Утро вечера мудренее - Иванов Сергей Михайлович (книги бесплатно полные версии .TXT) 📗
Когда-то врачи думали, что серьезное нарушение сна вызывается поломкой в гипногенных аппаратах, так же как нарушение бодрствования — поломкой в активирующей системе. Но у всех неврологических больных оказались свойственные здоровому мозгу фазы сна, а их бодрствование немногим отличается от бодрствования здорового человека. У них нарушается правильное чередование этих фаз, сокращаются или увеличиваются их доли, становятся выпуклыми промежуточные стадии, в которых феномены, свойственные быстрому и медленному сну, наблюдаются вместе, — словом, расстраивается весь цикл «бодрствование — сон».
Все это привело А. М. Вейна к мысли о существовании иерархически построенной мозговой системы, контролирующей оба состояния. В низший, регулируемый ее контур входит активирующая система и аппараты, ответственные за медленный и быстрый сон. В высшем же, регулирующем, контуре происходит взаимодействие между этими аппаратами — там их включают и выключают. Там же сон и бодрствование связываются с другими системами организма — вегетативной, соматической, психической. Этот регулирующий контур анатомически находится в пределах лимбико-ретикулярного комплекса, в ближайшем соседстве с центрами эмоций: недаром нарушения в эмоциональной сфере незамедлительно отражаются на характере сна.
Конечно, и низший контур не застрахован от поломок. Необратимый патологический сон или полное исчезновение стадии сонных веретен, встречающиеся при некоторых болезнях, — прямое их следствие. Но в подавляющем большинстве неврологических симптомов ведущая роль принадлежит не дефектам в мозговой ткани, а неполадкам в функциональном состоянии мозга — в высшем контуре. Одна гипногенная зона может заменить другую — труднее заменить что-нибудь на общем пульте управления.
Обычно люди более или менее верно оценивают свой уровень бодрствования: кто жалуется на повышенную сонливость, у того она и есть. Но оценка сна крайне субъективна и неадекватна: у одного в структуре сна хаос, а ему он кажется нормальным, у другого сдвиги в структуре невелики, а он только и думает что о своем сне. Может быть, неудовлетворенность сном коренится в укороченности дельта-стадии? Но есть люди, у которых она ничтожна, а они сном своим довольны. Может быть, дело не столько в количестве той или иной стадии, сколько в соотношениях стадий между собой? У кого четвертая стадия медленного сна сократилась, а быстрый сон остался в прежних рамках, тот своим сном недоволен, а у кого обе фазы уменьшились пропорционально, тот ни на что не жалуется.
Продолжительность сна тоже сказывается на его оценке, но не всегда: маниакальный больной на свой короткий сон не обращает никакого внимания, а вечно погруженный в сновидения нарколептик клянется, что сна ему не хватает. Человек, перенесший черепную травму, спит, по его словам, как убитый, а для невротика, чей мозг с точки зрения анатома в идеальном состоянии, каждая ночь мучение. Не в том ли весь секрет, что у больного с черепной травмой нет никаких сдвигов в структуре личности, а у невротика их обнаруживает первый же психологический тест?
Многие снотворные, особенно барбитураты, меняют структуру сна, поэтому-то врачи и прописывают их не слишком охотно. Циклобарбитал кальция, например, избавляет человека от маеты долгого засыпания, но сокращает долю быстрого сна. Тем, кого по ночам мучают фаустовские кошмары, приходится принимать диазепам (седуксен). Кошмаров больше нет, но нет и половины дельта-сна. Химия есть химия, и лучше все-таки с ней дела не иметь. Даже невинный элениум и тот сокращает количество движений глаз у невротика, а у него они и так наперечет. Но чтобы наладить сон, больному неврозом все равно прописывают элениум и другие транквилизаторы: бессонница хуже, чем нехватка сновидений. А тому и дела нет, что у него подавляется быстрый сон или укорачивается четвертая стадия. Он говорит, что от элениума он спит лучше и днем не так вял, что на душе у него спокойнее и все его тревоги и страхи заметно потускнели. Что ему структура его сна!
