Элементарный психоанализ - Решетников Михаил Михайлович (лучшие бесплатные книги txt) 📗
Последние годы Фрейда
В 1938 году, после аншлюса Австрии гитлеровской Германией, где еще до этого были публично уничтожены все его работы, Фрейд был вынужден эмигрировать в Англию, где провел последний год своей жизни, омраченный старостью и неизлечимой болезнью.
Фрейд впервые узнал, что болен раком челюсти, еще в 1923 году. За последующие годы он перенес более 30 операций и, естественно, опасался мучительной смерти ракового больного. Поэтому, заключая контракт с новым личным врачом (которые периодически менялись), Фрейд особо оговаривал одно условие: если его мучения станут невыносимыми и унизительными для него, врач позволит ему уйти из жизни достойно.
Существует две гипотезы о последних днях Фрейда. Одна из них, в которую я больше верю, была рассказана мне сотрудником дома-музея Фрейда в Лондоне: в один из дней у 83-летнего Фрейда случился очередной сердечный приступ, и пока его поднимали из кабинета в спальню на втором этаже, он скончался. По другой — в одну из сентябрьских ночей 1939 года лечащий врач, выполняя последнюю волю Фрейда, прекратил его невыносимые мучения, сделав ему инъекцию большой дозы морфия.
Современное отношение к психоанализу
Современное отношение к психоанализу достаточно многообразно: от полного неприятия до догматической приверженности ортодоксальным идеям Фрейда, между которыми можно было бы расположить обширные направления и научные школы ревизионистов и модификаторов. Рассматривая терапевтическое воздействие как одну из форм заботы о человеке, следует признать, что ни один другой метод психотерапии не адресуется в такой мере непосредственно к внутренним переживаниям страдающей личности, к ее состоянию и вскрытию истинных мотивов поведения. Само понятие истины в психоанализе обретает новое содержание. Ибо то, что искренне сообщает о себе и мотивах своих поступков пациент и во что он чистосердечно верит, может вовсе не являться истиной. В этих субъективных объяснениях непомерное тщеславие может «прятаться» за демонстративными проявлениями чувства долга, жалобы на неразделенную любовь — «маскировать» мазохистские тенденции, а склонность к непримиримой борьбе с несправедливостью — быть лишь социально-приемлемым вариантом проявления присущей личности жестокости. Таких, социально-приемлемых и потому приемлемых и для пациента эквивалентов адаптивного поведения великое множество. И чем больше выражена социализированная потребность нарушенной психики защитить себя от осознания истинных мотивов поведения, тем больше уверенность личности в истинности того, что истинной не является. И не всегда вопрос о разрушении этих ошибочных представлений о себе в процессе психотерапевтического воздействия можно решать однозначно. Именно поэтому психоанализ всегда предполагает необходимость достаточно длительного исследования личности и движется в направлении психического здоровья с той скоростью, которая приемлема для пациента.
Сравнительно большая протяженность психоанализа, чем других методов психотерапии, обычно (со стороны) оценивается как его недостаток. Я не думаю, что здесь было бы целесообразно формулировать недостатки других методов, тем более что у каждого из них есть свои приверженцы как среди терапевтов, так и среди пациентов. Могу только сказать, что те, кто приходят к психоаналитику, скорее всего, уже никогда не пойдут к гипнологу или другому специалисту. Я очень люблю цитировать известное изречение Эриха Фромма, который писал: «Я думаю, что ничто так ярко не свидетельствует о гениальности Фрейда, как его совет тратить время—даже, если потребуется, многие годы — для того, чтобы помочь одному-един-ственному человеку достичь свободы и счастья».
Заключение
Если вы думаете, что хоть что-нибудь узнали о психоанализе, то смею вас заверить — это глубочайшая иллюзия. Вы только прикоснулись к нему. Тем не менее я надеюсь, что теперь, открывая ту или иную книгу Фрейда или его последователей, вы сможете немного лучше понимать то новое и революционное, что он привнес в нашу культуру. Мы все обязаны ему уже тем, что он приоткрыл завесу над целым, ранее неизвестным, миром, который лежит за пределами нашего сознания.
18.07.02
Приложение.
Современная психоаналитическая практика
Я думаю, что читателю будет интересно «заглянуть» в кабинет психоаналитика и увидеть, что там происходит. Моя пациентка — эффектная, прекрасно сложенная брюнетка 44-х лет, одна из совладельцев и руководителей частной фирмы. Первоначально причина ее обращения ко мне была сформулировано предельно просто: она недавно прочитала книгу Эрика Берна, еще что-то о психоанализе, но не удовлетворилась этим и хотела бы «найти истину». В процессе первой встречи она также отметила, что есть вещи, которых она не принимает в психоанализе, в частности, всякую ерунду о сексе, Эдиповом комплексе и т. д. Она замужем, у нее двое взрослых детей (сын и дочь), которые живут отдельно (она особенно акцентировала: «Я сделала все, чтобы они жили отдельно!»). Ее отец умер около 20 лет назад, мать жива.
В процессе последующих сессий проблемы пациентки приобрели более ясные очертания: периодические состояния депрессии, страх, что ее в чем-то обвинят, что все окружающие мужчины (включая сына) думают, что она их соблазняет (но ей «вообще никого нельзя соблазнять»), неудовлетворенность браком и своей сексуальной жизнью, трудности в установлении контактов (особенно — с женщинами), отвращение к косметике и ряду других атрибутов женственности (включая кольца, серьги, юбки), ощущение, что «внутри нее есть какая-то червоточина», что в 15 лет она, как будто, «потеряла резвость» и «тело стало не ее». Характерные фразы: «Мне нужно не только делать вид, что я не хочу нравиться мужчинам, а действовать так, чтобы действительно им не нравиться». «Я не могу сказать, что в брюках я себя чувствую меньше женщиной, но платье к чему-то обязывает». «Мне так неприятно, что это моя мать меня родила, я ненавижу себя за то, что сосала ее грудь!» «Я не могу любить!»
При огромном разнообразии материала 153-х сессий, практически на каждой пациентка, так или иначе, обращается к предельно идеализированному образу отца: «У него были представления о добродетели, и я — по его мнению — не могу их нарушить, уже потому, что я — его дочь, его часть, он не воспринимал меня, как самостоятельную личность». «Моей заветной мечтой было: умереть вместе с папой». «Он был такой честный, правильный, не то, что я... [А Вы?] Я грязная, порочная... [Да?] Знаете, кем бы я хотела быть? [Кем?] Помойной кошкой. Найти вонючую рыбью голову в грязном баке, и грызть ее... Быть самой собой...»
Образ отца был всегда инцестуозно окрашенным, но пациентка на протяжении длительного (почти двухлетнего) периода ни разу не озвучила это чувство. Естественно, что не говорил об этом и я. Несколько раз она задавалась вопросом: «А зачем я вообще к Вам хожу?» Я возвращал ей вопрос: «Действительно, зачем?» Ответом, как правило, было: «Я не знаю. Но зачем-то мне это нужно».
В ее переносе я — тоже отец, и периодически она ведет себя соблазняюще, но гораздо чаще — ее отношение ко мне окрашено тщательно скрываемой агрессией. Каждая наша встреча начинается с ее желания «не говорить ни о чем», и мне все время приходится стимулировать ее вербальную активность.
К описываемому ниже периоду мы работаем с ней уже три года, при этом в связи с ее частыми командировками и поездками — аналитический сеттинг сильно варьирует: от одной-двух сессий в месяц до пяти в неделю.
И теперь две сессии. Вначале 151 (внеочередная, в дневное время).
П.: Я шла и ругалась: какое неудобное время!
