Социальное прогнозирование - Бестужев-Лада Игорь Васильевич (библиотека электронных книг .txt) 📗

Подобного рода информация, постепенно накапливаясь, привела меня к 80-м годам в состояние полного отчаяния. Сна­чала я в знак протеста принципиально перестал читать жур­нальные и газетные статьи из раздела криминальной хрони­ки, где бесконечно описывалось, как милиционер А. сделал шесть предупредительных выстрелов в воздух, после чего ему проломили голову и отобрали пистолет; как милиционер В. повис на подножке угнанного грузовика и был сброшен угонщиком; как рецидивист С., вырезавший три семьи, в третий раз бежал из «исправительно-тру­дового лагеря» и безнаказанно вырезал четвертую, Пятую, шестую… Когда увидел, что это не помогло, сам написал несколько статей, где – в пределах дозволенного цензурой – попытался указать на, мягко говоря, несообразность со здравым смыслом, а потому неэффек­тивность борьбы с преступностью существующей системы. А так­же, интегрируя накопленный опыт, внес несколько конкретных пред­ложений, из которых выделяются по важности три:

1. Заменить низкооплачиваемых, низкоавторитетных и низкоэф­фективных квартальных надзирателей, названных «участковыми уполномоченными» (из лимитчиков-гастарбайтеров) высокоопла­чиваемыми, высокоавторитетными и высокоэффективными комис­сарами полиции со штатом помощников, со служебной квартирой, узлом связи, с хорошей служебной автомашиной и пистолетом, ко­торый такому доверенному лицу разрешалось бы разрядить в пре­ступника безо всяких «предупредительных выстрелов». На мой взгляд, это должен бы быть своего рода «министр внутренних дел» городского микрорайона или села с чрезвычайными полномочия­ми (учитывая обстановку) посильнее, чем у американского шерифа. Ему на помощь в любой момент, наподобие пожарной команды, могла бы быть вызвана «команда быстрого реагирования», спо­собная принудить к сдаче или уничтожить любую вооруженную банду преступников.

2. Заменить абсолютно неэффективные «добровольные на­родные дружины» высокоэффективной национальной гварди­ей по типу американской, с той разницей, что ей чаще, чем американской, пришлось бы патрулировать в криминогенных зонах и принимать участие в боевых действиях против круп­ных вооруженных банд (с соответствующими поправками от­носительно организации, материального и морального стимулирования гвардейцев).

3. Заменить «уголовные академии» под вывеской « испра­вительных лагерей» эффективными пенитенциарными учреждени­ями, четко дифференцированными не по тяжести преступления (как было и есть), а по категории преступника. Случайно попавшихся перекупщиков и прочих «непреступников» вообще перестать са­жать в тюрьмы (что и произошло позднее), а карать разорительны­ми штрафами (чего не произошло до сих пор). Мелких начинающих воришек строжайше отделять от закоренелых преступников. Что ка­сается последних, то тем из них, кто не поднял руку на человека, сохранять жизнь, ограничивая наказание тюрьмой и ссылкой, но так, чтобы они не могли вернуться в нормальное человеческое об­щество без чьей-то поруки, что не вернутся к уголовщине. А для всех, кто посягнул на жизнь человека – смерть, на страх таким же извергам, боящимся только такого наказания и воспринимающим тюрьму как своего рода санаторий между двумя убийствами (хотя для каждого нормального человека советская тюрьма намного страшнее смертной казни). Конечно, при смягчающих обстоятель­ствах, смертная казнь может быть заменена тюремным заключени­ем, но возвращение в человеческое общество для убийцы при любых обстоятельствах должно быть запрещено. И это должен знать каждый, поднимающий руку на человека.

Как только была опубликована эта серия статей, меня тут же по­тащили в полицию. Причем на самый верх, в круг заместителей и ближайших помощников министра внутренних дел страны. Но не в качестве арестованного, а в качестве почетного гостя. Там я увидел хороших, опытных профессионалов, которые очень нелестно ото­звались об «этих кретинах в Кремле, мешающих им работать» (дело было еще при Брежневе, но не думаю, что здесь есть ограничения во времени). Они подробно рассказывали мне, на какие моменты целесообразно обратить больше внимания в печати для формиро­вания общественного мнения в духе лучшего понимания особенно­стей работы советской милиции и ее проблем, но очень сомнева­лись, что это даст какие-то практические результаты, поскольку, по их словам (к которым я полностью присоединяюсь), «у нас никогда не было и никогда не будет правительства, которое хоть немного подумало бы о том, каково народу».

