Утро вечера мудренее - Иванов Сергей Михайлович (книги бесплатно полные версии .TXT) 📗
Но видеть сны и толковать сны — это разные вещи, сомневаются хлебодар и чашник. Не совсем разные, возражает Иосиф, сновидец и толкователь только с виду существуют сами по себе, а на деле они неразделимы и даже тождественны, ибо вместе они составляют единое целое. «Кто видит сон, тот и толкует его, а кто хочет его толковать, тот должен прежде всего его увидеть. Вы жили в роскошных условиях избыточного разделения дел, господин хлебный князь и ваше превосходительство чашник, поэтому сны видели вы, а толковать их вы предоставляли домашним пророкам. По сути же и по природе вещей каждый сам себе толкователь сна, и чужими услугами в этом деле он пользуется только изящества ради. Я открою вам тайну сновидений: толкование предшествует сну, и наш сон вытекает из толкования. Недаром человек отлично знает, когда толкователь неверно толкует ему его сон, недаром кричит: „Убирайся, недотепа! Я найду себе другого толкователя, который скажет мне правду!“
Виночерпию приснилась виноградная лоза, а на лозе три ветви. Лоза развилась, показался на ней цвет, выросли и созрели на ней ягоды. В руке у виночерпия чаша фараонова. Виночерпий взял ягод, выжал их в чашу и подал ее фараону. «Три ветви — это три дня, — говорит Иосиф. — Через три дня фараон вознесет главу твою, и возвратит тебя на место твое, и ты подашь чашу фараонову в руку его, по прежнему обыкновению…» Истолковав сон, Иосиф просит виночерпия в подходящую минуту замолвить за него словечко перед фараоном. Наступает очередь хлебодара. Тому приснились три корзины; он несет их на голове. В верхней корзине пища фараонова, и птицы небесные клюют ее. «Через три дня, — говорит Иосиф, — фараон снимет с тебя голову твою, и повесит тебя на дереве, и птицы небесные будут клевать плоть твою от тебя».
Виночерпий, как и полагается, забыл про Иосифа. Прошло два года, и однажды фараону приснилось, что он стоит у реки, а из реки выходят семь коров, «хороших видом и тучных плотью», и пасутся в тростнике. После них из реки выходят еще семь коров, «худых видом и тощих плотью». Тощие коровы стали на берегу подле тучных коров и съели их. Проснулся фараон, заснул опять и приснился ему другой сон: на одном стебле поднялось семь колосьев тучных и хороших; после них выросло семь колосьев, тощих и иссушенных восточным ветром. И пожрали тощие колосья семь колосьев тучных и полных.
Проснулся фараон и понял, что ему приснились сны, полные глубокого смысла и нуждающиеся в немедленном толковании.
Тотчас призвал он всех волхвов Египта и всех мудрецов его, но не нашлось никого, кто растолковал бы фараону его сновидения. Тут хлопнул себя по лбу главный виночерпий; фараон посылает за Иосифом и рассказывает ему свои сны. Тот прежде всего отвечает, что и коровы и колосья — это все один сон. «Так я и думал!» — восклицает фараон в романе. А Иосиф объясняет дальше, что это бог возвещает фараону будущее его страны и что он, фараон, должен делать. «Семь коров хороших, это семь лет; и семь колосьев хороших, это семь лет: сон один. И семь коров тощих и худых, вышедших после тех, это семь лет, также и семь колосьев, тощих и иссушенных восточным ветром, это семь лет голода… Наступает семь лет великого изобилия во всей земле Египетской. После них настанут семь лет голода; и забудется все то изобилие в земле Египетской, и истощит голод землю…»
Растолковав фараону сон, Иосиф простодушно добавляет, что тот должен найти мужа разумного и мудрого, поставить его над землей Египетской и поручить ему собирать каждый год одну пятую урожая про запас, чтобы, когда наступит голод, египтяне не были застигнуты врасплох, а смогли бы и сами прокормиться и другим народам продать хлеб с выгодой. «И снял фараон перстень свой с руки своей, и надел его на руку Иосифа… И поставил его над всею землей Египетской».
