. — В кн.: Методологические проблемы физиологии высшей нервной деятельности. М.: Наука, 1982, с. 86.
та. Кроме того, в борьбу мотивов окажутся вовлечены механизмы воли — потребность преодоления преграды на пути к достижению главенствующей цели, причем преградой в данном случае окажется инстинкт самосохранения. Каждая из этих потребностей породит свой ряд эмоций, конкуренция которых будет переживаться субъектом как борьба между естественным для человека страхом и чувством долга, стыдом при мысли о возможном малодушии и т. п. Результатом подобной конкуренции мотивов и явится либо бегство, либо стойкость и мужество.
В данном примере нам важно подчеркнуть, что мысль о личной ответственности и личной свободе выбора тормозит импульсивные действия под влиянием сиюминутно сложившейся обстановки, дает выигрыш во времени для оценки возможных последствий этого действия и тем самым ведет к усилению главенствующей потребности, которая оказывается способной противостоять ситуативной доминанте страха.
Таким образом, не сознание само по себе и не воля сама по себе определяют тот или иной поступок, а их способность усилить или ослабить ту или иную из конкурирующих потребностей. Это усиление реализуется через механизм эмоций, которые, как было показано нами ранее, зависят не только от величины потребности, но и от оценки вероятности (возможности) ее удовлетворения. Ставшая доминирующей потребность (практическая доминанта) направит деятельность интуиции (сверхсознания) на поиск оптимального творческого решения проблемы, на поиск такого выхода из сложившейся ситуации, который соответствовал бы удовлетворению этой Доминирующей потребности. Тщательный анализ военных мемуаров выдающихся летчиков Отечественной войны показывает, что виртуозное боевое мастерство с принятием мгновенных и неожиданных для противника решений человек проявляет при равной степени профессиональной квалификации (запасе навыков) не в состоянии страха (потребность самосохранения) и не в состоянии ярости (потребность сокрушить врага любой ценой), а в эмоционально положительном состоянии боевого азарта, своеобразной «игры с противником», т. е. при наличии компонентов идеальной потребности творчески-познавательного характера, сколь бы странной она пи казалась в условиях борьбы не на жизнь, а на смерть.
Если главенствующая потребность (доминанта жизни) настолько сильна, что способна автоматически подавить ситуативные доминанты, то она сразу же мобилизует резервы подсознания и направляет деятельность сверхсознания на свое удовлетворение. Борьба мотивов здесь фактически отсутствует, и главенствующая потребность непосредственно трансформируется в практическую доминанту. Примерами подобной трансформации могут служить многочисленные случаи самопожертвования и героизма, когда человек не задумываясь бросается на помощь другому. Как правило, мы встречаемся здесь с явным доминированием потребностей «для других», будь то «биологический» родительский инстинкт или альтруизм более сложного социального происхождения.
