Социальное прогнозирование - Бестужев-Лада Игорь Васильевич (библиотека электронных книг .txt) 📗

Третий этап связан с эпохами Возрождения и Просвеще­ния (XVI – первая треть XVIII в.: условно от «Утопии» Мора до «Завещания» Мелье и «Философских писем» Вольтера). В это время рабовладельческие утопии исчезают, а феодальные отходят на второй план, уступая место буржуазным и особен­но социалистическим (Мор, Кампанелла и др.). Утопизм на­ряду с религиозными концепциями будущего становится иде­ологией буржуазных революций XVI—XVII вв. В нем впер­вые ставится проблема связи между социальным и научно-тех­ническим прогрессом (Ф. Бэкон).

Четвертый этап охватывает остальные две трети XVIII в. (условно от Мелье до Бабёфа). Он отличается от предыдуще­го резким разрывом с религией и эсхатологией, использова­нием достижений западноевропейской философии нового вре­мени (Ф. Бэкон, Гоббс, Декарт, Спиноза, Локк и др.), тесной связью с идеологией просветительства (Вольтер, Руссо, Мон­тескье, Гольбах, Гельвеции, Дидро, Лессинг, Гёте, Шиллер, Джефферсон, Франклин, Новиков, Радищев и др.), а также более четким характером конкретных программ политической борьбы. Последнее относится не только к утопиям Морелли и Мабли, но и в особенности к утопиям Великой французской революции (Бабёф и др.). Даже «общинная» по форме утопия Руссо объективно приобрела в этих условиях характер мелко­буржуазной эгалитаристской утопии. Вновь растет число фео­дальных утопий (Новалис, Щербатов), но сохраняется и усили­вается преобладание буржуазных и особенно социалистических.

Пятый этап приходится в основном на первую половину XIX в. (от Сен-Симона, Фурье и Оуэна до Л. Блана и Кабе, Дезами и Вейтлинга, а в России – до Герцена и Чернышевс­кого включительно). К его отличительным чертам относятся: попытки критического осмысления опыта Великой французс­кой революции, в ходе которой несостоятельность утопизма проявилась особенно наглядно; стремление связать утопизм с пролетарским движением (отсюда – разнообразные типы «со­циализма», перечисленные К. Марксом и Ф. Энгельсом в «Ма­нифесте Коммунистической партии»); попытки использовать не только идеологию просветительства, но и классическую философию (Кант, Фихте, Шеллинг, Гегель), а также класси­ческую буржуазную политическую экономию (Смит, Рикардо, Сисмонди и др.) – попытки, которые не увенчались и не могли увенчаться успехом.

Шестой этап охватывает вторую половину XIX – начало XX века и характеризуется в основном борьбой марксистской и анархистской утопии, причем первая выдавала себя за на­уку и резко противопоставляла себя иному-прочему «утопизму».

Седьмой этап (символически – с 1917 г. по сей день) мож­но считать современным. На этом этапе состоялась реализа­ция и крах марксистско-ленинской утопии казарменного со­циализма, жертвою которой оказалась целая треть человече­ства, начиная с СССР. Никуда не делись и прочие многооб­разные утопии. На этом этапе постепенно складывается по­нимание того, что социальный утопизм – это отнюдь не чер­но-белое кино с разделением всего и вся на утопическое и реа­листическое, а те элементы сознания и нововведения, в том числе политики, которые исходят не из объективных законо­мерностей и не из промысла божия, а из произвольных пред­ставлений о желаемом будущем (которые часто выдаются за научные или за некое откровение). Таким образом черты уто­пизма можно найти в политике любого правительства любой страны мира и во взглядах любого политика, философа, уче­ного, писателя, вообще любого человека.

Среди социальных утопий второй половины XIX – пер­вой половины XX в. наибольшее развитие получили марксизм и анархизм. Марксизм сделался к началу XX в. основой ши­рокого революционного движения и в своей экстремичной форме (марксизм-ленинизм) привел к попытке реализации этой утопии («утопия социализма») сначала в масштабах России, а затем, уже во второй половине XX в., в масштабах целой трети человечества. Но в 90-х гг. XX в. эта утопия, как и вся­кая утопия, потерпела крах, и к XXI в. от нее остались лишь быстро деформирующиеся рудименты.

