По следам кочевников. Монголия глазами этнографа - Бочарникова Е. А. (лучшие книги читать онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗
Старого казаха, видимо, утомили наши расспросы. Решаем дать ему отдохнуть и снова входим в юрту. Тем временем хозяйка уже приготовила чай, и нам с большим трудом удалось уговорить ее не варить баранины. Старшая девочка, воспользовавшись усталостью дедушки, сама начинает все объяснять. Она напоминает мне, что я еще ничего не записал о войлоке, и предлагает перечислить все войлочные части юрты.
— Ничего ты в этом не понимаешь! — прерывает ее дед и наперебой с внучкой снова принимается за объяснения.
Девочка из уважения к старшему замолкает.
Каркас покрывается сначала циновкой чи,сделанной из степной травы — чия. Летом, во время сильной жары стены юрты покрыты только такими циновками. Но теперь на них наложен еще турдок,состоящий из трех четырехугольных кусков войлока, покрывающих юрту снаружи. При сильных морозах турдок накладывается двумя-тремя слоями. Турдок выше стены юрты и загибается на крышу.
— А знаете ли вы, как называется войлок, закрывающий круг крыши? — спросил у меня старик.
Мне не хочется, чтобы казах счел меня круглым невеждой, и я вытаскиваю из кармана блокнот, где записал названия, сообщенные мне в Баян-Улэгэе.
— Тюмюлдюк, — полувопросительно говорю я, но старик отрицательно замотал головой.
Некоторые, правда, называют этот войлок тюмюлдюком, но у них он именуется тёнглюком.Этим четырехугольным куском войлока покрывают дымовое отверстие, когда идет дождь или на ночь, а днем несколько отодвигают его в сторону, чтобы выпускать дым и дать дневной свет. В юртах, где есть железная печка, в тёнглюке прорезают круглое отверстие для печной трубы. Дымовое отверстие открывается на восток по старинному тюркскому обычаю. Двери монгольских юрт открываются всегда на юг, а у тюрков — на восток. Для монголов понятия «впереди» и «на юге» равнозначны, как и понятия «сзади» и «на севере». Нет даже отдельных слов для разграничения этих понятий. Во время пути это причинило нам много затруднений. Когда я говорил шоферу, чтобы он ехал направо, он сворачивал на запад, а не туда, куда показывала правая рука. Между тем монголы в любом месте превосходно ориентируются по странам света. Для тюрков же слово «впереди» означает «на востоке», дверь юрты у них тоже открывается на восток. Очевидно, казахские юрты тоже когда-то открывались на восток, но монгольское окружение заставило казахов примениться к другим обычаям. Теперь почти все казахские юрты открываются на юг, хотя это правило они соблюдают не так строго, как монголы. По входному отверстию в монгольскую юрту можно смело определить страны света. В том, что дымовое отверстие открывается на восток, следует усматривать пережиток старинных тюркских порядков.
Проходим в соседнюю юрту.
Тут мне показывают сундуки, в которых хранится семейное добро. Осматриваю раскрашенный деревянный сундук, еще один, обитый железом, и ларец с металлическими украшениями. Некоторые сундуки стоят на деревянных помостах.
Рассматривая сундуки и занося свои наблюдения в записную книжку, усаживаюсь по-турецки на ковре. Но скоро устаю от такого непривычного положения и присаживаюсь на кровать. Это позволяет мне выяснить, на чем спят казахи.
Деревянные кровати бедных казахов покрыты войлочным одеялом, под которым иногда лежит ковер. На войлоке — многочисленные подушки и сверху еще одно одеяло. У кровати на стене висит занавес, в богатых юртах очень пестрый. В некоторых казахских юртах есть маленький столик — тагтай,никакой другой мебели нет.
Провожать нас собралось столько народу, что прощание затянулось. Мы трясем руки новым знакомым, шофер нажимает на клаксон, и машина трогается в обратный путь к гостинице Цаган-Нура.
На другой день расстаемся с этим городком. Перед отъездом успеваю сделать несколько цветных фотографий Белого озера, сверкающего в лучах утреннего солнца. С нами едет жена местного врача с двумя детьми. Они уже несколько дней ждут попутной машины. Мы быстро подружились с ребятами. Число пассажиров в кузове увеличилось на три человека.