Сны, которые снятся самому Иосифу, и толковать нечего, настолько они просты и очевидны. Иаков и его сыновья прекрасно понимают, кто такие снопы и звезды; они только не верят в то, что все это сбудется. Они думают, что такие сны могут сниться лишь от непомерного самомнения и самовлюбленности. Сны хлебодара и виночерпия посложнее. Но мы сразу видим, что сон виночерпия предвещает ему удачу, а хлебодару — недоброе. Что касается сна фараона, то тут, конечно, без искушенного и проницательного толкователя было не обойтись.
Почти все главные персонажи Ветхого завета — сновидцы.
Сновидения их полны глубокого значения, в них раскрывается их будущее; во сне с ними говорят небеса. То же происходит и с персонажами великого древнегреческого эпоса. С профессиональным толкователем снов, Калхасом, знакомит нас Гомер в самом начале «Илиады». Бог Феб, разгневавшись на предводителя ахеян Агамемнона, насылает на его лагерь мор. Ахеяне, которым причины божьего гнева непонятны, собираются у Агамемнона обсудить создавшееся положение, и Ахиллес предлагает через верховного птицегадателя и гадателя снов Калхаса, который «ведал все, что минуло, что есть и что будет», разузнать, чем раздражен Феб.
Агамемнон был большой мастер наносить обиды людям: Феб, как выяснилось, разгневался на него за то, что он нанес тяжкое оскорбление жрецу Хрису. Следующим был оскорблен Ахиллес, и вот уже сам громовержец Зевс измышляет способ отомстить за него. «Все, и бессмертные боги, и коннодоспешные мужи, спали всю ночь», не спал только Зевс, придумывая, чем бы это досадить Агамемнону. Решение найдено: перед Зевсом предстает обманчивый Сон, и Зевс посылает его «к кораблям быстролетным ахеян» — внушить Агамемнону, будто он один, без союзников, может одержать победу над Троей. Сон является перед царем ахеян в облике мудрого старца Нестора, которого царь чтил более всех, укоряет его за то, что он спит, когда давно пора действовать, и внушает ему ложную стратегическую идею.
ГИБЕЛЬ АЛКИВИАДА
Первое указание на то, чем руководствовались древние, разгадывая свои сны, мы обнаруживаем в «Одиссее». Пенелопа рассказывает только что возвратившемуся, но еще не узнанному ею Одиссею свой сон и просит истолковать его. Приснилось ей, будто двадцать гусей в ее доме клюют пшеницу, и, глядя на них, она радуется. Вдруг с горы прилетает огромный орел, убивает всех гусей одного за другим и улетает. Пенелопа рыдает и громко кричит, к ней сбегаются ахеянки и скорбят вместе с ней. Снова является орел, садится на выступ кровельной балки и говорит человечьим голосом, чтобы она не падала духом, ибо это не сон, а прекрасная явь: «Гуси — твои женихи, а я был орел, но теперь я уж не орел, а супруг твой! Домой наконец я вернулся и женихам обнаглевшим готовлю позорную гибель». Одиссей говорит, что сон ее не нуждается в толковании: к ней явился муж и самолично объяснил, что должно случиться.
Пенелопа, как мы видим, прекрасно понимает, что сон сну рознь; сон может быть вещим, но может и не означать ровно ничего. Ни Гомер, ни Вергилий, у которого в «Энеиде» мы тоже находим ворота из рога и ворота из слоновой кости, не каламбурили. Но Вересаев, чей перевод мы здесь намеренно предпочли переводу Жуковского, верно передает один из главных методов толкования сновидений, которым люди руководствовались с незапамятных времен: словесно-звуковую ассоциацию, каламбур. Тем же методом и на редкость безошибочно руководствовался Освальд, угадывая имена в бергеровском эксперименте. Все мы слышали от своих бабушек, а наши бабушки от своих: кто увидит во сне мальчиков, тому маяться, кто кровь, того ожидает встреча с кровными родственниками, кто лошадь — тот столкнется с ложью: либо ему солгут, либо он сам солжет. Как легко таким снам стать вещими! Малейшую неприятность можно истолковать как маету, у всех есть родственники, и все с ними иногда видятся… Но отчего каламбурили сновидения у испытуемых Бергера? Имеет ли приснившаяся нам лошадь какое-нибудь отношение к лжи или это все бабушкины сказки?