Анархизм, как общественно-политическое течение, сложил­ся в 40—70-х годах XIX в., но его идейные истоки восходят к утопии Руссо и другим утопиям XVII—XVIII вв., которые иде­ализировали патриархальную общину. Анархистская концеп­ция будущего, изложенная в работах Годвина, Прудона Штирнера, Бакунина, Кропоткина, Реклю, Грава, Карелина, Фора и др., в самых общих чертах сводилась к формуле «свободной федерации» автономных ассоциаций производителей – мел­ких частных собственников с немедленным и полным упразд­нением государства, «справедливым обменом» продуктов тру­да отдельных работников.

Заметим, что для утопизма характерно стремление создать де­тальную картину будущего, втиснуть ее в рамки априорно задан­ной и «идеальной схемы», продиктовать своего рода «правила поведения» будущим поколениям. В противоположность этому течению общественной мысли на протяжении XIX века сложился позитивизм, для которого характерно агностическое отношение к предвидению, особенно социальному, требование ограничиться описанием и объяснением изучаемого объекта, попытки свести прогностическую функцию науки только к чисто эмпирическим выводам из анализа и диагноза.

Парадоксально, но, будучи по сути своей утопистами, анархис­ты в большинстве своем держались позитивизма и негативно отно­сились к научному предвидению. Будущее виделось им не как объек­тивно необходимая, неизбежная следующая ступень в истории че­ловечества, а как результат чисто волевого акта героев-революцио­неров, способных увлечь за собой народные массы. Понятно, что при таких взглядах сам процесс перехода к будущему состоянию не имел существенного значения и ему не уделялось особого внима­ния. В итоге политическая программа анархистов страдала непосле­довательностью, неопределенностью, непродуманностью. Ее несо­стоятельность в полной мере проявилась в мировом революцион­ном движении второй половины XIX – первой половины XX в.

Еще одну группу социальных утопий представляют различ­ные направления либерального реформизма, собственно бур­жуазные утопии, восходящие к «Океании» Гаррингтона (про­изведения Бентама, Г. Джорджа, Герцки и др.). Утопии тако­го рода появляются в значительном числе и до сих пор.

Особую группу социальных утопий составляют теории фе­одального социализма (Карлейль, Дизраэли, Рескин и др.), где будущее рисуется в виде возврата к идеализированному про­шлому средневековья. Разновидностью таких теорий являлся поначалу христианский социализм (Ламенне и др.). Но на протяжении второй половины XIX в. это течение приобрело самостоятельный характер, постепенно превратившись в раз­новидность буржуазного утопизма. В XX в. на смену исчез­нувшим рабовладельческим и феодальным утопиям приходят фашистские, которые справедливо расцениваются обществен­ностью как антиутопии.

Сложнее обстоит дело с утопическим социализмом. Уто­пические идеи Сен-Симона, Фурье, Оуэна и других социалис­тов-утопистов первой половины XIX в. просуществовали в виде соответствующих школ социальной мысли еще несколь­ко десятилетий после смерти их основателей, а в отдельных странах (особенно в царской России и в ряде стран Востока) эти идеи сохраняли известное влияние до первой половины XX в. включительно и даже позднее. Концепции будущего некоторых социалистов-утопистов (Бланки и др.) сложились хронологически почти одновременно с марксизмом и сохра­няли значение во второй половине XIX в. и позднее. Рожда­лись и новые социалистические утопии (Моррис, Беллами, Золя, Франс, Уэллс, Дж. Лондон, Циолковский и др.), конк­ретная оценка которых возможна только с учетом особеннос­тей творчества того или иного утописта в конкретной исто­рической обстановке.

Для утопии Беллами, например, характерны реформистс­кие и технократические иллюзии, что сближает ее с буржуаз­ными утопиями. На Западе, особенно в США, возникло мно­жество клубов, члены которых пытались претворить эту уто­пию в жизнь. В еще большей степени эклектичность, заимство­вание идей из различных направлений утопизма – от феодаль­ного до анархистского – характерны для утопических рома­нов Морриса, Золя, Франса, Лондона, Уэллса. Однако высо­кое художественное мастерство этих писателей делало их про­изведения незаурядными в утопической литературе, даже при известном налете эклектизма. Их всемирная известность уве­личивала возможность пропаганды социалистических идей, пробуждала интерес к идеям социализма. Важно отметить, что эти писатели в большинстве случаев сознавали утопичность своих произведений, но использовали жанр утопии для про­паганды своих идей.