Гигантский морской змей - Непомнящий Николай Николаевич (читать книги онлайн бесплатно серию книг txt) 📗
ЕГО КРЕСТНЫЙ OTEЦ: ЭКСТРАВАГАНТНЫЙ ДОКТОР РАФИНЕСК
Среди представителей естественных наук в ту пору было несколько колоритных знаменитостей, но самым колоритным, самым живописным, конечно, был Константэн Самуэль Рафинеск.
Люди, в общем, с сомнением относятся к тому, что выходит за рамки их традиционных представлений: считалось, что рыбы должны плавать по морям, окаменелости — оставаться в своем далеком прошлом и никак не оживать, что азиаты лицемерны и жестоки и что ученый — это существо серьезное, чопорное, занятое священнодействиями и иногда слегка балованное, а иначе и быть не может. «Ненатуральный натуралист», которым был, по словам Виктора фон Хагена, Рафинеск, ни за что не желал вписываться в тогдашние представления всего мира.
Этот карикатурный ученый вызывал смех и странным поведением, и эксцентричностью прически, и бородой анахорета, которую он время от времени отращивал, и невероятным пренебрежением собственным гардеробом, и непочитанием буквально всех авторитетов, и страстью коллекционера, который, раздобыв какой-нибудь редкий или вовсе не известный экземпляр, мог забыть обо всем, кроме самых элементарных приличий, и ошеломляющим изобилием работ абсолютно на любые темы. Его считали маньяком, глупцом, вдохновенным идиотом.
Конечно, Рафинеск был излишне нервозен. Но какие нервы выдержат каскад ужасных ударов, которые преследовали его всю жизнь? И не надо удивляться тому, что на этой почве у него взросло несколько маний.
Маловероятно, что Константэн, родившийся в предместье Константинополя в 1783 году, унаследовал свой авантюрный и асоциальный нрав от отца, марсельского коммивояжера, который всегда был в разъездах и умер молодым где-то за морем. Мальчик перенес свое обожание на мать, которая сама еще была ребенком, и поэтому жестоко переживал ее новое замужество. Он сам, женившись однажды на Сицилии, уже объехав добрую часть мира, видел смерть своего первого ребенка. Затем жена бросила его ради бродячего комедианта. В 1815 году он решил бежать от своей поруганной любви, но судно, увезшее в Америку его и все его добро, напоролось на рифы у Лонг-Айленда. Рафинеску удалось добраться вплавь до берега, но все, чем он владел, поглотил океан: коллекции, которые состояли, помимо прочего, из пятидесяти коробок засушенных растений и полумиллиона раковин, внушительную картотеку, бесценное собрание книг, тысячи карточек, сотни гравюр на коже и сверх того — огромное количество неопубликованных рукописей — одним словом, итог двадцатилетних поисков и исследований.
Через несколько лет скромного существования французский натуралист, которого уже тогда считали одним из ведущих, в ряду Кандолля и Кювье, ученых, наконец был назначен профессором естественных наук в университет Лексингтона. Увы! По причине своей экстравагантности он вскоре стал мишенью для студенческих мистификаций. Он был посмешищем для коллег, которые завидовали его эрудиции и оригинальности взглядов и недоверчиво относились к той страстности, с какой он защищал свои теории, не трудясь снисходить до уровня их восприятия. В конце концов, после яростной стычки с ректором было решено, что этот натуралист со слишком кипучим темпераментом должен покинуть славное научное учреждение.
Сегодня тот же университет гордится честью называть его имя среди своего профессорского состава. И теперь уже самые известные историки американской науки называют Рафинеска замечательнейшим ее представителем. Давший описания тысячи новых видов, большая часть которых ценна и теперь, этот гигант естественных наук, как никто другой, заслуживает чести первооткрывателя флоры и фауны Северной Америки.
