Психика Сталина - Ранкур-Лаферриер Даниель (хороший книги онлайн бесплатно .txt) 📗

Я начал эту книгу с краткого описания внешней стороны личности Сталина: его паранойи, мегаломании, садизма, жажды власти, мстительности и высокоразвитого самоконтроля. По ходу дела в книге описывались и другие черты: ложная скромность, склонность к оскорблению детей, женоненавистничество и т. д. Как выяснилось, в основе всех этих черт лежали некие сложные и во многом подавляемые психологические процессы. Например, существовала неприемлемая для самого носителя бисексуальная наклонность, выражаемая чаще всего в виде паранойи и женоненавистничества. Существовало также острое чувство собственной неполноценности. Сталин справлялся с этим чувством при помощи таких подсознательных защитных механизмов, как проекция, чрезмерная компенсация, отрицание и рационализация, и создал чудовищно раздутый образ самого себя. За садизмом, жаждой власти и мстительностью скрывалось сильное беспокойство в отношении потенциальных агрессоров. С этим беспокойством он справлялся в основном путем отождествления себя с агрессором. Многие исторически последовательные взаимоотношения в жизни Сталина — с русскими как классом, с царскими властями, с Лениным, с Троцким, с Гитлером — в большой степени усилили почти театральную склонность Сталина к отождествлению с агрессором. Особенно трагичным было отождествление с Гитлером. Вместе с параноидальными чистками оно привело к одной из самых жестоких войн в истории России.

Оно также послужило причиной временного психического спада у «человека из стали». Никогда еще, с самых жестоких дней раннего детства, нарциссизм Сталина не страдал так сильно. С тех пор как отец избивал его, никогда еще он не испытывал такой тревоги и беспокойства.

Как мне кажется, основной проблемой Сталина, начиная с детства, была разница в отношениях к нему родителей. Следуя теоретическим выкладкам Хорни, Такер признает, что сильная ненависть Сталина к другим являлась ненавистью к самому себе, в защитных целях направленная вовне (297, 21; 292, 434, 460). Онтогенетически Сталин в первую очередь направлял вовне безжалостную ненависть отца, поскольку Сталин отождествлял себя именно с этим агрессором. Виссарион ненавидел маленького Coco, и поэтому Coco вначале возненавидел себя, а затем остальных. Но мать очень сильно любила, даже боготворила Coco.

Если бы только отец так любил его!

Все, что она делала для него, убеждало его в том, что он не был никчемным или что его нельзя было бы полюбить, напротив, он на самом деле был совершенно замечательным. Такер ясно показывает, что мать Сталина многое сделала для формирования у Сталина идеализированного самообраза. Но этот образ самого себя не совпадал с ненавистью к самому себе. Совершенно очевиден внутренний конфликт, который привел к жажде власти: «стремление к власти должно пониматься как компенсаторная реакция на низкую оценку личности (особенно когда она соседствует с высокой самооценкой)…* (186, 53, курсив мой. —Д. Р.-Л.).

Проще говоря, мать Сталина обожала его, отец ненавидел. В то время как его мать создавала в маленьком Coco завышенный позитивный самообраз, этот образ подрывался уничижительным отношением отца, чьей любви мальчик так мечтал добиться. В отношении родителей к сыну не было соответствия, ничто не приносило облегчения от этого разительного контраста. Соответственно, став взрослым, Сталин был вынужден жить с двумя эмоциональными крайностями: он боготворил себя? он ненавидел себя. Первая черта проявилась в поощрении нарциссического культа личности. Со второй он справлялся путем установления террора, направляя ненависть наружу, особенно же на тех, кто напоминал ему о его собственной латентной гомосексуальности. Культ личности и сталинский террор шли в Советском Союзе рука об руку, поскольку вызвавшие их чувства шли рука об руку в психике Иосифа Сталина.

С момента окончания работы над предыдущими главами прошло несколько месяцев. Я начал работу над другой книгой. Книга о Сталине теперь кажется очень далекой. Я чувствую, как будто забыл все, что когда-либо знал о Сталине. И в ретроспективе трехлетний период, который я провел с ним, не кажется таким уж долгим.

Но в свое время он казался вечностью. Я находился в совершенно другом мире. Пока строил теории относительно личности этого человека, я очень близко узнал его.

Недавно от моего издателя пришло письмо. Один из читателей, как видно, жалеет, что я так внезапно закончил третью главу, и хочет, чтобы я сказал побольше о моей личной вовлеченности. Другими словами, пожалуйста, еще выписки из дневника.

Честно говоря, я больше не в силах читать именно этот дневник. Но ночью после получения этого письма мне приснился сон.

