История и память - ле Гофф Жак (читать бесплатно полные книги .TXT, .FB2) 📗
Различение прошлого/настоящего в «холодных», по терминологии Леви-Стросса, обществах по сравнению с обществами «горячими» выражается одновременно и слабее, и иным образом. Слабее оно, поскольку важнейшей ссылкой на прошлое является ссылка на мифическое время - творение, золотой век23, а время, которое, как предполагается, протекло между этим творением и настоящим, обычно представляется «сплющенным». Отлично же оно потому, что «свойство первобытного мышления - быть вневременным; оно стремится воспринимать мир и как синхронную, и как диахронную целостность одновременно» [Lévi-Strauss, 1962. Р. 348].
При помощи мифов и ритуалов первобытное сознание устанавливает совершенно своеобразную связь между прошлым и настоящим: «Мифическая история парадоксальным образом отъединена от настоящего и присоединена к нему... Благодаря обряду, "отъединенное" от мифа прошлое оказывается сочлененным, с одной стороны, с биологической и сезонной периодичностью, а с другой - с "присоединенным" прошлым, которое объединяет мертвых и живых всех поколений» (Ibid. Р. 313).
Если говорить об австралийских племенах, то у них различают исторические, или мемориальные, обряды, «воссоздающие освяще ную и благостную атмосферу мифических времен - как говорят австралийцы, "эпохи грез", - как в зеркале, воспроизводящие протагонистов этих времен и их великие свершения» и «переносящие прошлое в настоящее»; и обряды траурные, которые «соответствую противоположному подходу: вместо того чтобы поручать дело персонификации далеких предков живым людям, эти обряды обеспечивают превращение в предков тех людей, которые перестали быть живыми» и которые, следовательно, переносят «настоящее в прошлое» [Ibid. Р. 314].
Обряды племени само из Верхней Вольты, связанные со смертью, которую пытаются отсрочить при помощи жертв, обнаруживают «...некую концепцию имманентного времени, не подвластного правилам хронологического разделения»24, или, скорее, концепцию «относительных временностей».
У племени нюэр, как и у многих других «примитивных» этносов прошлое измеряется соответственно возрастным группам: первое прошлое, содержащее малые группы, быстро исчезает «в таинственных далях былых времен»; второе прошлое образует «историческое время - последовательность значительных и важных для племени событий» (наводнения, эпидемии, голод, войны), - которое восходит к гораздо более ранним временам, чем историческое время малых групп, но, безусловно, ограничивается пятьюдесятью годами; затем идет «уровень традиций», на котором история «входит в состав мифического комплекса»; над ним открывается горизонт чистого мифа, где перемешаны «мир, народы, цивилизации», которые «начиная с одного и того же бессмертного прошлого существуют одновременно». Для племени нюэр «толща времени неглубока; то, что можно принять за историю, сводится к отсчету одного века назад, а традиция отмеривает нам с походом только 10-12 поколений в структуре родства... Судить о том, насколько невелика глубина времени нюэров, можно узнав, что дерево, под которым обрело свое существование человечество, еще несколько лет назад стояло на западе страны!..» [EvansPritchard, 1940. P. 128-133].
