Сверхнормальные. Истории, которые делают нас сильнее - Джей Мэг (книги регистрация онлайн TXT) 📗
Когда они добрались до людей, их отвезли в ближайшую тюрьму, накормили гамбургерами, яблочным пирогом и провели небольшое медицинское обследование. Никто из ребят не дрожал, не плакал, не бился в истерике, и врачи заявили, что с заложниками «все в порядке». Только двое детей связали пережитый ими опыт со словом киднеппинг. По словам Ленор Терр, психиатра, которая позже работала с их семьями, «остальные ученики не знали, как это назвать» [136].
Тем же летом на Восточном побережье США шестилетняя девочка по имени Эмили под присмотром тринадцатилетней няни проводила воскресенье за настольными играми. Район, где жила Эмили, представлял собой ровные ряды усаженных деревьями улиц; большие старые дома утопали в зелени в удалении от тротуаров, а тротуары были удобно удалены от проезжей части. Здесь никто никому ни в чем не отказывал, в округе процветали добрососедство и доброжелательность. И конечно, ни один ребенок не посмел бы не впустить в дом взрослого соседа, ведь это так невежливо. Поэтому, когда краснолицый мужчина, живший неподалеку, забарабанил по входной двери дома Эмили, чьи родители и братья-близнецы ушли на бейсбольный матч, ее няня, не долго думая, широко распахнула их. И когда этот человек, ни слова не говоря, проследовал мимо девочек на кухню – сначала он явно искал взглядом отца Эмили, а затем стал искать что-то – обе «хозяйки» изо всех сил старались ему помочь.
Нечетко выговаривая слова, мужчина лазил по шкафчикам, требуя от девочек показать, где хранится алкоголь, но Эмили послышалось, что он ищет маринованные огурцы. «Где огурцы? Я знаю, что у твоего отца есть огурцы! Где он хранит эти проклятые огурцы?» Сердитый дядька кричал и кричал, обращаясь скорее к шкафчикам и полкам, чем к уже порядком испуганным девочкам, застывшим неподалеку.
Все это было так странно. Маринованные огурцы хранились в холодильнике, а не в шкафчиках. И обычно мама Эмили доставала их для бутербродов, а не для папы. Эмили даже заглянула в холодильник, но в тот день огурцов там не оказалось. Девочка сказала об этом непрошеному гостю – и не раз, – но он продолжал искать огурцы в самых неподходящих местах, сбрасывая на пол пачки с макаронами и сухариками.
Все это просто не имело смысла. Когда сердитый мужчина ушел, Эмили с няней вернулись к своим играм. Девочки вели себя так, будто ничего не случилось, потому что не случилось ничего, что они могли бы объяснить.
Когда родители с близнецами вернулись домой, няня рассказала о произошедшем, и теперь уже разозлилась мать Эмили. Папа с мамой яростно шептались в соседней комнате, используя слова, которых Эмили не понимала. Мама, например, прошипела непонятное слово «алкоголик». Папа что-то говорил о «чертовых пуританских законах Нью-Джерси». Беседа закончилась тем, что мама каким-то странным тоном сказала: «Конечно, к кому же еще ему бежать, когда у него в воскресенье кончается бухло…»
Из этого странного случая Эмили смогла понять только одно: с ее папой что-то не так, и некоторые люди, например их сосед, судя по всему, об этом знают.
Наблюдать за практически незнакомым мужчиной, рыскающим по шкафчикам на твоей кухне, конечно, не так страшно, как быть увезенным в школьном автобусе под прицелом пистолетов в неизвестном направлении. Тем не менее, какими бы разными ни были эти истории, обе рассказывают нам нечто очень важное о том, что делают многие дети, да и многие взрослые, когда им действительно страшно: они склонны вести себя как обычно. Отчасти такое поведение вызвано надеждой, что жизнь будет течь, как прежде, если вести себя как обычно, – надеждой, что если, несмотря на происходящее, просто продолжить действовать нормально, то все вокруг вернется к нормальности. Кроме того, люди ведут себя так потому, что именно так их заставляет поступать мозг.
Вы, конечно, помните, что, когда миндалевидное тело обнаруживает в окружающей среде угрозу, оно приводит организм в состояние готовности, точнее говоря, «готовности вести себя должным образом» [137]. Однако что значит «должным образом», зависит от ситуации. Мы можем подготовиться к бою, а можем быть готовы пуститься наутек. Но, поскольку взрослые обычно превосходят детей по размерам, силе и скорости, выбор в ситуации «бей или беги» может восприниматься последними как отсутствующие в их распоряжении варианты. В результате дети встречают угрозу беспомощными и уязвимыми, и в этом случае их мозг решает, что лучше всего вести себя [138] как ни в чем не бывало, не делая, так сказать, резких движений. Просто плыть по течению, чтобы и ситуация плыла по течению. Оставаться спокойным во всех отношениях.
Если амигдала, по словам Леду, это «втулка в колесе страха» [139], то часть мозга, называемая полем Брока, – это втулка в колесе речи. То, что мы видим, слышим и чувствуем, она превращает в слова [140], а затем подает моторной области коры головного мозга сигнал их продуцировать. Так вот, как показывают исследования человеческого мозга, у некоторых людей при резком повышении активности в миндалевидном теле снижается активность поля Брока [141]. Иначе говоря, столкнувшись с чем-то страшным, амигдала резко активируется, а поле Брока, наоборот, успокаивается, а сам человек немеет. По всей вероятности, потеря дара речи от ужаса происходит на неврологической почве; и, несомненно, у нас есть все основания говорить об адаптивной ценности того, что в случае опасности человек старается обращать на себя как можно меньше внимания, вместо того чтобы кричать. Ведь в результате такого поведения охотящийся за тобой лев узнает, что ты прячешься в кустах. Очевидно, по этой причине один из мальчиков, который в тот день был в школьном автобусе из Чоучиллы, позже признался, что ему просто «было слишком страшно, чтобы плакать» [142].