Ворота. Конечно, мне не разрешается их открыть. И я перепрыгиваю через них, как всегда делаю, когда хожу наблюдать за птицами. Далее дорога ведет через густой лес. Я пошел по дороге, пока она не вывела меня на поляну, где стоял круглый серый сарай. В нем творились невообразимые вещи. Раздавались крики людей, но мне было все равно. Как обычно, стальной птах вновь проявил свою жестокость. Я сказал ему, что скоро выходит моя книга о Сталине. Он улыбнулся. В глазах его мелькнул огонек. Несмотря на страшные вещи, которые я говорю о нем в этой книге, его привлекала идея получить еще немножечко бессмертия.

Что касается меня, я доволен, что вся эта затея окончена. Больше у меня нет ночных кошмаров, связанных со Сталиным.

Примечания к главе 2

1. См., напр.: 211, 493–497; 214, 147–148, 159–160; 75, 289–292; 148, 501 и далее.; 228, 83–88, 101–108, 198–201, 484–486; 292, 139–140; 301, 678 и далее. 727; 114, 53–54. 286, 387, 473–478; 14, 82–83, 200 и далее; 286, 27–28; 288, 56 и далее; 209, 63; 63; 5, 238 и далее; 269, 596–597; 42, 106–108; 72, 152 и далее; 13, 221; 262, I, 92; 171, 258–269; 94, 93—116.

2. Улам признает привилегированную сущность паранойи Сталина: «…большинство людей никогда не обладали абсолютной властью с ее страхами и соблазнами; никогда не могли успокоить любое подозрение, удовлетворить любое желание и чувство обиды* (301, 685). Но, в отличие от Улама 1973 года (301), Улам 1982 года (302) не спешит признать, что Сталин был параноиком.

3. Такер цитирует несколько психиатрических и психоаналитических трудов по паранойе (291, 287, прим. 36, 288. прим. 12, 289. прим. 19). Однако он не упоминает о гомосексуальном элементе, который, по мнению психоаналитиков, является основой паранойи (дополнительно об этом см. ниже, главу 12).

К числу других источников, рассматривавших вопрос о паранойе Сталина (помимо указанных выше), принадлежат: 145, 44 и далее; 306; 95, 90; 211, 305 и далее; 170, 334; 301, 319–320, 445, 611; 116, 609 614; 230; 239;, 297 и далее, 306 и далее; 254, 193; 286, 50 и далее; 222. 103, 106–107; 287, 49.

Первым, кто поставил Сталину диагноз «паранойя», был выдающийся невропатолог Владимир Михайлович Бехтерев. Побеседовав со Сталиным в декабре 1927 года, Бехтерев заявил, что у Сталина был «типичный случай тяжелой паранойи» (63, 180; ср.: 75, 254). Вскоре после того, как Бехтерев сделал это заявление своим коллегам, он умер при таинственных обстоятельствах.

Еще раз диагноз паранойи был поставлен Сталину кремлевскими врачами Д. Д. Плетневым и Л. Г. Левиным в 1939 году (306, 16 и далее, ср.: 269, 582). Позже Плетнев умер в концентрационном лагере, а Левин был убит.

Чалидзе (61) и Медведев (211) сделали попытку доказать, что Сталин не был параноиком. Они, похоже, полагают, что истинная паранойя помешала бы эффективной политической деятельности. Но нет действительной причины, в силу которой паранойя не могла бы использоваться в политических целях. Когда в сентябре 1941 года Сталин поносил англо-американских посланников в Москве за то, что они не оказывали Советскому Союзу эффективной помощи («Недостаточность ваших предложений ясно показывает, что вы хотите, чтобы Советский Союз был побежден» — 146, 89), он совершенно очевидно проявлял признаки параноидального поведения. Но такое поведение также заставляло посланников чувствовать себя обязанными Сталину и прилагать больше усилий для его ублажения.

Как показывает Агурский (5, 238 и далее), антисемитизм Сталина (одна из форм паранойи) очень пригодился, когда он боролся с оппозицией в 20-е годы. Тайная антисемитская кампания против Троцкого и его сторонников четко отражала настроения Сталина и частично была им организована. Он очень эффективно использовал свою паранойю.

4. Термин «садизм» представляет некоторую трудность, так как он имеет сексуальную подоплеку. Хорни (158, 191 и далее) полагает, что сексуальное возбуждение и садистское волнение — это совершенно разные вещи и что уничижительные сексуальные действия являются только одним из возможных проявлений общих садистских наклонностей личности (или тем, что она предпочла в дальнейшем называть мстительностью — 159, 201). Сексологи используют термин «садизм* исключительно в сексуальном значении, как это делал изобретатель термина Крафт-Эбинг (см.: 237, 282; большинство статей в 246). Здесь я буду придерживаться свободной психоаналитической концепции садизма, то есть понимать под садизмом насилие против других, вне зависимости от того, сопровождается оно или нет сексуальным удовлетворением (ср.: 185, 401).