Однако ощущение исторического прошлого скрыто в лоне первобытного мышления, которое глубоко синхронично. Леви-Стросс считал возможным выявление его у туземцев племени аранда из центральной Австралии при помощи шаринга - «предметов из камня или дерева, почти овальной формы, с острыми или закругленными оконечностями, на которых нередко были выгравированы символические знаки...»; он усматривал поразительное сходство между ними и нашими архивными документами. «Шаринга - это очевидные свидетельства мифического периода... Подобно этому, если бы мы утратили наши архивы, наше прошлое не было бы тем не менее уничтожено: оно оказалось бы полностью охвачено тем, что можно было бы назвать диахроническим ощущением. Оно продолжало бы существовать как прошлое, но при этом сохранялось бы лишь в репродукциях, книгах, институтах, в самой жизненной ситуации -либо современных, либо совсем недавних по своему происхождению. А значит, оно также пребывало бы в состоянии синхронии» [Lévi-Strauss, 1962. Р. 316-321]. У некоторых племен Берега Слоновой Кости осознание исторического прошлого развивается параллельно осознанию множества других времен. Так, можно предположить, что в языке племени гере имеется пять различных типов временных категорий: 1) мифическое время - время мифических предков, за которым следует прошлое, завершающееся первым реальным предком; 2) историческое время - своего рода эпос клана; 3) генеалогическое время, которое может распространяться более чем на десять предшествующих поколений; 4) прожитое время, которое подразделяется на древнее время - очень суровое время межплеменных войн, голода, недоедания, время одновременно освобождающей и порабощающей колонизации - и время Независимости, парадоксальным образом воспринимаемое как время притеснения, являющегося результатом политики модернизации; 5) предполагаемое время, время воображаемого будущего [Schwartz, Temps et développement. P. 60-61].
4. Общие соображения о прошлом/настоящем
в историческом сознании
В 1972 г. Эрик Хобсбаум поставил проблему «социальной функции прошлого», определив прошлое как период, предшествующий тем событиям, которые индивид помнит непосредственно.
Большая часть обществ рассматривало прошлое как модель для настоящего. Но в этом благоговении перед прошлым имеются некие прорехи, через которые пробиваются инновации и перемены. Какова же величина новизны, допускаемой социумами в своей привязанности к прошлому? Только нескольким сектам удалось осуществить самоизоляцию с целью целостного противостояния изменениям. Общества, называемые традиционными, в особенности крестьянские, вовсе не так статичны, как об этом принято думать. Однако если привязанность к прошлому может допустить инновации и преобразования, то чаще всего смысл подобной эволюции, который содержится в этой привязанности, носит характер распада, упадка. Обновление в обществе предстает в форме возвращения к прошлому: такова основная идея всех «ренессансов».
Многие революционные движения выдвигают в качестве девиза и выражения своих намерений возврат к прошлому. Такова, например, попытка Сапаты25 26 в Мексике возродить крестьянскую общину в штате Морелос в том состоянии, в каком она пребывала сорок лет назад, дабы оставить свой след в эпохе Порфирио Диаса и вернуть status quo ante{9. Нужно уделить место и восстановлениям, имеющим символический смысл, каковым, например, является приведение старого города Варшавы в то состояние, в котором он пребывал до разрушений, вызванных Второй мировой войной. К требованию возврата к прошлому можно отнести относительно недавние акции: так, имя «Гана» переносит историю одной части Африки в другую ее часть, весьма удаленную географически и совершенно не сходную с ней исторически. Сионистское движение привело не к восстановлению древней иудейской Палестины, а к возникновению совершенно нового государства Израиль. Националистические движения, вплоть до нацизма и фашизма, которые стремятся к установлению совершенно нового «порядка», на деле оказываются архаизирующими и традиционалистскими. От прошлого отказываются лишь в том случае, когда инновация оценивается одновременно как нечто неизбежное и в социальном отношении привлекательное.
Когда и как слова «новый» и «революционный» стали синонимами «лучшего» и «наиболее привлекательного»? Прошлое, понимаемое как генеалогия и хронология, затрагивает две особые проблемы. Составляющие социум индивиды почти всегда испытывают потребность иметь предков; и в этом состоит одна из ролей, выполняемых великими людьми. Нравы и художественный вкус прошлого часто бывали порождены революционерами и приспособлены ими же к собственным целям. Что же касается хронологии, то она важна для современного понимания прошлого, поскольку история есть направленное изменение. Исторические хронологии сосуществуют с не историческими, и нужно признать устойчивый характер различных форм понимания прошлого. Мы плаваем в прошлом как рыбы в воде и не можем из него выскользнуть (Hosbaum). Франсуа Шатле со своей стороны, изучая процесс зарождения истории в античной Греции, попытался дать предварительное определение характерных черт «исторического разума».
