Покорение Южного полюса. Гонка лидеров - Хантфорд Роланд (бесплатные серии книг txt) 📗

Сэр Маркхэм отказался иметь хоть какое-то отношение к экспедиции Борхгревинка, которую называл «этот постыдный бизнес». У него, как и у многих стареющих радикалов, развилась мания величия в лёгкой форме. Он верил, что имеет неоспоримое право контролировать исследования Антарктики, а потому пытался помешать любой британской экспедиции, конкурировавшей с его собственной. Он очернял их лидеров, ссорился с их финансовыми покровителями и интриговал как только мог. Когда он понял, что не может остановить Борхгревинка, то сделал вид, что Королевское географическое общество намеренно пренебрегает им.

Однако сложилось так, что Борхгревинк вышел из лондонского порта 22 августа 1898 года, в то время как «официальная» экспедиция всё ещё была на стадии комитета и надежд.

17 февраля Борхгревинк снова увидел берега Антарктического континента, где, как он отметил, «люди никогда прежде не жили. Здесь мы или выживем, или умрём в условиях, которые пока являются для мира закрытой книгой». Он и девять членов его команды высадились на мысе Адэр, построили жилище и приготовились к первой зимовке людей в Антарктиде. Всё это время сэр Клементс топтался на месте и не мог найти деньги.

15 марта 1899 года, когда перспективы по организации экспедиции Королевского географического общества явно сходили на нет, а члены экипажа «Соутерн-Кросс» на обратном пути с мыса Адэр увидели Новую Зеландию, сэр Клементс вдруг неожиданно получил прекрасное предложение. Оно исходило от богатого лондонского бизнесмена Ллевелина Лонгстаффа, который благодаря прессе проникся симпатией к данному проекту. После встречи с сэром Клементсом мистер Лонгстафф пообещал 25 тысяч фунтов стерлингов.

В конце марта сэр Клементс торжественно объявил о «необычайно щедром даре». Теперь у него было около 40 тысяч фунтов стерлингов. Это можно назвать поворотным моментом. Десятого апреля королева Виктория пожелала экспедиции успеха. Принц Уэльский согласился стать её главным попечителем, одним из попечителей также стал герцог Йоркский. Два месяца спустя первый лорд Казначейства Балфур изменил официальную политику, которой придерживалось правительство в течение последних двадцати лет, и пообещал экспедиции парламентский грант.

Мистера Балфура подтолкнули к этому шагу не щедрость частного мецената, не упрямство сэра Клементса и даже не королевское покровительство, а международная конкуренция. В берлинском Рейхстаге скоро должно было состояться голосование по поводу выделения 50 тысяч фунтов стерлингов на организацию немецкой антарктической экспедиции. Германия представляла собой растущую угрозу во всех областях — в экспансии на море, торговой дипломатии, военной мощи. Нужно было бросить ей вызов в полярных исследованиях. Политики, столько времени препятствовавшие сэру Клементсу, теперь помогали ему.

Правительство предоставило 45 тысяч фунтов стерлингов с совершенно обычным условием, что помимо этой суммы необходимо привлечь вклады «из других источников». Сэр Клементс убедил Королевское географическое общество проголосовать за участие в размере пяти тысяч фунтов стерлингов, чтобы выполнить это условие. Наконец-то он мог приступить к делу.

Частью легенды о Скотте является то, что за много лет до этого, когда он был ещё корабельным гардемарином, сэр Клементс уже увидел в нём руководителя будущей полярной экспедиции. Сэр Клементс сам рассказывал эту историю. Но вместе с тем он постоянно обращался к прошлому, чтобы навести на него глянец.

Будучи настоящим тираном, сэр Клементс с самого начала планировал не только организовать экспедицию, но и управлять ею в соответствии с собственными идеями. Он стремился к этому в течение многих лет до момента старта экспедиции, так что, несомненно, с самого начала искал её руководителя среди молодых офицеров военно-морского флота. При этом его очень интересовало происхождение кандидатов, поскольку он верил в наследственность и считал, что полярные исследователи — это особая порода людей.

В 1887 году сэр Клементс — тогда ещё секретарь Королевского географического общества, не посвящённый в рыцари, — плавал в Вест-Индию на корабле «Актив» в составе учебной эскадры военно-морского флота. Он был гостем своего кузена капитана (позднее вице-адмирала и сэра) Альберта Маркхэма, который командовал эскадрой, а за одиннадцать лет до этого принимал участие в экспедиции Нарса, где возглавлял санную партию, достигшую самой северной отметки. Как оказалось, это был последний подобный рекорд Британской империи.