5. Некоторые не применяют термин «садист» в отношении всех профессиональных мучителей. Например, Петере (227, 179) говорит: «Хотя многих садистов привлекает роль мучителей, когда таковая возможна, вполне доказуемо и то, что институт пыток создает так много садистов, сколько ему необходимо». Таким образом, многие из сегодняшних мучителей проходят «специальное обучение», во время которого их самих физически истязают и совершают насилие над их разумом (там же, 182). Похоже, что Сталин в раннем возрасте получил от своего отца именно такой вид «специального обучения». В любом случае и то, что делает типичный специалист по пыткам, и то, что делал Сталин, является проявлением садизма в соответствии с данным выше общим психоаналитическим определением (см. примечание 4), и то и другое включает отождествление с первичным агрессором.

6. По вопросу защитного использования организационного большинства для сокрытия садистских целей см.: 117.

Примечание к главе 3

1. См. послесловие Такера к его «Мемуарам биографа Сталина» (300, 267–268), где он утверждает, что его собственный мучительный опыт «спасения» его русской жены от опасностей жизни в Советском Союзе подтолкнул его к выводу, что у Сталина существовала фантазия спасения «России-матери» от опасностей капиталистического окружения.

Примечания к главе 4

1. Или отчим, если верить источникам, которые уверяют, что Виссарион в действительности не был отцом Сталина (см.: 75, 232–233; 211.

337; 114, 24–25; 112; 44, № 5, 75; 47, I, 124). Возможно, никогда не будет выяснено, был ли Виссарион Джугашвили биологическим отцом Сталина. Но он, безусловно, являлся социально признанным отцом (он — его отец, если не его родитель). Поэтому в последующем я буду ссылаться на Виссариона как на отца Сталина.

2. Я с некоторым беспокойством пользуюсь посмертно опубликованными мемуарами Давричеви, поскольку они кажутся воспоминаниями очень забывчивого пожилого человека. Они изобилуют фактическими ошибками и плохо изданы (например, Капанадзе становится «Канападзе», Иремашвили — «Амирачвили», происхождение клички Сталина «Коба» связывается с несуществующим грузинским поэтом тринадцатого века, Троцкий [Бронштейн] ошибочно назван «Бернштейн» и т. д.). В отличие от меньшевика Иремашвили, Давричеви являлся социал-федералистом, который поддерживал программу демократического социализма в Грузии, освобожденной от царского правления и объединенной с другими кавказскими республиками. Он также верил в использование терроризма для достижения политических целей. Он безмерно восхищался Сталиным и отдавал ему должное в организации многих вооруженных ограблений («экспроприации»), совершенных революционерами на Кавказе. Однако он добавляет, что его собственная группа организовала ряд ограблений, включая знаменитый налет на сокровищницу Душет, который, по словам Давричеви, принес 375 000 рублей. Давричеви также уверяет, что в какой-то момент Сталин пытался увлечь его большевизмом. Несмотря на очевидную слабость и уникальную политическую позицию, мемуары Давричеви являют нам молодого Сталина, что служит подтверждением других доступных источников. Кстати, Давричеви является «l'aviateur Zozo» в воспоминаниях Павла Игнатьева «Ma mission en France» (163). Агурский (66) также полагается на Давричеви.

Примечания к главе 5

1. См. также: 75. 182; 130, 224; 288, 336; 75 258–259; 126. 26; 292. 438–439; 83, 160 и да лее; 114, 485–486; 181, 82.

2. 170. 248,303;292,436–437, 453, 459; 291 110; 288, 376; 75, 45, 167, 220, 244, 277, 307 211,331.

Примечания к главе 6

1. Конечно, еще Зигмунд Фрейд концептуализировал развитие сознания или идеального эго (суперэго) как отождествление с различного рода агрессорами (см., напр., 133, XIX, 34–35). Но работа сознания (чувства вины) задействует интернализацию агрессии, то есть агрессия направлена на себя (ср.: 185, 208). Когда агрессия не повернута на себя, а направлена наружу, мы имеем отождествление с агрессором в его примитивной форме. Иногда неясно, направлена ли агрессия вовне или же на себя. Примером может служить поведение Бухарина на суде. Бухарин сделал двусмысленное признание, которое могло бы быть понято как признание и как эзопова атака на сталинский режим (103, 375 и далее). Другими словами, агрессия была направлена как внутрь, так и вовне. Боннард (88) воспринимает признание Бухарина как пример «отождествления с идеализированным агрессором». Но Бухарин идеализировал не сталинскую агрессию, а большевизм.