И он прав по-своему. В его случае, да, пожалуй, и во всех прочих субъективное восприятие сна важнее объективной его картины. А субъективное восприятие определяется не структурой сна, а структурой личности и прежде всего тем, какое место занимает сон в системе ценностей человека. Искажения в структуре сна — вещь неприятная, но искажения в структуре личности, в сфере мотивов и эмоций, еще хуже: они — первоисточник всех зол. Именно это и показал анализ 5650 анкет, полученных неврологами из Первого медицинского института.
КОШКИ МИШЕЛЯ ЖУВЕ
(Вместо эпилога)
На первый взгляд даже удивительно, что такая устойчивая, жизненно важная и универсальная функция, как сон, столь уязвима: при всех поправках получается, что у трети взрослого населения земного шара есть серьезные основания быть недовольными своим сном. Но именно универсальность этой функции, ее тесная связь с психической деятельностью, с вегетативной регуляцией, с работой мозговых отделов и процессами обмена и делает ее столь чувствительной ко всякого рода воздействиям.
Универсальность — вот едва ли не главное свойство сна! И главная причина, почему ни одна из теорий сна, которые мы рассматривали, сравнивая «предысторию» его изучения с «историей», двадцать пять веков с четвертью века, — почему ни одна из этих теорий не может не только считаться всеобъемлющей, но даже в большинстве своем и не претендует на это. И почему ни одна из них не противоречит другой, а лишь одна другую дополняет: химическая указывает на химическую сторону сна, энергетическая — на энергетическую, информационная — на информационную, каждая — на одну или несколько сторон, но не на все. Даже самая как будто универсальная из них, гомеостатическая (к которой автор питает неизъяснимую слабость), не обнимает всех граней сна. Через «факторы» сна и бодрствования ее можно связать с химической теорией, через нарастание и ослабление эмоций — протянуть от нее ниточку к информационной, но как свяжешь ее с теорией психической защиты или, еще уже, со сновидениями?
А те же сновидения! Уж на что, казалось бы, логично, правдоподобно и всеобъемлюще истолковал нам их Фрейд, единственный из теоретиков, претендовавший на универсальность своей концепции. И уж на что, казалось бы, узкая область — сновидения: почему бы и не иметь им единственного объяснения? Но нет! Сторонники теории психической защиты доказывают нам, что фрейдистские мотивы занимают лишь долю в калейдоскопе мотивов, трансформируемых сновидениями, подчас заметную, а подчас и весьма скромную.
Читатель, конечно, не забыл, как профессор Мишель Жуве лишал кошек быстрого сна и что из этого вышло. В один из январских дней 1979 года мы сидели с академиком В. М. Окуджавой в его кабинете, обсуждали проблемы сна и вспомнили этих кошек. «Неважно, что они видели во время своих галлюцинаций, важно, что их заставляло галлюцинировать, — говорил Окуджава. — Ведь не может же у кошек быть фрейдистских мотивов!»
Фрейдистских, ясное дело, не может. Но ведь и нефрейдистских тоже не может. От каких психологических конфликтов защищается кошка своими сновидениями? Если мы допустим, что такие конфликты у нее существуют, мы обязаны допустить, что кошка обладает и личностью в нашем, человеческом смысле. А если это уж чересчур, нам не останется ничего другого, как признать, что кошачьи сновидения — всего-навсего побочный продукт быстрого сна, или, как говорят ученые, эпифеномен. Тогда, может, и у нас они — побочный продукт, а все толкования сновидений, и научные и ненаучные, — затянувшееся заблуждение или, в лучшем случае, праздная игра ума?
Но, может, у кошек они побочный продукт, а у нас — не совсем побочный. Ведь многолик же сон и служит самым разнообразным целям. Ведь это целая форма жизни, как доказывает нам гомеостатическая теория, построенная, кстати сказать, на наблюдениях за теми же кошками, но удивительным образом совпадающая с вполне «человеческими» наблюдениями Томаса Манна. Такая же важная форма, как и бодрствование…