Совершенно случайно одновременно с сэром Клементсом на входившем в состав эскадры «Ровере» присутствовал восемнадцатилетний корабельный гардемарин Скотт. И 1 марта возле острова Сент-Киттс Маркхэм записал в своём дневнике, что члены эскадры

проводили гонки одномачтовых яхт… Победила яхта «Ровера» (гардемарин Скотт), но «Калипсо» (Хайд Паркер) долгое время лидировал в гонке.

Два дня спустя на Барбадосе Маркхэм устроил ужин, на который в качестве гостя пригласили и «юного Скотта с „Ровера“ — очаровательного мальчика, выигравшего гонку у Сент-Киттса».

Маркхэм, однако, знал многих «очаровательных мальчиков». В своих подробнейших дневниках он педантично хранил записи о сотнях офицеров военно-морского флота, с которыми встречался.

Как бы то ни было, изначально пост лидера Антарктики зарезервировали за Томом Смитом, корабельным гардемарином с «Актива». Смит, а не Скотт, был звездой дневников Маркхэма. Хвалебному описанию его карьеры посвящено сорок две страницы, исписанные убористым почерком. Гардемарин Томас Смит — сын генерала Смита, правнука герцогини Графтон и Волпола в придачу, — имел характер, семью и родословную, которые искал Маркхэм.

Однако пути Маркхэма и Скотта пересеклись снова. Во второй раз они случайно встретились в лондонском зоопарке 18 октября 1891 года. В течение следующих шести месяцев прошло ещё две встречи в военно-морском училище в Гринвиче, такие же короткие и случайные, как первая. Больше они не виделись до февраля 1897 года. Маркхэм — теперь уже сэр Клементс Маркхэм, кавалер ордена Бани, годом ранее посвящённый в рыцарское достоинство за достижения в географии, президент Королевского географического общества — плыл на «Ройял Соверен» в составе эскадры Английского канала. Капитан «Импресс оф Индия» пригласил сэра Клементса на обед, и он увидел там Скотта, лейтенанта-взрывника, что не было таким уж невероятным совпадением, поскольку сэр Клементс, вращаясь в узком мирке офицеров военно-морского флота, постоянно встречал «старых друзей и знакомых», как он их называл. Следующая их встреча состоялась ещё два года спустя, 5 июня 1899 года, вскоре после объявления о предстоящей антарктической экспедиции.

В тот день Скотт неожиданно появился в доме Маркхэма на Экклстон-сквер. За чаем он вызвался командовать экспедицией. Через неделю он вернулся снова, как мягко записал сэр Клементс, «настаивая на командовании антарктической экспедицией».

Глава 10

Разные цели

Это было невероятно. До того момента Скотт не проявлял никакого интереса к снегу и льду. Он сам сказал, что у него нет «пристрастия» к полярным исследованиям. И в то же время написал, что «без сна и отдыха стремился получить повышение по службе».

Уже десять лет Скотт был лейтенантом. Ему предстоял серьёзный скачок к званию коммандера — переломный момент, через который проходил каждый офицер флота [34].

Автоматические повышения в звании по выслуге лет остались позади. Дальнейшее продвижение могло быть основано только на заслугах или как минимум на специальной рекомендации. Скотта преследовал лейтенантский кошмар оказаться «забытым на пoлке».

Первый визит Скотта на Экклстон-сквер состоялся накануне его тридцатилетия. Он мучительно ощущал каждую секунду уходящего времени и при этом не мог предъявить миру никаких достижений. Он, конечно же, не был одним из бунтарей и реформаторов, выталкивавших Королевский военно-морской флот из викторианского оцепенения, он не выступал в роли антагониста по отношению к высшему руководству ведомства с непопулярными мнениями — совсем нет. Роберт Фалькон Скотт относился к ортодоксальным офицерам, ни у кого не было никаких оснований бояться его идей. Тревога, снедавшая Скотта, коренилась главным образом в ощущении собственной неполноценности и понимании того, что даже при его исключительном конформизме и желании всем нравиться в глазах начальства он недостаточно хорош. Каждый месяц официальный список уволенных в запас офицеров флота бил по самому больному месту, а рассказы о сверстниках, добившихся успеха и оставивших его далеко позади, повергали его в состояние уныния. Казалось, путь наверх был перекрыт навсегда.