Есть указания на то, что в сталинский период отождествление с агрессором стало широко распространенным явлением среди политически активных индивидов. Например, обсуждая смену Ярославским политических цветов после атаки Сталина в прессе, Такер говорит: «Простого признания в ереси было недостаточно; еретик должен был присоединиться к инквизиции. Только вступив в ряды обвинителей, он мог рассчитывать, что его отречение будет воспринято серьезно. Обвинение других в контрабанде троцкизма подчеркивало истинность чьего-либо «настоящего» большевизма — иными словами, сталинизма. Покаяние, вслед за которым следовало обличение, становилось ритуалом в советской политической культуре. Одним из многих примеров является публичное отречение Ярославского от своего друга Минтса» (296, 362).

Ритуал «покаяния, вслед за которым следовало обличение», во многих случаях, должно быть, задействовал психологический процесс отождествления с агрессором, уменьшающим беспокойство. Конечно, агрессор имитировался. Что касается вопроса, было ли задействовано отождествление (то есть существовали ли более глубокие, подсознательные процессы за простым осознанным и циничным оппортунизмом), то это следует рассматривать в каждом отдельном случае.

2. Дополнительно об отождествлении с агрессором см.: 127, 481; 185, 208–209; 82, 78–82; 78; 174, 245–246. Сделав его восприимчивым к отождествлению с агрессором, плохие отношения Сталина с его родителями (особенно с его агрессивным отцом) предрасположили его к следующим личностным чертам (некоторые из них

перекликаются): 1) макиавеллизму (197, 132; 121, 144; 99, 333—37); 2) авторитаризму (65; 121, 30–34; 134, 164 и далее, 207 и далее); 3) этноцентризму (65); 4) антисемитизму и другим формам расовых предрассудков (там же).

Многие биографы Сталина соглашаются, что эти черты действительно были свойственны взрослому Сталину. Но насколько я знаю, ни один из биографов никогда не ссылался на обоснованные статистически исследования личности, которые я только что процитировал. Такер упоминает глобальный труд Адорно и др. «Авторитарная личность», но полагает, что он в основном применим, к «авторитарным последователям» (то есть потенциальным последователям фашизма), а не к авторитарным лидерам (291, 23). Однако Сталин сам являлся последователем — особенно Ленина, даже когда он поднимался в иерархии большевиков. Помимо этого психологические труды, на которые Такер опирается, такие, как количественно не подтвержденная работа Эриксона и Хорни, больше предназначались для приложения скорее к последователям, чем к лидерам. И наконец, основное фрейдистское/лассуэллианское предположение, которое делает Такер в своем исследовании Сталина, а именно что ранний семейный опыт крайне важен для понимания последующей общественной деятельности, и является предметом исследования в «Авторитарной личности». Например, Эльза Френкель-Брунсвик нашла в этом труде, что «предубежденные субъекты имеют тенденцию говорить об относительно строгой и пугающей домашней дисциплине, которую им пришлось пережить, будучи ребенком» (см.: 65, 385). Исследователи соглашаются, что у Сталина было предубеждение по крайней мере в отношении евреев, если не всех других народов.

3. Так же, как и Хорни в своем исследовании «садистских наклонностей» (158, 191–216) или в исследовании «высокомерной мстительности» (159, 197 и далее).

4. Другие также показывают ясное понимание того, как Сталин отождествлял себя со своим агрессивным отцом. Например: «Незаслуженные, ужасные избиения сделали мальчика таким же жестким и бессердечным, как его собственный отец» (164, 12, курсив мой. — Д. Р Л.). См. также: 126, 26; 93, 224; 286, 24.

5. Многие связывают мстительность Сталина с тем, что в основе его поведения лежит традиционная грузинская культура (см., напр.: 170, 248; 260, 51; 220, 14; 288, 415; 224, 25; 75. 274; 314, 401). Это вполне законно, так как среди народов Кавказа существует давняя традиция кровной мести и платы кровью (69, 275–277; 183, 30–33). Сталин, конечно, был осведомлен об этой традиции и мог таким образом поощрять свои мстительные чувства. Однако сами мстительные чувства являются психологическим явлением, а не просто культурным артефактом. В личностном развитии Сталина грузинская традиция только усилила их проявление, а не являлась их истинной причиной. Безусловно, большинство грузинских товарищей Сталина не были столь мстительны и злопамятны. Насколько я смог выяснить, постоянные избиения маленьких детей отцами не являются существенной чертой грузинского воспитания. Но, как мы видели, это было характерно для воспитания Сталина. Давричеви говорит, что худшим наказанием для детских друзей Сталина, получаемым ими от их отцов, был «громкий шлепок» (112, 74).

