Ты и твое имя - Успенский Лев Васильевич (читать полную версию книги .TXT) 📗
Скажем прямо: дело с фамилиями духовенства обстояло у нас всегда так своеобразно, что об этом можно было бы написать целую любопытнейшую книгу. У нас на это нет ни времени, ни места, и мы ограничимся одной маленькой главкой. А стоит ли делать и это? Да, и даже очень: история сложилась так, что именно «поповские» духовные фамилии потом перешли по наследству к большой части нашей разночинной интеллигенции и необыкновенно широко распространились по всей стране. Как же ими не поинтересоваться?
Русское сельское духовенство по своему быту, образу жизни, обычаям и привычкам всегда стояло ближе к простому народу нежели к дворянской верхушке страны. В XVI—XVII веках, когда вельможи давно уже чванились своими родовыми «честишками», бесчисленные сельские попики, наравне с «подлыми людишками», преспокойно удовлетворялись хорошо известными нам полуфамилиями-полуотчествами.
«Да Спасской церкви поп Данило Петрищев, да монастырский поп Иван Анфимьев, да той же обители монастырский детеныш Василько Величкин руку приложили…»
Фамилии в чистом виде встречались, но как редкое исключение. Да и то на поверку многие из них оказываются такими же «полуотчествами». Известен, например, раскольничий вожак XVII века, «Казанского собора протопоп» Иван Неронов.
Казалось бы: Неронов! Ишь куда хватил! Ведь это по имени римского императора Нерона. Странно, впрочем: с чего бы русскому священнику именоваться в честь такого злобного гонителя христианства? А справки показывают: Неронов—это искаженное «Миронов»: просто отцом протопопа был некий Мирон. Такие же «лжефамилии» были у некоего священника Ивана Курбатова или у курского попа Григория Истомина: Курбат и Истома — самые обычные по тому времени «мирские имена», и мы с ними (см. стр. 52) отлично знакомы.
Правда, известны нам отцы духовные, у которых за плечами, кроме имени и отчества, было и еще кое-что; но по большей части это прозвища, клички, далеко не всегда соответствовавшие священническому званию, а иногда так и просто не безобидные. В документах встречаются в то же примерно время и ростовский поп Григорий Скрипица, и кремлевского Успенского собора ключарь Иван Васильевич Наседка, и углицкий вдовый поп Федот Огурец. Там же в Кремле, в его Козьмодемьянской церкви, служил тогда пастырь с совсем уж разудалой сказочной кличкой — Бова. Естественно, что носители этих прозваний не только не кичились ими, но старались от них при первом же случае избавиться. «А оными прозвищами те попы не пишутся», — ехидно сообщили нам дотошные дьяки-современники; и ведь можно понять, почему.
К концу XVII века московское духовенство пришло, в своем большинстве, с самыми обыкновенными, вполне простонародными патронимическими фамилиями, чаще всего на «-ов» и «-ин». Аввакум Петров, Стефан Вонифантьев, Никита Добрынин — вот как звали тогдашних отцов церкви. В те времена в Новгородской духовной школе все двести восемьдесят два зачисленных в списки ученика назывались именно так, только по отчествам. Но перемены были уже не за горами,—ведь всё ломалось и трещало тогда на Руси.
Спустя короткое время дело пошло уже иначе: в Москве, в Духовной академии из семисот ее слушателей у пятисот, кроме имени и отчества, появляются официально признанные «прозвания особые». И с этого времени начинается долгая и упорная борьба духовенства за право иметь фамилии, «как у людей», то есть такие, которые приближали бы их к привилегированным, к дворянам. Борьба эта полна неожиданностей и занятных курьезов. Кроме того, она достаточно поучительна.
Надо заметить, что, в силу разных причин, в церковном мирке на Москве большую силу взяли выходцы с Украины, ученики воспетой Гоголем киевской «бурсы». Люди, надо отдать им справедливость, куда более просвещенные и передовые, нежели московские архипастыри, они давно уже пользовались украинского (точнее — юго-западного) образца фамилиями; среди них были фамилии на «-ич» и «-вич», были и другие, но больше всего на «-ский»: Славинецкий, Сатановский, Яворский, Птицкий и т. п. По сравнению с московскими прозваниями, они выглядели куда наряднее, достойнее, достопочтеннее. И постепенно им начали подражать. Делать это было не так-то уж сложно.
