Преступная толпа. Опыт коллективной психологии - Сигеле Сципион (читать книги онлайн полностью без сокращений .txt) 📗

"Самые последние и лучшие наслоения в характере, — говорит Серги, — образованные и собранные в нескольких индивидах цивилизацией и воспитанием, и сделавшие их, таким образом, привилегированными, затемняются средними слоями, являющимися достоянием всех; в общей сумме первые исчезают, последние одерживают верх".

С точки зрения нравственности, в толпе происходит то же, что, как мы показали выше, происходит в многочисленных собраниях людей, с интеллектуальной точки зрения. Сотоварищество одинаково — по отношению к общему результату — уменьшает как талант, так и добрые чувства.

Этим нам совсем не желательно сказать, что толпа совершенно неспособна ни к какому благородному и великому поступку, [9] что она далека от великих мыслей или чувств. У нас очень много фактов, могущих опровергнуть это: так, главным образом все те, которые берут своё начало из любви к отечеству и которые — начиная от 300 спартанцев, умерших при Фермопилах, до последних мучеников за итальянскую независимость — образуют, так сказать, священный путь, доказывающий сам по себе, что толпа так же хорошо, как и один индивид, может подняться до самой высшей степени самоотвержения и героизма.

Я хотел только констатировать, что толпа, вследствие рокового арифметического закона психологии, предрасположена ко злу более, чем к добру, точно так же, как всякое собрание людей предрасположено давать интеллектуальный результат более низкий, чем должна дать сумма таких единиц. В толпе находится скрытое стремление к жестокости, являющееся, так сказать, сложным органическим фактором её будущих поступков и этот фактор, подобно антропологическому фактору в индивиде, может принять хорошее или дурное направление, смотря по обстоятельствам и тому внушению, которое будет на него действовать извне.

Точно так же, как и собрание, представляющее средний интеллектуальный уровень, может подчас подняться до понимания гениальной идеи или благородного чувства, если кто-нибудь сумеет их изложить в соответственной форме, точно так же, повторяем, и толпа со средним и даже низким нравственным уровнем может дойти в некоторых случаях до совершения героических подвигов, если найдётся апостол или атаман, умеющий ею руководить… Жалкая посредственность в первом случае и жестокость — во втором могут таким образом превратиться в великие и даже прекрасные мысли и чувства, благодаря оратору, вождю или вообще тому, кто является виновником данного поступка толпы.

Последнее условие было изложено Пюльезом в великолепном сравнении: «Толпа возбуждена; но сила, способная привести её в движение, подобно взволнованному морю, не начала ещё своего действия; — котёл находится под давлением пара, но ещё не открыта заслонка, долженствующая выпустить пар; — куча пороху приготовлена, но никто не поднёс к ней огня, чтобы её воспламенить… Но вот подымается человек, появляется идея или слышится крик: „смерть такому-то, врагу народа!“ или: „освободим такого-то, друга бедных!“ — и толчок дан, заслонка открыта, порох воспламенён. Вот — толпа».

У Спенсера есть несколько выражений, которые, если применить их к толпе, можно рассматривать, как ту же самую мысль, что и в сравнении Пюльеза: «слова, — сказал английский философ, — находятся с возбуждаемым ими душевным движением в определённом отношении, очень похожем на то, которое существует между нажатием ружейного спуска и следующим затем выстрелом: они не рождают силы, но только делают её свободной». Итак, в толпе, как и в индивиде, всякое действие обусловлено двумя рядами факторов: антропологическим и социальным [10]: толпа потенциально может быть чем угодно, и только случай даёт тот или другой исход её силам. Однако, здесь есть некоторая особенность: случай, т. е. слово или крик человека, является по отношению к толпе бесконечно более важным, чем по отношению к отдельному человеку. Отдельный человек — в обществе, в нормальном состоянии — всегда более или менее маловоспламенимая материя: приблизьте к ней горящий трут, она будет гореть более или менее медленно, а то и совсем потухнет. Толпа, наоборот, всегда похожа на кучу сухого пороха: если вы приблизите к ней фитиль, то взрыв не заставит себя долго ждать. Случай, таким образом, является в толпе, весьма страшным, благодаря своей непредвидимости. [11]

После всех этих соображений можно прийти к заключению, что изложенный выше принцип, по которому толпа представляет из себя субстрат, в котором микроб добра умирает очень часто и, наоборот, микроб зла культивируется очень легко — не верен. Так как (скажет кто-нибудь) всё зависит от случая, который может быть и хорошим, и дурным, то вероятность для совершенно противоположных результатов вполне одна и та же.

Но это не так.

Если верно, что всё зависит от случая, то не менее вероятно и то, что случай оказывается дурным гораздо чаще, чем хорошим.

Это происходит вот почему: если бы в толпе число людей, желающих вести её на доброе дело, было равно числу людей, стремящихся увлечь её к дурному поступку, то последние в большей части случаев одержат верх. Злоба — качество гораздо более активное, чем добродушие, ибо класс злых состоит из тех, кто желает нанести другим вред, тогда как класс добрых составляют люди, не делающие никогда другим зла (люди пассивные) и затем, вообще, такие, которые не только никогда не причинили другим зла, но которые желают делать добро и делают его, но легко понять, что пассивная доброта не может влиять на толпу и руководить ею: эти отрицательные качества делают пассивно добрых людей слепыми орудиями тех, кто сумеет одержать верх.

Что касается до активно добрых, то их влияние встречает массу затруднений, так как если они попытаются вмешаться, реагировать против влияния злых, если они захотят восстановить спокойствие, то очень часто наткнутся на превратное толкование своих мыслей, на обвинения в трусости или в чем-нибудь ещё более худшем.

Вот почему если они и дерзнут когда-нибудь на реакцию, то вторично уж этого не сделают, и влияние (suggestion) тех, которые желают создать что-нибудь серьёзное, не встретит никакого препятствия. Сколько людей кричат во время народных восстаний: «смерть!» или «да здравствует!» только потому, что боятся, если будут безмолвствовать, обвинения со стороны соседей в трусости. И сколько, на том же самом основании, переходит от слов к поступкам! Необходима недюжинная сила воли, чтобы воспротивиться тем крайностям, который совершает окружающая вас толпа, и очень немногие обладают такого рода силой. Большая часть понимает, что поступает дурно, и всё-таки делает это, потому что её толкает и увлекает толпа. Члены её знают, что не последуй они за общим течением, им придётся расплатиться за это званием подлецов и сделаться жертвами чужого гнева. Чисто материальный страх быть обруганным и получить побои соединяется с моральным страхом — прослыть трусом.

У Манцони, в его «Обручённых», мы находим прекрасную страничку с описанием такого рода нравственной и психической несостоятельности, до которой были доведены порядочные люди, бывшие в толпе, несостоятельности, выразившейся в полнейшей невозможности сопротивляться большинству, безрассудно стремящемуся к преступлению: "…Это было непрерывное движение: все толкали, тащили друг друга; были и остановки, вызванные сомнением, нерешимостью, постоянной сменой контрастов, решений. Вдруг среди толпы подымается голос, проклятый голос: «мы найдём это перед домом наместника; идём, учиним суд над ним и разграбим его имущество!» Казалось, что слова эти воскресили у всех в памяти сделанный уже раньше договор, а не были внезапным, принятым всеми решением… — «К наместнику, к наместнику!» — других слов не было слышно. Толпа, как один человек, трогается с места и направляется к названному в столь несчастную минуту дому. — «Наместник! тиран! мы требуем его живого или мёртвого!.»