6. Садизм Сталина должен был бы задействовать отождествление не только с прошлым агрессором, но и с жертвой, то есть с тем, против кого в данный момент направлена агрессия. Одно отождествление не исключает другое. Но характерное для садизма в целом отождествление с жертвой (133, XIV, 129; 277, 98; 185, 402) было в случае Сталина довольно незначительным по сравнению с отождествлением с агрессором. У большинства людей оно более ярко выражено и приводит к актам сострадания, а не к жестокости. Можно сказать, что Сталин отождествлял себя со своими жертвами только для того, чтобы отвергнуть это отождествление. Иными словами, личность Сталина была настолько захвачена ощущением того, что он является жертвой (чувство неполноценности и т. д.), что он был вынужден постоянно ' избегать этой своей подлинной тождественности путем отождествления с агрессором.

7. Если бы была возможность вызвать Сталина из могилы и побеседовать с ним на кушетке аналитика, было бы интересно выяснить, связана ли его озабоченность ногами/сапогами (см. ниже, главу 8) как инструментами насилия с дефектом его левой ноги. И было бы интересно узнать, является ли его поддержка философии «бей кулака», а также его садистское отношение к «кулакам» и другим крестьянам в начале 30-х годов следствием дефекта его левой руки. Я подозреваю, что эти связи существовали в мозгу Сталина, но у меня нет никаких свидетельств, кроме психоаналитической интуиции.

Примечания к главе 7

1. Это совсем не означает, что «межвозрастное трансмиссионное объяснение» является единственным объяснением жестокого обращения с детьми (так же, как не является единственным объяснением, почему Сталин бил своих детей). Как показывает Бельский (81), существует множество факторов, вызывающих жестокое обращение с детьми (например, поведение самого ребенка, социальные ожидания и т. д.). Кауфман и Зиглер (167) считают, что вероятность жестокого обращения с детьми в шесть раз выше в семьях тех родителей, которых самих подвергали жестокому обращению, чем у населения в целом. Удивительно, что многие сторонники «межвозрастного трансмиссионного объяснения» не осознают, что они в подобных случаях имеют дело с отождествлением с агрессором. Но это никоим образом не является единственным примером того, как психологи-бихевиористы пренебрегают уроками психоаналитиков.

Предполагается, что Сталин не бил свою дочь, свою любимицу Светлану. Она уверяет, что он ударил ее «впервые в жизни», когда ей уже было семнадцать лет и она встречалась с евреем старше ее, которого Сталин не одобрял (71, 169). Но это не очень правдоподобная история. Сама Светлана известна ее склонностью бить свою дочь Ольгу. Журнал «Time» (85, 58) описывает, как Светлана ударила свою дочь по лицу сжатым кулаком. Имея в виду тенденцию к межвозрастной трансмиссии унижающего поведения и тенденцию Сталина унижать, можно предположить, что таким же образом Сталин бил саму Светлану. Такер (299) говорит о «похожести отца и дочери». Однако мы не можем полностью исключить вероятность, что Светлана позаимствовала что-то из унижающего поведения у своей матери.

2. Знаменитая фотография, на которой Сталин держит на руках маленькую девочку в матроске, имеет очень поучительную историю. Отец девочки, Ардан Маркизов, народный комиссар сельского хозяйства в Бурят-Монгольской автономной республике, был арестован и расстрелян вскоре после того, как была сделана эта фотография. Мать отбыла срок в ГУЛаге, а затем покончила жизнь самоубийством (33).

Примечания к главе 9

1. См. предисловие В. Лакшина к сборнику произведений Булгакова (17, 30), а также: 141, 18; 41, 141; 5, 217–219. Проффер (233, 306) говорит, что Сталин смотрел пьесу «несколько раз». По общему мнению, Сталин сам говорил Виктору Некрасову, что он смотрел пьесу «раз десять, а то и больше* (42, 92).

2. Солженицын, полемизируя с Такером, утверждает, что Сталину, для того чтобы угнетать и убивать свой народ, не нужен был пример Ивана Грозного (263, 116–117). Жестокость Сталина происходила «из собственного лукавого и злобного нутра» (47, IX, 355). Но один исток поведения Сталина не исключает другие истоки. Как биограф Сталина, Такер прекрасно осведомлен о «лукавом и злобном нутре», сформировавшемся в результате обстоятельств детства. Но Такер смог показать, что Сталин также почерпнул кое-что у Ивана Грозного.

