Психология сказки - фон Франц Мария-Луиза (читать хорошую книгу .TXT) 📗
Продолжим рассмотрение правил интерпретации и обратимся к первому символу. Например, жил-был старый король, который был болен, а для выздоровления ему была нужна живая вода; или жила одна мать у которой была непослушная дочь. Чтобы прояснить значение данного мотива, необходимо просмотреть все параллельные мотивы, которые для него вообще можно найти. Я говорю «все», так как поначалу, вероятно, их будет не слишком много, но когда вы обнаружите порядка двух тысяч, можете остановиться. В русской народной сказке «Царь-девица», например, повествование начинается со старого царя и трех его сыновей. Младший сын — это в сказке герой-дурачок. Поведение царя я бы сравнила, например, с главной функцией сознания, а поведение его сыновей — с четвертой, подчиненной, хотя это и достаточно спорно. Подтверждения такой точки зрения в сказке не содержится: в конце ее царь не устраняется и не одерживает верха над собственным сыном. Но если привлечь к рассмотрению другие параллельные варианты сказки, то станет очевидно, что царь олицетворяет главную, но отжившую функцию, а третий сын является носителем обновленной, т. е. подчиненной функции.
Итак, прежде чем что-то утверждать, необходимо иметь материал для сравнения: посмотреть, встречается ли такой мотив в других сказках, каким образом он включается в них; а затем вывести из этих данных нечто среднее, иначе говоря, обобщить полученный материал. Только в этом случае наша интерпретация будет построена на относительно твердой и достоверной основе. Например, в одной волшебной сказке белый голубь ведет себя как-то странно. Можно предположить, что им обернулась колдунья или ведьма. Действительно, в данной сказке это может быть и так; но, обратившись к тому, что же обычно символизирует белый голубь, вы будете удивлены. В христианской традиции голубь, как правило, символизирует Святой Дух; а в волшебных сказках в голубку обычно превращается влюбленная женщина, героиня, подобная Венере. Тогда возникает вопрос, почему то, что обычно символизирует положительный эрос, в конкретной сказке оказывается негативным. Не удосужься вы просмотреть другие сказки, где встречается тот же образ, у вас вряд ли возник бы такой вопрос. Представьте себе, что вы врач: вы проводите свою первую аутопсию (вскрытие трупа. — Прим. пер.) и обнаруживаете аппендикс в левой стороне брюшной полости; причем вы не знаете, что он должен был бы находиться справа, так как не изучали сравнительную анатомию. Так и в случае с толкованием волшебных сказок необходимо знать «сравнительную анатомию» всех символов, а для этого вы должны знать общую структуру (set-up), в связи с чем и необходим материал для сравнения. В качестве фона он поможет вам гораздо лучше понять специфику символа, и только тогда вы сможете в полной мере дать оценку исключениям. Амплификация означает расширение с целью прояснения посредством сравнения некоторого количества параллельных вариантов. Когда вы составите собрание подобных «параллелей», тогда можно переходить к следующему мотиву и, поступая таким образом с каждым, пройти всю историю.
Остается еще два этапа, и следующее, что мы должны сделать, — это восстановить контекст. Скажем, в сказке присутствует мышь: в ходе амплификации вы замечаете, что она ведет себя как-то по-особому. Например, вы читали, что обычно в мышей вселяются души умерших, ведьм, что они являются священными животными Аполлона в его зимней ипостаси. Мыши могут быть разносчиками чумы, но в то же время мышь — это душа в виде животного (soul-animal): когда человек умирает, из него выскакивает мышь, или покойный появляется в доме в виде мыши и т. п. Теперь посмотрим, что же представляет собой мышь в упомянутой сказке. Некоторые примеры в составленной нами амплификации окажутся подходящими и помогут его объяснить, в то время как другие — нет. Что в этом случае делать? Прежде всего я рассматриваю тех «мышей», которые объясняют особенности моей мыши в сказке; остальных же откладываю про запас, так как иногда, по мере развития событий в сказке, некоторые аспекты, относящиеся к мыши, представляют в иной конспелляции. Предположим, что мышь в вашей волшебной сказке проявляет себя положительным образом, и ничего не говорится о ведьме-мыши. Однако позже, по ходу действия, появляется что-то, связанное с ведьмой. Тогда вы произносите: «Ага! Существует связь между этими двумя образами, и как хорошо, что мне известно о том, что мыши могут быть ведьмами».
Далее переходим к заключительному этапу — собственно интерпретации, задача которой состоит в том, чтобы перевести амплифи-цированную нами сказку на язык психологии. Здесь нас подстерегает опасность остановиться на полпути, утверждая: «Герой преодолел влияние своей ужасной матери», что будет корректно только в том случае, если мы выразим это следующим образом: «Инерция бессознательного была преодолена благодаря стремлению к более высокому уровню осознания». Поэтому мы должны использовать строго психологический язык. Ведь только так мы сможем понять, что же такое интерпретация.
Обладая критическим складом ума, вы можете возразить: «Все правильно, но тогда вы просто заменяете один миф другим, который можно было бы назвать юнгианским». Ответом может быть только то, что мы делаем это, но сознательно, и отчетливо понимаем, что, прочитав нашу интерпретацию лет эдак через двести, люди может быть скажут: «Не смешно ли! Как странно трактовались волшебные сказки в юнгианской психологии, ведь мы точно знаем, что…» и дадут всему новое объяснение. А наша интерпретация в качестве устаревшей будет служить примером того, как подобные факты рассматривались раньше. Мы осознаем такую возможность и знаем, что наши интерпретации носят относительный, а вовсе не абсолютный характер. Тем не менее необходимо это делать по той же самой причине, по которой люди до сих пор рассказывают друг другу волшебные сказки и мифы, так как это оказывает удивительный живительный эффект, вызывает чувство удовольствия и вносит умиротворение в самое основание бессознательного — в область инстинктов. Психологическая интерпретация — это наш способ рассказывать истории, ведь люди по-прежнему в этом нуждаются и жаждут обновления, которое приходит с осознанием архетипических образов. Мы вполне представляем себе, что психологическая интерпретация — это просто наш миф: мы объясняем X через Y, так как нам кажется, что на данный момент это наиболее подходящая форма изложения. Когда-нибудь ситуация изменится, и возникнет потребность в некотором Z, с тем чтобы уже его использовать для объяснения. Поэтому никогда нельзя утверждать, что какое-либо толкование — это как раз то, что есть на самом деле. Такое заявление было бы просто обманом. Пользуясь языком психологии, мы можем сказать только то, что, по-видимому, может означать данный миф, таким образом, придавая ему некую психологическую форму и делая более современным. Критерием может служить следующее: соответствует ли он моим представлениям и представлениям других людей, а также согласуется ли это с моими снами? Интерпретируя что-либо, я всегда обращаюсь к своим сновидениям, чтобы убедиться, согласуется ли это с ними. Если это так, то я могу быть уверена, что данная интерпретация — лучшее, что я могу сделать, то есть, я сделала все, что было в моих силах. Если же внутренний голос говорит мне: «Все хорошо, но ответ на этот вопрос ты так и не нашла», то я знаю, что дальше дороги для меня нет. Возможно, что в истории есть и другие откровения, но я дошла до своего предела: нельзя прыгнуть выше своей головы. Тогда можно с удовлетворением откинуться на спинку стула и довольствоваться тем, что найдено. В истории осталось много нераскрытого, но я просто психологически уже не в состоянии воспринимать его.
