Жизнь за гранью жизни (СИ) - Басаргина Е. (серии книг читать бесплатно TXT) 📗
Под "слепотой" может быть вскрыто понятие некоторой обоюдности невидимости. По отношению к яге это могло бы привести к переносу отношения мира живых в мир мертвых - живые не видят мертвых точно так же, как мертвые не видят живых. Но, можно возразить, тогда и герой должен был бы представляться слепым. Действительно так оно должно было бы быть, и так оно и есть на самом деле. Мы увидим, что герой, попавший к яге, слепнет.
Но действительно ли яга слепая? Непосредственно этого не видно, но по некоторым косвенным признакам об этом можно судить. В сказке "Бага-яга и ^ихарь" яга хочет похитить Жихаря и прилетает к иему в тот момент, когда его приятели и сожители, ^°т и воробей, ушли за дровами. Она начинает
ВОЗВРАТИВШИЕСЯ ИЗ НЕБЫТИЯ
тать ложки. "Это - котова ложка, это - Воробьева это - Жихарькова". Жихарько не мог утерпеть, заревел: "Не тронь, яга, баба, мою ложку!" Яга-баба схватила Жихаря, потащила". Итак, чтобы узнать, где Жихарько, яга должна услышать его голос. Она не высматривает, она выслушивает, так же как она вынюхивает пришельца.
В других сказках бабу-ягу ослепляют. "Как она уснула, девка залила ей глаза смолой, заткнула хлопком, взяла свою дитяти), побежала с ним". Точно так же и Полифем (родство которого с ягой очень близко) ослепляется Одиссеем. В русских версиях этого сюжета ("Лихо одноглазое") глаз не выкалывается, а заливается. Одноглазость подобных существ может рассматриваться как разновидность слепоты. В немецких сказках у ведьмы воспаленные веки и красные глаза, т. е. у нее собственно нет глазных яблок, а есть красные орбиты без глаз.
Но все эти аргументы говорят только о возможной, а не действительной слепоте яти. Зато действительную, настоящую слепоту существ, соответствующих яге, мы имеем в сказках охотничьих народов, где подобные существа - более живое, еще не реликтовое явление. Здесь подобные старухи всегда (или почти всегда) действительно слепые. "Он подошел к шалашу, который стоял совсем один, в нем была слепая женщина". Эта старуха встречена чудесно рожденным героем после его выхода из дома. Она выспрашивает его о его пути. Или герой уходит на дно морское, и здесь он видит трех женщин, занятых едой. "Он увидел, что они были слепые". Они указывают ему путь.
Если верно, что яга охраняет тридесятое царство от живых, и если пришелец, возвращаясь, ослепляет ее, то это значит, что яга из своего царства не видит ушедшего в царство живых, вернувшегося. Точно так же и в гоголевском "Вие" черти не видят .казака. Черти, могущие видеть живых, это как бы шаманы, среди них, такие же, как живые шаманы, видящий
мертвых, которых обыкновенные смертные не видят. Такого шамана они и зовут. Это - Вий. Но проблема еще не решена. Выше утверждалось, что яга имеет какую-то связь с обрядом инициации. Эта связь откроется перед нами постепенно. Посвящаемый уводился в лес, вводился в избушку, представал перед чудовищным существом, властителем смерти и властителем над царством животных. Он спускался в область смерти, чтобы оттуда снова вернуться "на верхний свет". Мы знаем, что он подвергался символическому ослеплению именно в тех формах, в каких в сказках ослепляется яга и Полифем: ему залепляли глаза. Фробениус описывает это следующим образом: "Неофит с завязанными глазами вводится в избушку. В яме замешивают густую кашу, род раствора. Кто-нибудь из уже посвященных схватывает неофита и втирает ему эту массу, к которой примешан перец, в глаза. Раздается ужасный вопль, а стоящие вне хатки хлопают в ладоши и поют хвалу духу". Это - далеко не единичный случай. Неверманн сообщает из Океании: "После нескольких дней отдыха неофиты покрываются известковой кашей, так что они выглядят совершенно белыми и не могут раскрыть глаз". Смысл этих действий становится ясным из смысла всего отряда. Белый цвет есть цвет смерти и невидимости. Временная слепота также есть знак ухода в область смерти. После этого происходит обмывание от извести и вместе с тем прозрение - символ приобретения нового зрения, так же как посвящаемый приобретает новое имя. Это - последний этап всей церемонии, после этого неофит возвращается домой. Наряду с отверзанием УСТ, рассмотренным выше, мы здесь имеем отверзание глаз. Мы знаем, что при этом производилось и обрезание, не сохраненное сказкой, и ^^вание передних зубов, также не сохраненное.