3. Сравни с заявлением Сталина Алеше Сванидзе в 1934 году: «А ведь русский народ — царистский народ. Ему царь нужен» (11, 277). В конце 40-х годов Сталин повторил это Виктору Некрасову: «…народ наш кроме бани любит, чтобы у него и царь-батюшка был… Самодержец Всесоюзный. Не плохо звучит, а? (42, 96).

4. Кротков (179, 100) в художественном изложении вкладывает эти слова в уста Сталина когда тот обращается к Берия. Согласно Эйзенштейну, Сталин сказал, что Петр не ликвидировал достаточное количество врагов («Петруха недорубил…» — 64, 736). В недавнем произведении Рыбакова «Дети Арбата» Сталин выражает восхищение как Иваном Грозным, так и Петром Великим (44, № 4, 108). Сталин у Рыбакова также полагает, что Иван казнил недостаточное число бояр (44, № 5, 78).

5. По этому противоречивому вопросу см.: 66; 259; 292,108–114; 75,240–241; 211, 315–324; 13, 224 и далее; 213, 15–18.

6. Сталину не просто был присущ «интуитивный макиавеллизм» (264, 585; ср.: 76, 48, 106; 208, 215), он действительно читал Макиавелли (292, 212). Следует отметить, что Сталин демонстрирует не все, а некоторые черты того, что психологи, такие, как Кристи и Гейс (99) и Элмс (121, 136–148), называют макиавеллизмом: 1) «относительное отсутствие эмоций в межличностных взаимоотношениях», 2) «несоблюдение общепринятых норм морали», 3) «отсутствие явной психопатологии» и

4) «низкая идеологическая задействованность» (99, 3–4).

Большинство специалистов по Сталину согласятся, что пункт 2 прекрасно характеризует Сталина. Другие пункты более спорны. Например, в некоторых взаимоотношениях он был достаточно подвержен внешнему манипулированию и демонстрировал мало эмоциональной вовлеченности (пункт 1), но в других случаях он вполне мог проявить эмоции, такие, как гнев или отчаяние. Что касается пункта 3, то, как я уже говорил выше, вопрос о «психопатологии > Сталина не так уж важен. Но я склонен согласиться с Медведевым, который полагает, что «Сталин, без сомнения, был вменяемым человеком и в большинстве случаев осознавал, что он делал» (211, 306). Пункт 4 является сложной проблемой, но большинство ученых согласятся, что по крайней мере иногда Сталин действовал с полным и циничным пренебрежением марксистской социалистической идеологией. Таким образом, в целом Сталин в психологических тестах на макиавеллизм может быть оценен как занимающий точку выше середины шкалы, а возможно, мог бы получить и «высший Мак».

7. В первом томе «Архипелага ГУЛага» Солженицын говорит: «Есть психологические основания подозревать Сталина в подсудности также и по этому пункту 58-й статьи [т. е. часть 13, служба в царской полиции]…» (47, V, 75, курсив мой. — Д. Р.-Л.; ср.: 46, I, 127 и далее). Де Йонг (114, 48) выдвигает интересное суждение, что, поскольку у Сталина была тенденция проецировать свои собственные поступки на других и учитывая тот факт, что многие подзащитные на показных судах обвинялись в службе в царской охранке или тайной полиции, было бы логичным предположить, что сам Сталин работал на царскую секретную полицию. Следует упомянуть следующее место из Конквеста (109, 290): «У профессора Такера имеется теория, согласно которой все, в чем советская пресса обвиняла противника, было именно тем, что делало само Советское правительство» (ссылка на источник не дается).

8. Не утверждая, что Сталин был царским агентом, и не упоминая Анны Фрейд, Раппапорт говорит, что Сталин «был увлечен отождествлением с методами своих преследователей» (239, 261).

9. Быковский в своем психоаналитическом рассмотрении данного явления говорит об «отождествлении с врагом» у Сталина, но затем, нанеся еще один удар по достоверности психоанализа, ошибочно уверяет, что сталинский пакт о ненападении с Германией был идеей маршала Тухачевского (93, 229).

10. Я склонен согласиться с теми историками, такими, как Коэн (104), которые полагают началом исторического влияния Сталина 1929 год. Сами советские сталинисты признают, что 1929 год был «годом великого перелома» (316,150).

