Когда Ницше плакал - Ялом Ирвин (бесплатные книги онлайн без регистрации TXT) 📗
Ницше явно не имел ни малейшего желания обсуждать или даже признавать сам факт наличия отчаяния; Брейер понял, что пытаться разговорить его бесполезно. Он вдруг вспомнил, как понимал, что маневры его противника более искусны – всякий раз, когда садился играть в шахматы со своим отцом, лучшим шахматистом еврейской общины в Вене.
А может, признавать нечего! Может, фройлен Саломе ошиблась. Ницше говорил так, словно дух его справился с этой ужасной болезнью. Что касается самоубийства, Брейер знал один верный способ выяснить степень риска: проверить, представляет ли себя пациент в будущем. Ницше этот тест прошел. Он не собирался заканчивать жизнь самоубийством: он говорил о десятилетней миссии, о книгах, которые ему предстоит извлечь из своего мозга.
Однако Брейер своими глазами видел суицидальные послания Ницше. Может, он лицемерил? А может, теперь он не пребывал в отчаянии потому, что уже принял решение о самоубийстве? Брейер уже сталкивался с такими пациентами. Они были опасны. Создавалось впечатление, что им становится лучше, – на самом деле им действительно становится лучше, меланхолия рассеивается, они снова начинают улыбаться, есть, спать. Но это улучшение говорит только об одном – что они нашли способ спастись от отчаяния, и способ этот – смерть. Что замышлял Ницше? Решил ли он убить себя? Нет, Брейер вспомнил, как говорил Фрейду: если Ницше собирается убить себя, то зачем он здесь? Зачем создавать себе сложности – зачем встречаться с очередным терапевтом, причем для этого сначала ехать из Рапалло в Базель, а оттуда – в Вену?
Брейер был расстроен тем, что ему не удалось получить нужную ему информацию, но винить пациента в недостаточном сотрудничестве он не мог. Ницше подробно ответил на каждый его вопрос относительно состояния своего здоровья – разве что слишком подробно. Многие люди, страдающие головной болью, отмечают чувствительность к пище и погоде, так что Брейер не удивился, обнаружив, что Ницше – не исключение. Но он был поражен дотошностью отчета, который представил ему пациент. Ницше двадцать минут без остановки рассказывал о том, как он реагирует на атмосферные условия. Его тело, по его словам, было подобно анероиду, это был барометр и термометр в одном, который бурно реагировал на малейшее колебание атмосферного давления, температуры воздуха и изменение высоты над уровнем моря. Затянутые тучами небеса вызывали у него депрессию, свинцовые дождевые тучи пагубно действовали на его нервы, засуха придавала ему силы, зима стала для него чем-то вроде психологического сжатия челюстей, которые расслабляло солнце. Уже несколько лет его жизнь представляла собой поиск идеального климата. Летом еще можно было жить. Его вполне устраивали безветренные, безоблачные, солнечные плато Энгадина; так что четыре месяца в году он уединялся в небольшой Gasthaus [6] в маленькой швейцарской деревеньке Сильс-Мариа. Но зимы были его проклятием. Ему так и не удалось найти хорошее место для зимовки, так что в холодное время года он жил в южной Италии, переезжая из города в город в поисках более здорового климата. Ветер и промозглый сумрак Вены губили его, сказал Ницше. Его нервная система требовала солнца и сухого неподвижного воздуха.
Когда Брейер спросил Ницше о его диете, тот развернул очередную довольно длительную лекцию о связи диеты, проблем с желудком и приступов головной боли. Удивительная обстоятельность! Никогда раньше Брейер не встречался с пациентом, который так основательно подходил бы к ответу на любой вопрос. Что бы это значило?
Не был ли Ницше обсессивным ипохондриком? Брейер встречал множество скучных, занятых лишь жалостью к самим себе ипохондриков, смакующих описание собственных внутренностей. Но эти пациенты отличались Weltanschauung stenosis, или узостью взглядов. А как скучно становилось в их присутствии! Они ни о чем другом, кроме своего тела, не думали, их интересы и ценности были центрированы вокруг их здоровья.