В то время (два десятка лет назад) мне казалось, что ничего хуже по части криминальной ситуации и ничего позорнее в смысле бес­помощности правительства и по этой части в принципе быть не может. Однако 80-е годы, при всех творимых в то время безобрази­ях, кажутся сущей Швейцарией по сравнению с тем половодьем преступности, которое затопило страну в последующие годы и сде­лалось поистине безбрежным океаном в 90-х годах. Впечатление такое, будто страну оккупировала иноземная армия, солдаты кото­рой безнаказанно грабят и убивают ее граждан, насилуют женщин, обкладывают данью каждое предприятие, учреждение, организацию. Впечатление такое, будто к власти пришла мафия.

Слово «мафия» сделалось одним из наиболее расхожих в русском языке. Когда двое русских произносят его без каких-либо уточнений, всем ясно, что речь идет о «начальстве» – от местного до верховно­го, смотря по контексту. Когда два сотрудника Российской академии наук говорят «академмафия», обоим ясно, что подразумеваются маразматики, захватившие власть в этом учреждении и погубившие советскую науку. Когда это слово звучит в устах офицеров, ясно, что подразумеваются генералы. И каждый раз не без оснований, пото­му что имеется в виду вопиющее своекорыстие, откровенный гра­беж и неразборчивость в средствах, когда надо устранить противни­ка. Но наше общество устроено так, что подобное поведение не считается уголовным. И поэтому слово «мафия» является во всех перечисленных и им подобных случаях скорее образным, нежели юридическим определением. В данном же случае речь идет о самой настоящей, уголовной мафии. О той где не генералы, министры и академики, а воры и убийцы.

Каждому, приехавшему сегодня в Россию или любую другую республику бывшего СССР, бросается в глаза картина, обычная для стран Востока: бесконечная череда палаток на улицах, торгующих импортным спиртом, шоколадом, галантереей (гарантированная прибыль – до 500 —700% на вложенный капитал); еще более много­численные торговцы «с рук» между ними и сплошной поток толпы праздношатающихся – потенциальных покупателей. В крупных го­родах (например в Москве) количество палаток исчисляется десят­ками тысяч, торговцев – сотнями тысяч (миллионами в Москве), праздношатающихся – тоже миллионами.

Единственное, пожалуй, отличие от других стран мира – здесь гораздо чаще слышатся крики о помощи. У кого-то сорвали с голо­вы дорогую меховую шапку (целая месячная зарплата!). У кого-то вырвали из рук сумку. У кого-то вытащили кошелек. А кого-то, при­ставив нож, заставили отойти за угол и сняли куртку, часы и т.д. Впрочем, обо всем-этом можно прочитать в любом историческом романе, описывающем уличные сцены Нью-Йорка или Лондона 1890-х годов.

Но ведь то, что бросается в глаза – сравнительно сущие пустяки. Так, нечто вроде пены на гребнях волн бушующего океана преступности. Под ними – менее видимые невоору­женному глазу сами «волны», а под ними, в свою очередь, не­проглядные глубины мафиозных структур, тесно переплетаю­щихся с коррумпированным государственным аппаратом.

Проходя по улице, то и дело видишь, как к палатке подхо­дят двое-трое молодых людей, словно сошедших с экрана из фильма о чикагских гангстерах 30-х гг. Обмен парой слов с продавцом – и в их руки переходит пачка денежных купюр. После этого молодые люди обходят ряды уличных торговцев, и наи­более солидные из последних (исключая стариков и пропойц с жал­ким тряпьем на руках) молча передают им денежные купюры. Это – рэкет в его наиболее примитивном виде. Есть виды посложнее, где оговоренная сумма передается в условленном месте или перечис­ляется со счета на счет по благовидной статье «накладных» расхо­дов. Жаловаться в милицию бесполезно: сожгут палатку (несколько таких пожаров каждый день), изобьют, убьют. Поэтому к помощи милиции прибегают лишь в исключительных случаях: когда рэкетир требует непомерно большую часть прибыли. Словом, все, как у сутенеров с проститутками. Говорят, что не существует предпринимателя, который бы не платил дани рэкетирам в обмен на обязательство охранять от шантажа других рэкетиров. Во всяком случае, каждый из нескольких десятков лично знакомых мне предпринимателей– от уличного торговца до владельца предприятия с миллиардным оборотом – признает, что платит рэкетирам от 10 до 30% своей прибыли.