Примечания к главе 10

1. Некоторые документальные свидетельства см.:173,49 и далее; 211,446 и далее; 35; 145,41;

;124, главы 2 и З; 275;247,55–66;100,III, 357 и далее; 317, 228 и далее; 32, 341 и далее; 16, 44 и далее; 194; 149, 331–332; 20, 170 и далее; 67,136–137;15,1,393 и далее; 219,164 и далее; 40; 148, 360 и далее. Наиболее детальным исследованием предмета является работа Уэйли «Кодовое слово Барбаросса» (311). 84 «предупреждения* Уэйли достаточно разнородны, начиная от участившихся нарушений границы со стороны немецких разведывательных самолетов («предупреждение» № 5) и кончая очень точным уведомлением о решении напасть и времени нападения (например, послания Зорге из Токио, которые составляют «предупреждение» № 37). Многие «предупреждения» никогда не попали к Сталину, и некоторые были ложны. Несмотря на это, у Сталина было более чем достаточно причин подготовить свои войска и принять другие защитные меры задолго до 22 июня. Тот факт, что он этого не сделал, не означает, что ему не хватало информации или что он был введен в заблуждение руководителями своей разведки, которые находили информацию сомнительной (Берия, Голиков и Кузнецов прекрасно знали, что Сталин хотел услышать). Уэйли полагает, что «Сталин ошибся, приписав оппоненту свой собственный сложный, хотя в целом рациональный взгляд на русско-германские отношения» (311, 226). Но даже если взгляд Сталина на его отношения с Гитлером был «в целом рациональным» (что "маловероятно, учитывая отождествление с Гитлером и другие задействованные защитные реакции), то проекция такого взгляда на Гитлера уже иррациональна.

2. 25, XIX, 107.

3. Решение Гитлера напасть на Советский Союз (не закончив войны с Англией) анализируется с точки зрения психоанализа Уэйтом (308, 398 и далее). Уэйт приходит к заключению, что операция «Барбаросса» была военным воплощением фантазий саморазрушения Гитлера.

4. Между Сталиным и Гитлером были и другие сходства. У обоих были физически унижавшие их отцы. Оба тирана были известны своими вспышками гнева. Оба любили разыгрывать своих соратников. Ни один не выносил, когда ему противоречили подчиненные. У обоих присутствовали садистские, мегаломаниакальные и параноидальные тенденции и была склонность проецировать свои личные неудачи на политических противников. Оба происходили из низших слоев.

Существовали также важные различия. Идеологически их взгляды на марксизм не могли бы быть более противоположными. Их политические стили были очень разными — не обладающий обаянием Сталин полагался больше на интригу, а Гитлер, обладая талантом к интриге, поднялся в основном благодаря своему ораторскому искусству. Если Гитлер был вегетарианцем и трезвенником, то Сталин любил грузинские мясные блюда и вина.

Есть еще много других сходств и различий.

Было сделано мало попыток контрастного анализа двух диктаторов (см., напр.: 307). Мне кажется, что глубокий контрастный психоанализ Сталина и Гитлера мог бы многое выявить в психологических истоках диктатур.

Среди многочисленных источников о жизни и душе Гитлера см. следующие: 92; 184; 284; 98; 308; 90;135, 369–433.

5. Карикатура воспроизводится в литературном приложении к «Times» (09.05.1986, 503).

6. Существует обширная и разноречивая литература, касающаяся истории советских заигрываний с Гитлером, включающая следующие работы: 131; 68; 210, I; 265; 36; 22; 147; 156; 149; 1; 148, 309 и далее, 322 и далее.

7. Я не согласен, что предстоящий пакт с Германией был единственной причиной чисток в конце 30-х годов. Сталин, похоже, намеренно поддерживал нестабильность своей бюрократии, постоянно натравливал друг на друга своих подчиненных с целью укрепления собственной авторитарной власти (особенно см.; 193, 276–279).

8. Сталин получил бы высокий балл по знаменитой шкале «?» («?» означает «фашизм»), разработанной Адорно и др. (65).

9. Сталин мог также, когда начал расширять советские границы во время пакта с Германией, отождествлять себя со старыми империалистическими царями (во время переговоров с Финляндией он по крайней мере дважды поднимает вопрос о русско-финской границе, которая существовала в царские времена — 278, 26, 75). Но, как мы видели выше, отождествление с царями тоже является отождествлением с агрессором. После того как пакт был нарушен Гитлером, отождествление с царями осталось неизменным. По наблюдению Маккэга, «даже в самые мрачные дни 1941 года он [Сталин] никогда не скрывал желания установить после войны границы так, как он разработал их с Гитлером в 1939 и 1940 годах, границы, которые бы вернули России большинство территорий, потерянных после первой мировой войны» (208, 39, курсив мой. — Д. Р.-Л.).