""оставление всех этих действий позволяет объяснить обрезание также как один из видов магического ^^рзания, которому предшествует воздержание, так
ВОЗВРАТИВШИЕСЯ ИЗ НЕБЫТИЯ
же, как отверзанию глаз предшествует искусствекная слепота, а отверзанию уст предшествует немота - запрет слова в этих случаях засвидетельствован. После этого юноша получает право на брак. Однако поскольку сказкой эти явления не отражены, мы их здесь касаться не будем.
Действия, которые совершаются над юношей, напоминают нам действия, которые герой сказки совершает над ягой или Полифемом. Однако между обрядом и сказкой имеется одна принципиальная разница. В обряде глаза залепляются юноше, в сказке - ведьме или соответствующему ей персонажу. Другими словами, миф или сказка представляют собой точное обращение обряда. Почему такое обращение получилось?
Обряд был страшен и ужасен для детей и матерей, но считался нужным, потому что прошедший приобретал нечто, что мы назвали бы магической властью над животными, т. е. обряд соответствовал способам 'примитивной охоты. Но когда с совершенствованием орудий, с переходом на земледелие, с новым социальным строем старые жестокие обряды ощущаются как ненужные и проклятые, их острие обращается против их исполнителей. Если при обряде юноша в лесу ослепляется существом, которое его мучает и грозит пожрать, то миф, уже открепившийся от обряда, становится средством некоторого протеста. Такой же случай мы увидим ниже при анализе мотива сжигания: в обряде "сжигаются" дети, ь сказке дети сжигают ведьму.
Но помимо случаев обращения сказка сохранила некоторые следы слепоты именно героя. В избуи^ке яги герой иногда жалуется на глаза. Причина это болезни разнообразна. "Дай-ка мне наперед воды глаза промыть, напои меня, накорми, да тогда и спрашивай". "Глаза надуло", - жалуется он в другой сказке. Здесь можно бы возразить, что это - чисто рациональный мотив. Но в свете изложенного материала дело представляется все-таки иначе. В зулусской
сказке девушка, вернувшаяся после посвящения, говорит: "Я ничего не вижу". Специальное изучение слепоты, может быть, покажет, почему пророки и провидцы (Тиресий), освободители народа (Самсон), праотцы (Яков, Исаак), вещие поэты (Гомер) часто предстают слепыми.
Яга награждает героя. Внешне, художественно, это награждение не мотивировано. Но в свете материалов, приведенных выше, мы можем сказать, что герой уже выдержал ряд испытаний. Он знал магию открытия дверей. Он знал заклинание, повернувшее и открывшее избушку, знал магию жестов - окропил дверь водой. Он принес умилостивительную жертву зверям, охранявшим вход. И наконец самое важное: он не испугался пищи бабы-яги, он сам потребовал ее, и этим навсегда приобщил себя к сонму потусторонних существ. За испытанием следуют расспросы, за расспросами - награда. Этим же объясняется уверенность, с которой герой себя держит. В том, что он видит, не только нет ничего неожиданного, наоборот - все как будто давно известно герою, и есть то самое, что он ожидал. Он уверен в себе в силу своей магической вооруженности. Сама же эта вооруженность действительно ничем не мотивирована. Только изредка мы встречаем такие персонажи, как тетушку, наставляющую девушку, как держать себя у яги. Герой все это знает, потому что он герой. Геройство его и состоит в его магическом знании, в его силе.
Вся эта система испытания отражает древнейшие представления о том, что, подобно тому, как магически можно вызвать дождь или заставить зверя идти на ловца, можно вынудить вход в иной мир.