Разумеется, никаких родовых имений, от названий которых могли бы возникать такого рода фамилии, у русских священников не было, да и быть не могло. Но ведь каждый из них был связан с той или другой церковью, а у любой, даже самой малой, церкви было свое название, был свой «престольный праздник». Одни из храмов именовались в честь святых, которым были посвящены, другие — в память о тех или иных событиях, чтимых верующими. Были церкви Николы, Петра Апостола, Иоанна Предтечи. Были храмы в честь успения (кончины богородицы), в честь рождества Христова, в память о «воскресении», во имя троицы (трехликого христианского бога). От этих названий и оказалось весьма удобно производить фамилии священнослужителей.
А в самом деле, и до тех пор в просторечии постоянно говорилось: «Это успенский поп» или: «Да он предтеченский дьякон», — то есть они служат в церквах Успения и Предтечи. Чего же проще эти прилагательные на «-ский» и сделать звучными фамилиями духовных лиц? По форме своей они напоминают о княжеских титулах; по смыслу — прекрасно связаны с самыми, в глазах религиозных людей, радостными или печальными, но многозначительными понятиями. И вот по всей тогдашней Руси началось творчество фамилий этого рода. Настоятель успенской церкви становился Успенским; тот, кто служил у Иоакима и Анны, делался сначала Иоакиманским,а потом и просто Якиманским (Сравните старое название «Якиманки», улицы в Замоскворечье, где стоит церковь Иоакима и Анны.). Вместо былых Петровых и Николаевых появились полчища Петровских (от «петровского поста»), Никольских, Воскресенских, Богоявленских, Козьмодемьянских и Предтеченских…
Нельзя думать, что всё это происходило просто и быстро, само по себе. В дело вмешалось церковное начальство: те, кто ведал выбором личных имен для всего населения, конечно, не захотели выпустить из рук переименование самих церковников. А так как жизненный путь каждого будущего служителя культа начинался всегда с обучения в «бурсе», в духовном училище, куда он являлся «яко наг, яко благ», не только без всяких познаний, но обыкновенно и без всякой фамилии, то именно тут-то и вставал вопрос о ее изобретении.
Понять духовных руководителей довольно легко. Вспомните трех друзей бурсаков из гоголевского страшного «Вия»; как их звали? Богослов Халява, философ Хома Брут и ритор Тиберий Горобець. (В духовных школах того времени классы не нумеровались по порядку, а делились, от младших к старшим, на «грамматику», «синтаксис», «риторику», «философию» и «богословие», по главным проходимым предметам.) — вот их громкие титулы. А что они значили?
«Халява» — по-украински — голенище, слово «горобець» означает воробья, а «брут(ус)» по-латыни так и вовсе — тупоумный, неповоротливый. Естественно, что семинарское начальство добивалось, чтобы будущие «пастыри» носили более «благозвучные и добромысленные» имена, нежели эти типичные «клички». А так как во многих духовных училищах дело вершили в те времена начальники-украинцы, то им фамилии, оканчивающиеся на «-ский», и казались наиболее подходящими: ведь, не говоря уже о названиях праздников и церквей, их можно было удобно образовывать почти от каждого мало-мальски подходящего по значению слова. Так рядом со Сретенскими, Введенскими, Скорбященскими стали повсеместно нарождаться Добровольские, Боголюбские, Мирницкие и другие.
Украинцы действовали во многих местах, но не везде и не всюду. Фамилии этого рода нравились не всем. Пошли в ход и разные другие их формы и виды, а вскоре был открыт неиссякаемый источник, откуда можно было полной горстью черпать нужные для их построения слова. В духовных училищах искони изучались языки латинский и греческий, знание их всегда отличало духовенство от остального населения; недаром же старый Бульба первым делом экзаменует сынов-бурсаков, как будет по-латыни «горилка», и тут же показывает им, что и сам не забыл школьной премудрости. Так не естественно ли было именно в этих, непонятных профанам, языках искать материал для нового именословия? Только далеко не всегда руководить сочинительством поповских фамилий удавалось просвещенным «князям церкви». Гораздо чаще дело происходило вот как.
