Саммерхилл - воспитание свободой - Гусинский Эрнст Натанович (версия книг .txt) 📗
Я, однако, не раз говорил, что одно поколение свободных детей не слишком убедительно для доказательств. Даже в Саммерхилле отдельные дети ругают себя за то, что не научились всему, чему могли бы. Иначе и не может быть в мире, где экзамены служат пропуском в некоторые профессии. И уж, конечно, всегда рядом найдется какая-нибудь тетя Мэри, которая воскликнет: «Тебе уже 11, а ты читать как следует не умеешь!» И ребенок ясно ощущает, что весь окружающий мир против игры и за работу.
Если обобщить, то метод свободы срабатывает практически наверняка с детьми до 12 лет, но детям постарше нужно слишком много времени, чтобы оправиться от кормления знаниями с ложечки.
Личные уроки в Саммерхилле
Раньше я считал своей основной работой не преподавание, а личные уроки. Психологическое внимание необходимо большинству детей, но среди наших всегда находились только что пришедшие из других школ, и личные уроки были направлены на то, чтобы ускорить их адаптацию к свободе. Если ребенок весь внутренне зажат, он не может сам приспособиться к состоянию свободы.
Личные уроки — это неформальные разговоры у камина. Я усаживался у огня с трубкой в зубах, и ребенок, если хотел, тоже мог курить. Сигарета часто помогала сломать лед между нами.
Однажды я попросил четырнадцатилетнего мальчика зайти ко мне поговорить. Он только что перешел в Саммерхилл из вполне типичной закрытой частной школы. Я заметил, что его пальцы желты от никотина, поэтому достал свои сигареты и предложил ему закурить.
Спасибо, — пробурчал он, — я не курю, сэр.
Бери, бери, чертов враль, — сказал я, улыбаясь, и он взял.
Я одним махом убивал двух зайцев. В глазах этого мальчика директор школы — неумолимый моралист и блюститель дисциплины, которого надо постоянно обманывать. Предлагая ему сигарету, я показывал, что ничего не имею против его курения. Назвав его чертовым вралем, я заговорил с ним на его языке. В то же время я наносил удар по его представлению о людях, наделенных властью, показывая, что директор вполне может легко и весело выругаться. Ох, как бы мне хотелось сфотографировать его лицо во время этого первого интервью!
Из прежней школы его исключили за воровство.
Я слышал, ты — ловкий жулик, — сказал я. — Как лучше всего надуть железнодорожную компанию?
Я никогда не пытался их обманывать, сэр.
Э-э, так не годится. Ты должен попробовать. Я знаю массу способов, — и рассказал ему о нескольких.
Он разинул рот. Он попал в сумасшедший дом, это точно. Директор школы рассказывает ему, как половчее смошенничать. Годы спустя он признался мне, что этот разговор был самым большим потрясением в его жизни.
Каким детям нужны личные уроки? Лучшим ответом станут несколько примеров.
Люси, воспитательница дошкольной группы, сообщает мне, что Пегги выглядит очень несчастной и всех сторонится. Я предлагаю: «Ладно, скажи ей, пусть придет ко мне на личный урок». Пегги заявляется ко мне в гостиную.
Я не хочу никакого личного урока, — говорит она, садясь. — Это глупость одна.
Конечно, — соглашаюсь я. — Потеря времени. Мы не будем этого делать.
Она задумывается.
Ладно, — медленно соглашается Пегги, — я не против, только чтобы один и совсем маленький.
К этому моменту она уже устроилась у меня на коленях. Я расспрашиваю ее о папе и маме, а особенно о маленьком братике. Она говорит, что он глупый как осел.
Наверное, — соглашаюсь я. — Думаешь, мама любит его больше, чем тебя?
Она любит нас одинаково, — быстро отвечает она и добавляет: — По крайней мере мама так говорит.
Иногда ощущение несчастья возникает из-за ссоры с другим ребенком. Но чаще всего причиной беды становится письмо из дома, в котором, например, говорится, что у брата или сестры появилась новая кукла или велосипед. Личный урок кончается тем, что Пегги уходит вполне счастливой.
