Функция оргазма. Основные сексуально-экономические проблемы биологической энергии - Райх Вильгельм
Я взялся за лечение этого пациента в январе 1921 г. и безрезультатно работал с ним шесть часов в неделю до октября 1923 г. Отсутствие у больного какой бы то ни было генитальной фантазии привлекло мое внимание к различным онанистическим манипуляциям, к которым прибегали другие. Бросалась в глаза зависимость у больных характера онанизма от определенных фантазий. Ни одному пациенту при онанистическом акте не представлялось, что он испытывает удовольствие от естественного полового акта. При более внимательном рассмотрении фантазии на тему акта оказывалось, что за этими фантазиями нет никаких конкретных представлений. Выражение "совершить половое сношение" применялось механически. Большей частью оно соответствовало желанию "проявить себя мужчиной". Это выражение скрывало ребячье желание успокоиться в объятиях женщины, большей частью старшей по возрасту, или "врезаться в женщину". Короче говоря, оно могло по смыслу охватывать все, но только не сексуальную радость от полового акта. Это было непонятно и ново для меня. Я не мог даже предположить существования такого нарушения. Правда, в психоаналитической литературе много говорилось о нарушениях потенции, но не о таких. С тех пор я обстоятельно исследовал содержание онанистических фантазий и характер онанистического акта. При этом открывалось множество странных явлений. За такими общими, ничего не говорящими выражениями, как, например, "Я вчера онанировал" или "Я переспал с той-то или той-то", - скрывались интереснейшие явления.
Уже вскоре по характеру фантазий я смог различать среди пациентов две большие группы. Для первой было характерно, что в фантазиях функционировал член как таковой, что происходило и семяизвержение, но оно не служило достижению генитального удовольствия. Член был "орудием убийства" или служил для "доказательства" потенции. Больные достигали семяизвержения, прижимая половые органы к твердой поверхности, а тело при этом было "как мертвое". Половой член перевязывался платком, зажимался между ног или терся о собственные бедра. Только фантазия на тему изнасилования оказывалась способной привести к семяизвержению. В очень многих случаях семяизвержения вообще не происходило или оно совершалось только после многократных прерываний. И все же генитальная сфера была возбуждена и приводилась в действие. Напротив, у второй группы не наблюдалось ни действий, ни фантазий, которые можно было бы называть генитальными. Больные, входившие в эту группу, сжимали неэрегированный член. Они возбуждались, вводя палец в задний проход, пытались ввести член себе в рот или щекотали его, просовывая руку сзади между бедер. Встречались представления об избиении, связывании и мучении или о копрофагии, а также представления о сосании члена, который в этом случае заменял грудной сосок. Короче, хотя во всех этих фантазиях и присутствовал половой орган, но использовался он с негенитальной целью.
Эти наблюдения свидетельствовали, что характер действия, будь то в фантазии или в реальности, указывал простой путь для прохода к бессознательным конфликтам. Они вскрывали также роль генитальности в терапии неврозов.
В то же самое время я занимался вопросом о границах воспоминания пациентов в процессе анализа. Осознание вытесненного опыта детства рассматривалось как главная задача терапии. Фрейд считал весьма ограниченной возможность сделать вновь осознанными переживания детских идей и чувств. По его словам, следует довольствоваться и тем, что прежние воспоминания проявляются в форме фантазий, на основе которых можно реконструировать исходную ситуацию. Реконструкция ситуации раннего детства с помощью анализа фантазий рассматривалась как весьма важное дело. Без этой многолетней работы нельзя было понять многообразия неосознанных установок ребенка. В долгосрочной перспективе это считалось гораздо важнее быстро достигаемых и поверхностных успехов. Опираясь на эти более серьезные результаты, можно было впоследствии дальше продвинуться и в терапии. Без моей многолетней работы по исследованию неосознанной фантастической жизни пациентов не было бы возможным достаточно обосновать мои сегодняшние взгляды на проблему биологического функционирования в психическом. Сегодня, как и 20 лет назад, цель моей работы осталась неизменной - пробудить вновь самые ранние детские переживания. Существенные преобразования претерпел лишь метод достижения этой цели, так что его нельзя было больше называть психоанализом. Мои воззрения клинициста сформировались под воздействием наблюдений над генитальными манипуляциями. Благодаря этому я смог увидеть существование новых отношений в душевной жизни, но продолжал работать всецело в русле психоанализа, в соответствии с принципами которого была выполнена и работа о воспоминаниях.
После примерно трехлетней клинической работы я увидел, что способность больных вспоминать была очень слабой и неудовлетворительной. Дело обстояло таким образом, будто особого рода преграда блокировала доступ информации к больным. Я выступил с сообщением об этом на заседании объединения в сентябре 1922 г. Коллег больше интересовали мои теоретические рассуждения о deja vu 1, из которых я исходил, нежели технико-терапевтические вопросы. Я практически мало что мог сказать об этом, а одна только постановка проблем немногого стоила.
Основание Венского семинара по психоаналитической терапии.
В 1922 г. в Берлине заседал Международный психоаналитический конгресс. Немецкие аналитики во главе с Карлом Абрахамом потрудились на славу. Присутствовала американская делегация. Раны, нанесенные войной, начали заживать. Международное психоаналитическое объединение было единственной организацией, которая во время войны поддерживала международные связи, насколько это было возможно. Фрейд выступал на тему "Я и Оно". После вышедшего незадолго до конгресса (в 1921 г.) труда "По ту сторону принципа удовольствия" ознакомление с этим докладом было наслаждением для клинициста.
Основная идея заключалась в следующем: до сих пор мы заботились только о вытесненных влечениях. Они были доступнее нам, чем "Я". Это очень примечательно, ведь следовало бы полагать, что "Я" ближе к сознательному. Как ни странно, "Я" труднее доступно, чем вытесненная сексуальность. Это обстоятельство можно объяснить только благодаря тому, что значительные фрагменты самого "Я" неосознанны, то есть вытеснены. Неосознанно не только осуждаемое сексуальное желание, но и силы "Я". Вывод, который отсюда делал Фрейд, заключался в предположении о существовании "неосознанного чувства вины". Он еще не отождествлял его с неосознанной потребностью в наказании.
Право на такое отождествление было позже предоставлено Александеру и особенно Ранку. Фрейд занимался также странным явлением - так называемой "негативной терапевтической реакцией". Странность заключалась в том, что очень многие больные, вместо того чтобы реагировать на толкование смысла выздоровлением, отвечали ухудшением состояния здоровья. Фрейд полагал, что в неосознанном "Я" должна была существовать сила, которая не допускает выздоровления. Лет восемь спустя эта сила открылась мне в виде физиологического страха удовольствия и органической неспособности испытать удовольствие. На том же конгрессе Фрейд предложил задачу, обещая приз тому, кто сумеет ее решить. Надлежало самым доскональным образом исследовать взаимоотношения теории и терапии, выяснить, в какой мере развитие теории способствует терапии и, наоборот, насколько улучшение техники делает возможными более точные теоретические формулировки. Как видно, Фрейда очень заботило тогда плачевное состояние терапии. Оно заставляло его искать решение. В его докладе уже слышались отзвуки позднейшего учения о влечении к смерти как о центральном клиническом факте, учения о вытесненных защитных функциях "Я", имеющего важнейшее значение, и вопросов единства теории и практики.