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Тем же летом на Восточном побережье США шестилетняя девочка по имени Эмили под присмотром тринадцатилетней няни проводила воскресенье за настольными играми. Район, где жила Эмили, представлял собой ровные ряды усаженных деревьями улиц; большие старые дома утопали в зелени в удалении от тротуаров, а тротуары были удобно удалены от проезжей части. Здесь никто никому ни в чем не отказывал, в округе процветали добрососедство и доброжелательность. И конечно, ни один ребенок не посмел бы не впустить в дом взрослого соседа, ведь это так невежливо. Поэтому, когда краснолицый мужчина, живший неподалеку, забарабанил по входной двери дома Эмили, чьи родители и братья-близнецы ушли на бейсбольный матч, ее няня, не долго думая, широко распахнула их. И когда этот человек, ни слова не говоря, проследовал мимо девочек на кухню – сначала он явно искал взглядом отца Эмили, а затем стал искать что-то – обе «хозяйки» изо всех сил старались ему помочь.
Нечетко выговаривая слова, мужчина лазил по шкафчикам, требуя от девочек показать, где хранится алкоголь, но Эмили послышалось, что он ищет маринованные огурцы. «Где огурцы? Я знаю, что у твоего отца есть огурцы! Где он хранит эти проклятые огурцы?» Сердитый дядька кричал и кричал, обращаясь скорее к шкафчикам и полкам, чем к уже порядком испуганным девочкам, застывшим неподалеку.
Все это было так странно. Маринованные огурцы хранились в холодильнике, а не в шкафчиках. И обычно мама Эмили доставала их для бутербродов, а не для папы. Эмили даже заглянула в холодильник, но в тот день огурцов там не оказалось. Девочка сказала об этом непрошеному гостю – и не раз, – но он продолжал искать огурцы в самых неподходящих местах, сбрасывая на пол пачки с макаронами и сухариками.
Все это просто не имело смысла. Когда сердитый мужчина ушел, Эмили с няней вернулись к своим играм. Девочки вели себя так, будто ничего не случилось, потому что не случилось ничего, что они могли бы объяснить.
Когда родители с близнецами вернулись домой, няня рассказала о произошедшем, и теперь уже разозлилась мать Эмили. Папа с мамой яростно шептались в соседней комнате, используя слова, которых Эмили не понимала. Мама, например, прошипела непонятное слово «алкоголик». Папа что-то говорил о «чертовых пуританских законах Нью-Джерси». Беседа закончилась тем, что мама каким-то странным тоном сказала: «Конечно, к кому же еще ему бежать, когда у него в воскресенье кончается бухло…»
Из этого странного случая Эмили смогла понять только одно: с ее папой что-то не так, и некоторые люди, например их сосед, судя по всему, об этом знают.
Наблюдать за практически незнакомым мужчиной, рыскающим по шкафчикам на твоей кухне, конечно, не так страшно, как быть увезенным в школьном автобусе под прицелом пистолетов в неизвестном направлении. Тем не менее, какими бы разными ни были эти истории, обе рассказывают нам нечто очень важное о том, что делают многие дети, да и многие взрослые, когда им действительно страшно: они склонны вести себя как обычно. Отчасти такое поведение вызвано надеждой, что жизнь будет течь, как прежде, если вести себя как обычно, – надеждой, что если, несмотря на происходящее, просто продолжить действовать нормально, то все вокруг вернется к нормальности. Кроме того, люди ведут себя так потому, что именно так их заставляет поступать мозг.
Вы, конечно, помните, что, когда миндалевидное тело обнаруживает в окружающей среде угрозу, оно приводит организм в состояние готовности, точнее говоря, «готовности вести себя должным образом»[137]. Однако что значит «должным образом», зависит от ситуации. Мы можем подготовиться к бою, а можем быть готовы пуститься наутек. Но, поскольку взрослые обычно превосходят детей по размерам, силе и скорости, выбор в ситуации «бей или беги» может восприниматься последними как отсутствующие в их распоряжении варианты. В результате дети встречают угрозу беспомощными и уязвимыми, и в этом случае их мозг решает, что лучше всего вести себя[138] как ни в чем не бывало, не делая, так сказать, резких движений. Просто плыть по течению, чтобы и ситуация плыла по течению. Оставаться спокойным во всех отношениях.
Если амигдала, по словам Леду, это «втулка в колесе страха»[139], то часть мозга, называемая полем Брока, – это втулка в колесе речи. То, что мы видим, слышим и чувствуем, она превращает в слова[140], а затем подает моторной области коры головного мозга сигнал их продуцировать. Так вот, как показывают исследования человеческого мозга, у некоторых людей при резком повышении активности в миндалевидном теле снижается активность поля Брока[141]. Иначе говоря, столкнувшись с чем-то страшным, амигдала резко активируется, а поле Брока, наоборот, успокаивается, а сам человек немеет. По всей вероятности, потеря дара речи от ужаса происходит на неврологической почве; и, несомненно, у нас есть все основания говорить об адаптивной ценности того, что в случае опасности человек старается обращать на себя как можно меньше внимания, вместо того чтобы кричать. Ведь в результате такого поведения охотящийся за тобой лев узнает, что ты прячешься в кустах. Очевидно, по этой причине один из мальчиков, который в тот день был в школьном автобусе из Чоучиллы, позже признался, что ему просто «было слишком страшно, чтобы плакать»[142].
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, Купить полную версию книги
