Любовь, которая убивает. Истории женщин, перешедших черту (СИ) - Моц Анна (книги бесплатно без регистрации полные .TXT, .FB2) 📗
Со стороны казалось, что это обычная пара средних лет: у супругов был приличный доход, они ездили на хороших машинах, регулярно летали в отпуск. В браке Паула заняла доминирующую позицию, которую стереотипы приписывают мужчинам: она контролировала все сферы жизни мужа. Иногда Рубен отвечал насилием, но в большинстве случаев на физические нападки жены он реагировал с каким-то мазохистским принятием. Пока Паула бушевала из-за того, что Рубен вот-вот уйдет от нее, он постоянно заверял ее в своей любви и верности. Когда она отстранялась от детей или кричала на них, угрожая ударить и называя их гаденышами, он брал на себя роль опекуна. Как и многими людьми, которые терроризируют своих партнеров и чрезмерно их контролируют путем насилия и угроз, Паулой в большинстве случаев двигал страх. Она не могла сдерживать раздражение, но после начинала еще сильнее бояться, что супруг тоже ее оставит.
С неконтролируемым гневом Паулы сталкивались и окружающие – как родственники, так и просто те, кого она встречала в жизни. Однако главной мишенью и жертвой собственного насилия была она сама. Паула занималась самоповреждением и самосаботажем, отталкивала тех, кто любил ее и пытался помочь. Женщина не могла довериться и принять любовь и доброту. Пережив ужасное насилие в детстве, Паула все время стремилась защитить себя от еще большей боли, что привело к мрачному компромиссу: она сама стала источником насилия, страха и беспокойства для окружающих. По иронии судьбы, то, что она стала виновницей своей собственной боли, давало ей ощущение власти и контроля: она отвечала и за нанесение увечий, и за наказание. Примечательно, что Паула, как правило, проявляла жестокость по отношению к родным только в те моменты, когда они пытались физически удержать ее от самоповреждения. Это иллюстрация того, что психологи называют двойным вредом: насилие одновременно проявляется по отношению к себе и другим. Зацикленность на себе не позволяла Пауле увидеть, какую боль испытывают близкие, когда она наносит себе порезы, рискуя умереть от потери крови.
Несмотря на ограниченный и противоречивый подход к жизни, отчасти Паула все же понимала, что рискует потерять самых дорогих людей. Потребность в контроле за ситуацией, от которой ее переполнял ужас, привел женщину в клинику, где у нас проходили еженедельные встречи. Самое сильное напряжение Паула испытывала не во время сессии, а перед ней, пока ждала начала. Женщина то и дело бросала резкие слова в адрес сотрудников в приемной. Паула смогла признать, что сами психотерапевтические сессии оправданны, однако все, что им предшествовало, было настоящей пыткой. Ей было мучительно проходить мимо охраны, называть имя по домофону, ждать у кабинета – и это после того, как она преодолела страх и тревогу, чтобы вообще прийти на прием. Между женщиной и ее желаниями стояли препятствия, которые становились объектами смещенной агрессии. Еще сильнее Паулу раздражали другие пациенты, с которыми ей приходилось сидеть в приемной. Те люди сталкивались с похожими проблемами, однако женщина воспринимала их исключительно как «извращенцев», «идиотов» и «психов» – она называла их именно так и ожидала моей реакции (соглашусь я или упрекну). В моменты, когда я выходила, чтобы пригласить ее в кабинет, Паула напоминала ребенка, ожидавшего кормления: она была сильно возбуждена и находилась на пике чувствительности – хватало лишь намека на провокацию, чтобы она вспылила. Подобно младенцу, она не могла самостоятельно успокоиться, справиться с яростью и разочарованием. Единственный выход для эмоций – выплеснуть их на тех, кто рядом. В такие моменты ожидание казалось невыносимым. Она терпеть не могла, когда на нее смотрели. Ей было сложно оставаться наедине со своими мыслями даже на несколько минут.
