Анализ характера - Райх Вильгельм (книги бесплатно полные версии txt) 📗
По мере развития терапевтического процесса, вставали чрезвычайно важные вопросы: не олицетворяют ли собой преследующие ее и любимые ею «силы» ее собственные телесные ощущения потока удовольствия? Если это так, то почему она их боится? (Ясно, что она была «во власти» этих «сил».) Какой механизм ее тела блокировал поток удовольствия? Каким образом блокированный плазматический поток оборачивался «дьявольскими» силами? Какова связь между этим блокированием и заболеванием?
Я стал обращать внимание на функции, которые могли бы дать ответы на эти вопросы. У меня создалось впечатление, что блокирующий механизм был как-то связан с шейным сегментом, особенно со странным нарушением дыхания: своеобразным «отсутствием дыхания» при наличии податливой, ненапряженной груди.
Седьмая сессия
Во время этой сессии выяснилось, что частичный прорыв гнева, который мне удалось удержать под контролем в прошлый раз, усилил физиологическую потребность пациентки в полноценном дыхании. Это можно было заметить по тому, как она еще более отчаянно, чем прежде, пыталась воспрепятствовать прохождению воздуха через горло, гортань и трахею. Я обратился к ней с просьбой полностью выдохнуть и помог ей мягким нажатием на грудь. Она вдруг поддалась выдоху, но сразу после него впала в состояние транса. Она не отвечала на мои оклики, ее глаза пристально смотрели куда-то в потолок, казалось, что она галлюцинирует. Ноги сильно дрожали, лицевая и плечевая мускулатура в течение тридцати минут конвульсивно дергалась.
Мне удалось вывести ее из трансового состояния, ущипнув так, что она почувствовала боль. Медленно к ней вернулось сознание. Было заметно ее состояние замешательства; она старалась убедить себя, что достигла понимания вещей. Она схватила меня за руки и повторяла сквозь рыдания: «Я хочу вернуться обратно, о, я хочу обратно…» Это продолжалось около десяти минут. Потом она сказала: «Я еще не вернулась… Где Вы?» «С Богом… Я спросила его, неужели я поддалась дьяволу… что Вы — дьявол…» Отвечая на мои вопросы, она сказала, что не «галлюцинировала», но находилась в «каком-то контакте» (с силами). Она чувствовала, что ее ноги и плечи сотрясает дрожь, слышала мой голос, но была «очень, очень далеко». В этот раз ей впервые не удалось быстро «вернуться». «Это сегодня длилось такдолго… где Вы?.. Пожалуйста, дайте мне ваши руки… Я хочу быть уверенной, что я здесь…»
Держась за мои руки, она подозрительно оглядывала комнату, озиралась на стены и потолок. Более часа после нашей встречи она чувствовала себя изможденной и обессиленной, прежде чем снова овладела собой.
Я сказал ей, чтобы она пришла ко мне на следующий день и звонила в любое время, как только почувствует потребность поговорить со мной.
Восьмая сессия
После испытанного переживания пациентка чувствовала себя очень усталой и легла в постель сразу, как только пришла домой.
Теперь она излучала покой и безмятежность, ее глаза прояснились. Я решил, что не буду двигаться дальше по пути разрушения панциря, а только верну ее туда, где она находилась в прошлую встречу.
Существует важное правило: разрушая панцирь, следует это делать осторожно, шаг за шагом; нельзя продвигаться дальше в биофизические глубины, пока нет точного понимания происходящего и пока пациент не адаптировался к состоянию, которого достиг. Это относится ко всем типам оргонной терапии и особенно важно при работе с шизоидными характерами. Если пренебречь этим правилом, можно утратить целостное понимание процесса и подвергнуть пациентов опасности. Те из них, кто после частичного прорыва чувствует улучшение, часто умоляют терапевта действовать быстрее, позволить им приходить чаще и т. д. Это не следует поощрять. Когда происходит определенный прорыв, организму требуется время на то, чтобы организовать и ассимилировать прорвавшиеся эмоции. Прежде чем двигаться дальше, необходимо закрепить завоеванные позиции. Некоторая доля неблагополучия, обусловленная остатками панциря, обязательно должна иметь место для того, чтобы продолжать движение вперед в том же направлении. Особенно следует остерегаться мистической, подобно религиозной веры пациента в то, что теперь он «освобожден», «избавлен», «вырван из плена». Действительно, первые прорывы устойчивого панциря сопровождаются чувством огромного облегчения. Это часто не позволяет рассмотреть подлинную глубину биофизической структуры. Поэтому подобное правило необходимо выполнять, пока не заявит о себе базовая боязнь оргастического удовольствия. Пока не выведен на поверхность и не преодолен глубинный страх спонтанного плазматического сжатия, необходима предельная осторожность.
