Общественное мнение - Липпман Уолтер (бесплатные полные книги TXT) 📗

Через несколько часов эти две или три сотни слов будут прочитаны во всем мире. Они создадут в сознании людей картину происходившего у Вердена. Одних эта картина заставит собраться с духом, других повергнет в отчаяние. Лавочнику из Бреста, крестьянину из Лотарингии, депутату, заседающему во дворце Бурбонов, редактору из Амстердама или Миннеаполиса нужно было дать надежду, но одновременно и подготовить их к возможному поражению, не вызвав паники. Таким образом, им сообщают, что сдача позиций не является неожиданностью для французского командования. Им внушают мысль, что данную ситуацию надо считать серьезной, но не странной. На самом деле ставка главнокомандующего не была готова к наступлению немцев. Не были выкопаны окопы и траншеи, вспомогательные дороги не проложены, отсутствовала колючая проволока. Но если бы гражданское население признало все эти недочеты, в их сознании неудача переросла бы в катастрофу. Верховное командование может испытывать разочарование, однако не потерять самообладания. Но обычные люди — как внутри страны, так и за ее пределами — терзались сомнениями и, в отличие от профессионалов, не представляли вариантов развития событий. Если бы они получили полную картину, то не разобрались бы в каше сведений, свидетельствующих как о компетенции офицеров, так и об ее отсутствии. Поэтому, вместо того чтобы предоставить в распоряжение общества все факты, известные генералам, власти предали огласке только некоторые из них, подав их так, чтобы по возможности успокоить обывателей.

В данном случае люди, которые создали псевдосреду, знали, какой была реальная обстановка. Но несколько дней спустя случился инцидент, о котором французскому командованию ничего не было известно. Немцы сообщили, что накануне они взяли штурмом форт Дуомон [85]. Во французском штабе в Шантильи никто не мог понять, как это могло произойти, так как утром 25-го, после того как в сражение вступил XX корпус, перевес был на стороне французов. В сводках с фронта ничего не говорилось о Дуомоне. Однако специальное расследование показало, что сообщение немцев было верным, хотя никто еще не знал, как был взят форт. Тем временем немецкое коммюнике облетело весь мир, и французскому штабу необходимо было дать объяснение случившемуся. «Поскольку в Шантильи не представляли, как произошла атака, то в вечернем коммюнике от 26 февраля был опубликован воображаемый план атаки. Степень достоверности его равнялась одному к тысяче». В коммюнике об этой воображаемой битве говорилось так.

То, что произошло на самом деле, отличалось как от немецкого, так и от французского описаний. При перемещении войск на линии фронта в результате путаницы в приказах эта позиция каким-то образом оказалась забытой. В форте остались только командир батареи и еще несколько человек. Группа немецких солдат, увидев открытые ворота, проникла в форт и взяла французов в плен. Какое-то время спустя французские части, дислоцированные на склоне холма, с ужасом обнаружили, что из форта по ним открыли огонь. При Дуомоне не было никакой битвы. Кроме того, французские войска не переходили в наступление, как сообщалось в коммюнике.

Тем не менее из коммюнике все поняли, что форт был частично окружен. В тексте этого не было, но «пресса, как всегда, ускорила события». Военные хроникеры заключили, что немцы скоро сдадутся. Через несколько дней возник вопрос, почему немецкий гарнизон, у которого отсутствовал провиант, до сих пор не сдался. «Потребовалось вмешательство пресс-бюро, чтобы они оставили тему окружения» [87].

Редактор французских коммюнике сообщает, что, поскольку битва затянулась, он и его коллеги, чтобы нейтрализовывать упорство немцев, постоянно публиковали сообщения об их страшных потерях. Необходимо иметь в виду, что союзники в это время, а фактически вплоть до конца 1917 года, придерживались концепции, что военный конфликт разрешится в результате «истощения сил». Считалось, что стратегия или дипломатия не играют никакой роли, что война сводится к тому, чтобы убивать немцев. Гражданское население, в общем-то, разделяло эту догму, но следовало постоянно напоминать о ней из-за впечатляющих успехов противника.

«Практически каждый день выходило коммюнике… которое, отдавая должное немцам, сообщало об их тяжелых, исключительно тяжелых потерях, кровавых жертвах, горах трупов, гекатомбах [88]. По радио постоянно передавали статистику верденского управления разведки. Начальник управления майор Куанте изобрел метод подсчета немецких потерь, дававший превосходный результат. Каждые две недели число потерь увеличивалось приблизительно на сотню тысяч. Эти 300 000, 400 000, 500 000 убитых и раненых, муссировавшиеся в сообщениях как дневной, недельный и месячный урон живой силы противника, производили потрясающий эффект. При этом формулировки варьировались незначительно: «согласно сообщениям пленных, потери в ходе атаки были значительны»; «противник, изнуренный потерями, не возобновил атаку» и т. п. Некоторые использовались каждый день, лишь «износившиеся» от избыточной эксплуатации отбрасывались: «под нашим артиллерийским огнем», «скошенные нашим артиллерийским огнем». Постоянное повторение этих фраз производило впечатление как на нейтральные страны, так и на саму Германию и помогало создавать картину кровавой бойни, несмотря на отрицание сообщений со стороны Nauen (немецкая радиостанция), которая безуспешно пыталась нейтрализовать отрицательные последствия этих бесконечных повторений» [89].

Тезис этих сообщений был сформулирован французским командованием: «В наступлении задействованы регулярные войска нашего противника, ряды которого неуклонно редеют. Нам стало известно, что призыв 1916 года уже находится на фронте. Остаются призыв 1917 года, который уже был проведен, а также ресурсы третьего сорта (мужчины старше 45 лет или выздоравливающие после ранений). Через несколько недель немецкие вооруженные силы, изнуренные этими усилиями, столкнутся с войсками коалиции (десять миллионов против семи)» [90].

Согласно де Пьерфе, французское командование и само верило в это. «В силу необычной аберрации сознания внимание обращалось только на истощение сил противника. Складывалось впечатление, что наши силы не истощаются. Генерал Нивель тоже разделял эти идеи. Результат мы увидели в 1917 году [91]».

Нас приучили называть это пропагандой. Группа людей, которая может перекрыть другим прямой доступ к происходящему, подает новости в таком ключе, чтобы они служили целям этой группы. То, что в данном случае цель была патриотической, не меняет дела. Военные использовали свою власть, чтобы заставить население стран-союзниц видеть события так, как им было выгодно. Возьмем, к примеру, данные майора Куанте об убитых и раненых, распространенные по всему миру. Они должны были подвести общественность к выводу, что война на истощение сил развивалась в пользу французов. Но этот вывод не вытекал из каких-либо аргументов. Мысленному взору публики была представлена картина, изображающая бесчисленные полчища немцев, убитых на холмах Вердена. Благодаря акцентированию огромных потерь противника и умалчиванию о том, сколько погибло французов, был создан специфический образ битвы. Его целью являлась нейтрализация негативного эффекта от наступления немецкой армии. Этот образ был направлен и на то, чтобы общество как-то смирилось с деморализующей оборонительной стратегией, навязанной войскам союзников. Публика, привыкшая считать, что война состоит из значительных стратегических передвижений, атак с флангов, окружения и драматических капитуляций, должна была постепенно забыть об этой картине и свыкнуться с ужасной мыслью о том, что война может быть выиграна за счет истребления живой силы противника. Контролируя новости, поступавшие с фронта, ставка главнокомандующего подменяла их картиной, согласовывавшейся с ее стратегией.