Как следствие, к тому моменту, как начиналась сессия, Паула проходила через пик сильной тревоги и становилась относительно спокойной. Как и многие пациенты в подобных обстоятельствах, она рассказывала о чувстве пустоты, которое возникало после катарсиса в виде вспышки гнева или самоповреждения. Когда разочарование уходило, не оставалось ничего, кроме страха, тревоги и отвращения к себе, которые изначально довели до такого состояния. В моменты размышлений Паула понимала, что не контролирует себя. Но, подобно человеку с зависимостью, она не могла разорвать круговорот мыслей и чувств, из-за чего они достигали пика и им требовалось освобождение, что затем вызывало приступ отвращения к себе и запускало цикл по новой.
Ее поведение нельзя было назвать предсказуемым. Малейшие изменения в окружающей среде могли вызвать бурную реакцию как в клинике, так и дома. На одной из сессий в кабинет зашла администратор и принесла письмо на подпись. Из-за рассеянности она не сразу заметила пациентку, но, как только увидела ее, извинилась и вышла. До конца нашей встречи Паула ничего об этом не говорила, но по телу и взгляду я видела, как она напряглась: она смотрела на меня покрасневшими глазами (очки теперь лежали в футляре). Мы вышли из кабинета, и Паула заметила администратора в коридоре. Через секунду она уже кричала на нее, обвиняла в шпионаже и подталкивала к конфликту. В этот момент Паула заставила администратора испытать тот же страх, унижение и шок, с которыми сама сталкивалась в детстве.
Жестокость, которая сопровождала Паулу в ранние годы жизни, привела к тому, что женщина видела недобрые намерения в любом взаимодействии, даже самом незначительном. Она была напуганным человеком, у которого главная защита – вести себя как можно более устрашающе. Такое поведение ставило под угрозу то, чем она дорожила больше всего. А это, в свою очередь, пугало и раздражало ее еще сильнее. Паула использовала насилие как способ защититься от унижения из-за ранимости, которая была видна окружающим, а также как инстинктивный ответ на невыносимый страх отвержения и отказа. Однако это же насилие и делало ее еще более уязвимой чем раньше.
Паула запуталась в лабиринте проблем, с которыми сталкиваются женщины, пережившие жестокое обращение. Это проявлялось в ее изменчивом поведении, резких перепадах настроения и, самое главное, в ее почти магнетическом влечении к токсичным отношениям. Последний пункт – характерная особенность, влекущая за собой разрушительные последствия для тех, кто рос с жестокими родителями и видел насилие или испытывал его на себе. Исследования показывают, что знакомство с отношениями в детстве имеет определяющее значение. Модели поведения, которые демонстрируют родители, и то, как они относятся к самому ребенку, формируют паттерн привязанности, к которому человек будет стремиться уже во взрослом возрасте. Дети, подвергшиеся насилию или не получавшие достаточного внимания, не только с большей вероятностью столкнутся с расстройством личности, но и начнут копировать токсичные паттерны привязанности, которые стали первопричиной насилия и страданий. Травма ограничивает в такой же степени, в какой и вредит. Другими словами, ребенок в детстве наблюдает, как родители ссорятся, контролируют и донимают друг друга во имя любви, но не то, как они решают конфликты. Если ребенок не видел ничего другого, то ему нечего взять за основу для построения своих отношений в будущем. Объективному наблюдателю ситуация может показаться безопасной и надежной, но жертва насилия воспримет это как нечто рискованное и незнакомое.
На бессознательном уровне любые попытки построить отношения в какой-то степени представляют собой поиск известного. Если же в детстве человек столкнулся с домашним насилием, выше риск того, что он вступит в такие же абьюзивные отношения во взрослом возрасте [6]. Я работала со многими женщинами, которые пережили насилие в детстве и потом вступали в отношения с абьюзером. Они отмечали, что изначально воспринимали насилие и чрезмерный контроль как проявление заботы. Они не стремились к насилию и не выбирали его сознательно, однако на каком-то уровне оно казалось «нормальным» – так считывались важность в глазах партнера и собственная нужность. Лишь после многолетней тирании и жестокости со стороны близкого человека им удавалось рассмотреть насильственный контроль и не принимать его за доказательство любви, как им казалось ранее. Для женщин вроде Паулы ситуация может оказаться другой: они сами становятся агрессорами и контролируют жизнь окружающих. Это разрушает традиционное представление о мужчине как об абьюзере и может показаться еще более ужасающим, поскольку бросает вызов стереотипным представлениям о женщинах как о жертвах.