Во время восьмой сессии пациентка проявляла готовность к сотрудничеству. Она меньше тревожилась, гораздо легче и свободнее позволяла проявляться клонизмам, но было ясно, что она все еще обеспокоена происходящим, оставаясь «настороже», и сдерживает себя; было также заметно, что ей приходится бороться с собой, чтобы опять не погрузиться в трансовое состояние.
В каждом случае, пока не преодолено базовое недоверие, продолжать действовать можно только, соблюдая большую осторожность. Шизофреник гораздо откровеннее проявляет это недоверие, чем невротик. У невротиков оно может быть скрыто за чрезмерным дружелюбием и вежливостью. Эта пациентка спросила, загнав меня в тупик: «Могу ли я Вам верить? О, если бы только я могла поверить Вам… [глядя на меня испуганными глазами]. Вы немецкий шпион?»
Это происходило вскоре после того, как ФБР по ошибке сочло оргонные исследования немецкой (или русской?) шпионской деятельностью и посадило меня под арест (как «вражеского лазутчика») за введение США во Вторую мировую войну. То, что меня вскоре освободили, не произвело на пациентку никакого впечатления. Важен был факт, что меня подозревали в недозволенных действиях и это, конечно, было созвучно свойственному невротикам и психотикам отношению недоверия ко всему, особенно к собственным внутренним чувствам. Нашей пациентке хотелось верить мне, потому что в борьбе с «силами» ей необходима была моя помощь. Я заверил ее, что я не немецкий шпион, не шпион вообще и никогда им не был. Вслед за этим она сказала, что каждый мыслит в силу своей природы или характера и что поэтому на ум ФБР не может прийти ничего иного, кроме шпионажа, если они вдруг сталкиваются с какой-то непонятной деятельностью. Я должен был согласиться с этим и опять удивился тому, насколько здраво она рассуждает. Шизофреники в моменты просветления проникают в суть индивидуальных и социальных вещей настолько отчетливо, как никакой другой тип характера. Позже мы обнаружили, что такие вспышки сознания у шизофреников являются для них одной из основных опасностей— и что именно это угрожает их существованию в современном обществе.
На следующий день пациентке был назначен контрольный визит в клинику. Я сказал, чтобы она ничего не скрывала, но также предупредил, чтобы она подготовилась к тому, что лечащий терапевт, возможно, не сможет понять всего, что она ему будет рассказывать. Мы успешно взаимодействовали с терапевтом, который не был приверженцем жестокой шоковой терапии.
Пациентка ушла с этой встречи спокойной и исполненной самообладания.
Итог восьми сессий
1. Пациентка пришла с остатками ясного осознания реальности, за которые она отчаянно хваталась, чтобы не сломаться окончательно.
2. Пациентка искала моей помощи, потому что чувствовала, что я пойму «силы» и найду с ними «контакт».
3. Она чувствовала свое превосходство над окружающим миром благодаря собственному контакту с «силами». Ее критицизм к миру homo normalis был очень точным, почти законченным и рациональным, соответствующим контакту с «силами», чем бы они ни являлись на самом деле.
4. Ее панцирь отличался от панциря простой невротической биопатии тем, что не был законченным и имел только поверхностную конструкцию. Грудь была податлива, но дыхание пациентки было неполноценным. Из-за слабости панциря она ощущала себя подвешенной над пропастью. «По ту сторону» стояли «силы», «дьявольские» и «привлекательные» одновременно.