Нет, Ницше не был одним из них. Он обладал разноплановыми интересами и личным обаянием. Несомненно, фройлен Саломе находила его именно таким, она до сих пор считает его именно таким, несмотря на то что решила, что Поль Рэ больше подходит ей для романтических отношений. Тем более, Ницше описывал свои симптомы не для того, чтобы вызвать жалость, он даже не просил о поддержке – в этом Брейер убедился в самом начале их беседы.
Так чем же объясняется столь подробный рассказ о функциях его организма? Возможно, это объяснялось буквально тем, что Ницше обладал высоким интеллектом, хорошей памятью и рационально подходил к медицинскому освидетельствованию, предоставляя консультанту-эксперту всю возможную информацию. Или он был необычайно склонен к интроспекции. Заканчивая осмотр, Брейер нашел еще одно объяснение: Ницше так мало контактировал с другими людьми, что проводил небывало большое количество времени в общении со своей собственной нервной системой.
Закончив с составлением медицинской истории, Брейер перешел к телесному осмотру. Он проводил пациента в смотровой кабинет – небольшую, стерильно чистую комнату, в которой находились только ширма и стул, кушетка, покрытая накрахмаленным белым покрывалом, раковина, весы и стальной ящик с инструментами Брейера. Доктор оставил Ницше одного, чтобы тот переоделся для осмотра, и, войдя через несколько минут, увидел его в сорочке с открытой спиной, в длинных черных носках и подвязках, аккуратно складывающим костюм. Он извинился за задержку: «Моя кочевая жизнь предполагает, что я могу иметь только один костюм. Так что, когда я снимаю его, я стараюсь позаботиться о том, чтобы ему было удобно».
Осмотр Брейер проводил так же тщательно, как и составлял медицинскую историю. Начав с головы, он медленно проходил по всему телу, слушая, постукивая, прощупывая, нюхая, наблюдая, ощущая. Несмотря на разнообразие симптомов пациента, Брейеру не удалось найти никаких физиологических отклонений за исключением большого шрама на груди – результата несчастного случая, произошедшего во время службы в армии, короткого косого шрама на переносице, полученного в драке, и некоторых признаков анемии: бледные губы, слизистая глаз и сгибы ладоней.
Чем вызвана анемия? Вероятно, питанием. Ницше говорил, что иногда неделями не может смотреть на еду. Но потом Брейер вспомнил, как Ницше упоминал о том, что иногда его рвет кровью, так что это могло быть по причине желудочного кровотечения. Он взял анализ крови для проверки на гемоглобин и после ректального осмотра собрал с перчатки частички кала на выявление крови.
Что касается жалоб Ницше на глаза, Брейер обнаружил односторонний конъюнктивит, с которым легко могла бы справиться глазная мазь. Несмотря на все свои старания, Брейер так и не смог сфокусировать офтальмоскоп на сетчатке Ницше: что-то мешало, вероятно, непрозрачность роговой оболочки или ее отек.
Брейер уделил особое внимание нервной системе Ницше не только из-за головных болей, но и потому, что его отец умер, когда мальчику было четыре года, от «размягчения мозга» – общего термина для обозначения какой бы то ни было патологии, например удара, опухоли или некой формы наследственной церебральной дегенерации. Но, проверив все аспекты функционирования мозга и нервной системы – равновесие, координацию движений, чувствительность, силу, проприоцепцию, слух, обоняние, глотание, – Брейер не обнаружил ни следа какого бы то ни было структурного заболевания нервной системы.
Пока Ницше одевался, Брейер вернулся в свой кабинет зафиксировать результаты осмотра. Когда несколько минут спустя фрау Бекер привела туда Ницше, Брейер понял, что время подходит к концу, а ему не удалось вытащить из своего пациента ни малейшего намека на меланхолию или суицидальные наклонности. Он попробовал другой способ, один из приемов беседы, который редко его подводил.
«Профессор Ницше, я бы хотел попросить вас описать мне в подробностях один обычный день вашей жизни».
«Вот я и попался, доктор Брейер! Это самый сложный вопрос из всех, что вы мне задавали. Я так часто переезжаю, обстановка, условия постоянно меняются. Мои приступы диктуют мне, как надо жить…»