Есть поразительное сходство в судьбах крестного отца морского змея Рафинеска и крестного отца гигантского спрута Пьера Дени де Монфора, другого проклятого натуралиста, который жил в ту же эпоху. Они оба были вспыльчивы и нервны, много путешествовали, брались за все, были эрудированны и талантливы, горды и тщеславны, обладали эксцентричными манерами, и оба были непоняты и осмеяны, и кончили оба тем, что унизились до самой неблагодарной работы, чтобы удержаться на плаву: один определял раковины для торгующих натуралистов, а другой продавал снадобья, и умерли оба в ужасающей нищете в возрасте пятидесяти шести лет.
Дени де Монфор, ставший алкоголиком, был найден в парижской сточной канаве. Конец Рафинеска, чуть более достойный, может послужить сюжетом для драмы.
После долгих страданий от рака, который поразил его печень и желудок, несчастный Константэн умер за рабочим столом 18 сентября 1840 года. В его скрюченных пальцах было зажато гусиное перо, которым он записал последние слова надежды: «Time renders justice to all alike» («Время воздаст всем по справедливости»).
Рафинеск оказался настолько нищ, что его квартировладелец продал труп в медицинскую школу, чтобы возместить себе недоданную плату за жилье. Страдалец избежал позора публичного вскрытия только потому, что два его верных друга под покровом темноты вытащили его тело на веревке через окно, чтобы по крайней мере похоронить его на кладбище для туземцев и бродяг.
Морской змей, этот пария в зоологии, неустанный странник, не дающийся в руки, осмеянный одними и напугавший других, стал крестником достойного человека. Ему остается пожелать только одно: чтобы и зверь не кончил дни, как ученый, в нищете и одиночестве, забытый всеми, чьи бренные останки были принесены в жертву корысти.
НЕСВОЕВРЕМЕННЫЙ РАСЦВЕТ «УТОК»
Доныне одно название морского змея вызывает только улыбку. Не дай вам бог в обществе признаться в том, что вы верите в существование этого животного, если, конечно, вы не хотите, чтобы вас приняли за простака. Разрешено верить в дома с привидениями, в угрозу внеземного нашествия, в чудесные исцеления и телекинез, но только не в морского змея. И если вы писатель, всерьез занимающийся этой темой, то лучше отдалить тот день, когда вам взбредет в голову написать книгу на этот сюжет. Мы обещаем вам взрыв глупого хохота или пожимания плечами и покачивание головой с откровенным сочувствием сотрудников академических институтов.
Едва ли можно поверить теперь, что были времена — и не столь уж давние, — когда по поводу морского змея научные мнения разделились и он стал центральной фигурой в статьях специальных журналов. В ходе расследования, проводимого в 1817 году комиссией Линнеевского общества Бостона, весь ученый мир трепетал, ожидая итогов. Замечательным примером этого переполоха служит обильная переписка тех лет между будущим американским государственным деятелем, а тогда жителем Парижа Эдвардом Эвереттом и прославленным Фридрихом фон Блуменбахом, профессором зоологии в Геттингене; между генералом Девидом Хем-фрисом из Линнеевского общества Бостона, который входил в штаб Джорджа Вашингтона во время Войны за независимость, и сэром Джозефом Бэнксом, президентом и основателем Королевского общества Лондона и арбитром по естественным наукам по всей Англии; между двумя выдающимися зоологами: Томасом Сэем из Филадельфии и Уильямом Е. Личем, помощником хранителя отдела естественной истории Британского музея; не считая Александра Лезуэ, бывшего товарища по путешествиям Перона и Дюкротэ де Бленвилля, профессора зоологии и сравнительной анатомии на парижском факультете. Американский ученый, гораздо более известный в то время, чем бедный Рафинеск, — профессор У. Д. Пек, даже он в 1818 году, собрав несколько древних свидетельств, категорически высказался в пользу существования чудовища, которого он также считал настоящим змеем огромных размеров. Что тогда был перед ним Рафинеск, тридцатитрехлетний беженец с Сицилии, едва прибывший в Америку?
После грандиозной оплошности, допущенной экспертами из бостонской комиссии по расследованию, ситуация радикально переменилась. Отныне ни один натуралист не осмеливался с симпатией заговаривать о морском змее. А череда газетных надувательств, главным героем которых стал морской монстр, окончательно добила дело с глочестерским рейдом.