С новичками бывает труднее. Как-то к нам поступил одиннадцатилетний мальчик, которому рассказали, что детей приносит доктор. Потребовалось много труда, чтобы освободить мальчика от лжи и страхов, потому что, естественно, он испытывал чувство вины в связи с мастурбацией. Это чувство должно быть нейтрализовано, если мы хотим, чтобы ребенок обрел счастье.
Большинству маленьких детей регулярные личные уроки не нужны. Идеальное условие для их проведения — желание самого ребенка. На личных уроках иногда настаивают некоторые старшие дети, реже такое случается с младшими.
Шестнадцатилетний Чарли чувствовал себя неполноценным по сравнению с другими ребятами своего возраста. Я поинтересовался, в каких ситуациях он чувствует это особенно сильно, и Чарли ответил: ко время купания, потому что его пенис гораздо меньше, чем у всех остальных. Я объяснил ему происхождение его беспокойства. Он рос младшим ребенком в семье, где было шесть дочерей, все гораздо старше. Между ним и самой младшей из сестер разрыв составлял десять лет. Семья была совершенно женская. Отец умер, и всем заправляли сестры. Чарли, естественно, идентифицировал себя с женщинами, что давало ему надежду в будущем тоже обрести власть над другими.
Примерно после десяти личных уроков Чарли перестал приходить ко мне. Я спросил его почему. «Они мне больше не нужны, — весело ответил он. — У меня теперь такой же большой прибор, как у Берта».
Однако наш краткий курс психотерапии вместил гораздо большее. Чарли внушили, что мастурбация сделает его импотентом, когда он станет взрослым, и страх импотенции повлиял на него физически. В его выздоровление внесли свой вклад и уничтожение комплекса вины, и разрушение дурацкой лжи об импотенции. Чарли покинул Саммерхилл год или два спустя. Сейчас это прекрасный, здоровый, счастливый мужчина, который непременно преуспеет в жизни.
У Сильвии строгий отец, который никогда ее не хвалит. Наоборот, он готов целыми днями придираться к ней. Единственным желанием девочки было добиться отцовской любви. Рассказывая свою историю, она горько плакала. В этом случае помочь труднее. Психоанализ дочери ведь не изменит отца. Сильвия не видела другого пути, кроме как дожидаться, когда она станет достаточно взрослой, чтобы уйти из родительского дома. Я предупредил ее об опасности выскочить замуж не за того человека, чтобы только сбежать от отца.
Что значит «не за того»? — спросила она.
За такого же, как твой отец, то есть за человека, который будет тебя мучить, как садист, — ответил я.
Случай Сильвии печален. В Саммерхилле она была дружелюбной, общительной девочкой, которая никогда никого не обижала. Но дома, как рассказывали, она становилась сущей мегерой. Не оставалось сомнений, что в психоанализе нуждается отец, а не дочь.
Другой неразрешимый случай — маленькая Флоренс. Она была незаконнорожденной и не знала об этом. Мой опыт позволяет утверждать, что всякий незаконнорожденный ребенок подсознательно знает об этом. Флоренс несомненно понимала, что за ней стоит какая-то тайна. Я сказал ее матери, что единственный способ излечить ее дочь — сказать правду.
Нет, Нилл, я не посмею. Для меня-то это ничего не изменит. Но если я скажу правду Флоренс, она не сохранит ее в тайне, и мать вычеркнет мою дочь из завещания.
Ну-ну, значит, нам придется подождать бабушкиной смерти, прежде чем мы начнем помогать Флоренс. Вы ничего не сможете сделать, если вам приходится скрывать какую-то жизненно важную правду.
Один наш бывший ученик — ему было тогда уже 20 лет — приехал в Саммерхилл погостить и попросил меня о нескольких личных уроках.
Но у нас с тобой их были десятки, когда ты жил здесь, — сказал я.
Да, я помню, — сказал он печально. — Их были десятки, и я не слишком-то серьезно к ним относился, но сегодня я на самом деле чувствую, что они мне нужны.
Сейчас я уже не занимаюсь психотерапией регулярно. Обычно, когда ты прояснил для ребенка проблемы рождения и мастурбации и показал, как семейная ситуация породила его неприязнь, зависть и страхи, тебе больше ничего не надо делать. Чтобы излечить детский невроз, надо высвободить чувства ребенка, а изложение разных психиатрических концепций или рассказ о его комплексах нисколько не помогают лечению.