Вскоре машина въезжает в ущелье. По обеим сторонам возвышаются темно-зеленые горы. На зеленом фоне кое-где сереют пятна, оставленные оползнями. Дорога некоторое время бежит между скал; справа возвышается отвесная стена, слева зияет пропасть, на дне которой где-то глубоко белеет замерзший поток. Дорога становится все более узкой и покатой, ехать опасно, но дикая красота ландшафта заставляет забывать о страхе. Прямо из отвесной стены то тут, то там торчат кусты и карликовые деревья. Преобладают серые, коричневые, темно-зеленые тона, но голубовато-белый лед замерзшей реки внизу и ослепительно синее небо сверху обрамляют пейзаж яркой рамкой. Ущелье местами расширяется, и река разливается озерками; но вот горные кручи опять сходятся, и кажется: они вот-вот сомкнутся и не выпустят нас отсюда. Дорога уже спустилась совсем близко к горному потоку, проходя всего на полметра выше.
Грузовик тормозит и останавливается. Дорога кончилась. Вылезаем из машины. Замерзшая река заковала в лед дорогу, если вообще можно так назвать выбитую в скале тропу шириной чуть больше нашего грузовика. На что же решиться: повернуть обратно или катить прямо по льду? Первое решение было бы чисто теоретическим. Нашему грузовику не развернуться на узкой тропе.
Отваживаемся ехать вперед по льду. Машина медленно продвигается по замерзшему ручью, а мы бредем за ней пешком. В некоторых местах лед устрашающе потрескивает, но Сумья мастерски избегает тех мест, где ледяная кора кажется ему тонкой. Машина продвигается со скоростью пешехода, и наша маленькая экспедиция не отстает от нее. Молодая женщина и ребята сошли вместе с нами, но вскоре мы опять усаживаем их: такой груз не в счет. Поход по льду длится минут сорок пять, а затем снова показывается дорога. Однако это мало нас радует. Дорога такая каменистая, что вскоре мы с тоской вспоминаем гладкий лед. Кроме того, она так круто спускается вниз, что шоферу приходится поминутно тормозить. А тут еще навстречу идет отара овец. Для маленькой лошаденки, на которой гарцует чабан, каменистая тропа не представляет никаких трудностей. А нам приходится руками откатывать крупные камни с пути. Ущелье еще раз изгибается и внезапно распахивает свои стены: перед нами равнина Бухин-Гол.
Пока мы ехали по ущелью, даже самое незначительное отклонение в сторону могло повлечь за собой падение в пропасть, теперь же перед нами расстилается такая широкая равнина, что мы совершенно не знаем, куда по ней ехать. Следы машин веером расходятся во все стороны от выхода из ущелья. К счастью, наша попутчица знает, в каком направлении ехать, и мы следуем ее указаниям. Оборачиваюсь назад, чтобы посмотреть, откуда мы прибыли, и у меня дыхание спирает в груди! За нами вздыбилась гигантская горная стена, проход совсем исчез. Прошу шофера остановиться. Не более 200 метров отделяют нас от гор, но даже при самом остром зрении нельзя рассмотреть, откуда же мы выехали. Вынимаю бинокль, но и он не помогает; горы, как в сказке, замкнулись за нашей спиной. Времени для разгадки этой оптической шутки у нас нет, надо ехать дальше.
Рядом с дорогой чернеет огромный херегсур, надгробный курган из камней диаметром в 45 метров. Здесь, несомненно, погребен могущественный хан. Через час с лишним подъезжаем к одному из рукавов Бухин-Гола. Моста нигде не видно, а брод слишком глубок; река вздулась от весеннего половодья. Наш шофер смело ведет машину в воду, и — о, чудо из чудес! — мы благополучно выбираемся на противоположный берег. Я был так уверен, что грузовик застрянет посреди реки, что вылез из него. Мои спутники весело подшучивают надо мной на другом берегу и с интересом ждут, как я буду перебираться к ним. Приходится пройти вверх по течению, где река разделяется на рукава большим количеством наносных островков; там саженными прыжками, набрав полные сапоги воды, перебираюсь и я. Попутчики с наслаждением моются и плещутся в холодной воде; я же стараюсь, чтоб даже брызги на меня не попали.