10. В противоположность утверждениям Суварина (268, 267), тот факт, что Сталин отождествлял себя с Лениным, не означает, что Ленин и Сталин должны отождествляться друг с другом. Психологический процесс отождествления не обязательно подразумевает объективное сходство.

11. Это могло с самого начала быть отождествлением с (осознанным) агрессором. Такер признает, что с самого начала существовала «потенциальная амбивалентность» в боготворении Сталиным Ленина (292, 143; но ср.: 292, 284–285). Враждебная сторона этой амбивалентности не могла бы существовать без понимания того, что сам Ленин был враждебен по отношению к нему, то есть того, что Ленин был потенциальным агрессором.

Химмер (150; ср.: 151) установил, что существовало некоторое «отчуждение» от Ленина между 1906 и 1912 годами, но ошибочно полагает, что «враждебная оценка Ленина» исключает «отождествление с Лениным» (150, 284). В психоанализе как обычное дело рассматривается состояние, когда амбивалентность и отождествление идут рука об руку. Действительно, любой историк, игнорирующий психологическое понятие амбивалентности, вынужден сделать нереальный выбор: или Сталин был преданным учеником Ленина, или он не выносил Ленина.

Существуют указания на то, что Сталин принял меры по ускорению смерти Ленина (288, 372 и далее; 63, 234–237; 270, 487). Бажанов сообщает, что после смерти Ленина Сталин находился в прекрасном настроении и делал печальное лицо только на публике (это было до того, как Сталину передали «Завещание» Ленина — см.: 14, 88–89). Антонов-Овсеенко полагает, что Сталин ненавидел «Ленина люто, исступленно» (11, 175). В качестве доказательства он приводит длинный список лиц, которые были близки Ленину и позже были ликвидированы Сталиным (ср.: 76, 52–53). Согласно Хрущеву (171, 46), отношение Сталина к Ленину было «неуважением», и он говорит, что после войны Сталин часто отзывался о Ленине плохо (56, I, 188). Авторханов цитирует вдову Ленина, Надежду Крупскую, которая сказала следующее об интригах Сталина против Троцкого и Бухарина: «Да что я? Действительно, живи сегодня Володя, он бы и его засадил. Ужасный негодяй, мстит всем ленинцам из-за политического завещания Ильича о нем» (2, 162). Источник этой цитаты не приводится, но тем не менее это похоже на правду, так как мы знаем, что Сталин был чрезвычайно мстительным человеком.

Сильные эмоции Сталина в отношении Финляндии во многом были связаны с Лениным. Именно в финском городе Таммерфорсе в 1905 году Сталин впервые встретил своего героя. В апреле 1917 года Ленин, как известно, прибыл на Финляндский вокзал. В июле Сталин помогал загримировать Ленина как финского крестьянина, сбрив ему бороду и усы, чтобы Ленин смог безопасно скрыться от царских властей (70, 198). Когда позже в том же году произошла революция, Ленин настоял, чтобы Финляндия, до этого часть Российской империи, получила право национального самоопределения. Сталин, будучи русским шовинистом, не был в восторге от этой идеи. Несмотря на это, по настоянию Ленина, в ноябре он поехал в Хельсинки и объявил собравшимся финским социал-демократам, что Финляндия может получить независимость (в Брест-Литовском договоре 1918 года Советы окончательно отказались от претензий на Финляндию).

Став независимым государством, Финляндия воспринималась советскими лидерами, включая Сталина, как источник опасности. Ее граница проходила слишком близко к Ленинграду Сталин думал, что Германия может использовать Финляндию как плацдарм для нападения на Советский Союз. Так же, как Англия, Франция или Америка. Сами финны могли засылаться в Советский Союз буржуазно-империалистическими силами. Эти идеи Сталина были хорошо известны его соратникам (см.: 180, 117; 39, 178; 147, 222). Когда сам Сталин вторгся в Финляндию зимой 1939/40 года, он захватил не всю страну, и даже не большую ее часть. Одной из причин этого могла быть тесная ассоциация в его мозгу Финляндии с Лениным. Тяжелыми последствиями финской войны Ленин как будто бил Сталина из могилы. Возможно, Сталин испытывал те же чувства, когда позже финны присоединились к немцам в нападении на Советский Союз. Уинстон Черчилль говорит, что он почувствовал «почти истерические нотки» в реакции Сталина на колебания Англии в вопросе об объявлении войны Финляндии (100, III, 531). Однако после войны Сталин воздержался от попыток сделать Финляндию русской провинцией. Желание Ленина следует уважать.

12. Цифра в 35 000 подвергнутых репрессиям офицеров приводится Кривицким (178, 177) и Конквестом (105, 485). Оценк