Диалоги (апрель 2003 г.) - Гордон Александр (мир книг TXT) 📗
И вот дальше возникает действительно огромное количество исследований, которые подтверждают значение каждой из них. Я думаю, что вообще на самом деле, может быть, интересно было бы обратиться к конкретным примерам, которые иллюстрируют это событие. Итак, потребность. Потребность – это, действительно, гипоталамус. Можно выделить, например, латеральную зону, где можно было обнаружить (и действительно были обнаружены) нейроны, по крайней мере, двух классов. Одни нейроны возбуждались при голоде и при нарастании этой негативной эмоции, которая требовала удовлетворения. А другие нейроны возбуждались в тот момент, когда животное становилось сытым или когда стимулировались особые зоны в центральной нервной системе, так называемые зоны самостимуляции. Я, на всякий случай, расскажу об этих зонах самостимуляции, может быть, наши слушатели не все об этом знают.
Смысл заключается в том, что в своё время Олдсом были обнаружены такие точки в мозгу, при стимуляции которых возникала ярко выраженная позитивная эмоция, которую можно было проверить в поведенческих экспериментах. Если этим животным, в частности крысам, представлялась возможность самим наносить раздражение в эти структуры, они не слезали с этой педали и стимулировали себя, получая всё время удовольствие. Так вот, нейроны, которые были обнаружены в гипоталамусе (второй класс нейронов) действительно прежде всего реагировали на эту форму самостимуляции.
Таким образом, в гипоталамусе можно было выделить, по крайней мере, два класса структур. С одной стороны, возбуждающихся во время мотивации, которая требовала удовлетворения. И с другой стороны, нейроны, активность которых подавляла эту мотивацию и свидетельствовала о том, что всё благополучно, что это возбуждение снимается.
Особенно интересным оказалось, на мой взгляд, значение вот этого амигдолярного комплекса. Здесь произошла удивительная вещь. Ведь на самом деле редко, когда у нас существует одна мотивация или одна потребность, правильнее сказать. Их может быть и несколько. И в силу каких-то причин мы в данный момент выбираем одну из них в качестве главного мотива нашего поведения, актуализируем её, а в силу каких-то других причин мы выбираем другую как объект нашей реализации. Это очень интересные эксперименты, которые были придуманы основателем нашего института Эзрасом Асратовичем Асратяном. Он сделал следующее: одна и та же комната, одна и та же собака, один и тот же условный сигнал. Но только утром этот условный сигнал подкрепляется едой, а вечером даётся болевое раздражение. И вот эта модель переключения поведения из одного в другое оказалась очень интересной для объективного изучения роли различных структур, и оказалось, что если разрушить этот мигдолярный комплекс, то переключение с выбора одной мотивации на другую существенно затрудняется. Его очень трудно реализовать.
Теперь о значении информации. Здесь, в частности, важным является эффективность или достоверность подкрепления данного условного сигнала каким-то положительным моментом, например, едой. Можно подкреплять условный сигнал стопроцентно, на каждый сигнал давать подкрепление, а можно подкреплять его, скажем, в 50 процентах случаев.
Так вот оказалось, что если разрушить гиппокамп (это ещё одна структура, очень интересная), то животные теряют способность вырабатывать условный рефлекс на маловероятное подкрепление. А если разрушить фронтальную кору, – это совсем удивительно, – у неё улучшается выработка на маловероятное подкрепление. Вот как интересно складывается аранжировка в этих структурах, которые реально позволяют строить поведение в зависимости от разных ситуаций. Причём, жизненных ситуаций, более или менее вероятных подкреплений и, соответственно, более или менее вероятного прогнозирования будущих событий.
Надо сказать, что это направление исследований позволило поставить целый ряд конкретных экспериментальных проблем, которые, на мой взгляд, были очень интересны для решения. Например, выбор животного между высоко вероятным подкреплением, но низким по качеству – дают собаке, например, мясо-сухарную смесь. И второй вариант, когда той же самой собаке предоставляется возможность получить мясо, но не каждый условный сигнал будет подкреплён мясом. Примерно в 50 процентах случаев будет мясо, в 50 процентах – ничего. И предоставляется свобода выбора. Либо вырабатывается одна тактика поведения, либо другая.
И действительно удаётся обнаружить, что животные разделяются на эти две группы. Одна из них предпочитает маловероятное, но всегда, то есть «синицу в руках», а другие – «я хочу журавля в небе, пусть даже не каждый раз поймаю». От чего это зависит? Зависит, оказывается, от двух причин, очень интересных. Раз здесь задействовано удовлетворение пищевого возбуждения, то, конечно, это зависит от уровня голода. Если очень голодные животные, все они начинают переходить на маловероятное подкрепление, ведь надо есть. А если у них оптимальный уровень сытости? Здесь, оказывается, это зависит от типа высшей нервной деятельности. И здесь мы подходим к очень интересному моменту, толчок которому дал тоже Иван Петрович Павлов.
Отталкиваясь от типов темперамента, которые были открыты Гиппократом, он обнаружил, что всех животных можно классифицировать по типу высшей нервной деятельности, которая весьма хорошо накладывается на типы темперамента по Гиппократу. Это холерик, сангвиник, меланхолик и флегматик. Оказалась удивительная вещь: абсолютно как будто бы нестыкуемые, очень далеко стоящие друг от друга по типу высшей нервной деятельности животные, такие как, например, сангвиник (положительный тип) и меланхолик (трус и вообще непонятно что), предпочитают маловероятное, но высококачественное подкрепление. А холерик и флегматик склоняются к низкокачественному, но постоянно выдаваемому подкреплению. Это был первый шаг.
Но после этого исследователи задумались: а можно ли каким-нибудь образом посмотреть нейрохимию этого процесса? Связано ли это с какими-то нейрохимическими механизмами, определяющими ту или иную стратегию поведения? Это был очень важный момент. Потому что эти исследования сразу выходили на новый качественный уровень. И удалось обнаружить, что блокада одной из медиаторных систем мозга – дофаминовой – переводит сангвиника и меланхолика из предпочитающих высококачественное, но маловероятное подкрепление на высоковероятное, но низкокачественное подкрепление (как у холерика и флегматика). Я привожу эти примеры не для того, чтобы охарактеризовать значение флегматика или сангвиника. Дело в том, что толчок, который дала информационная теория эмоций теории потребности, выражался в том, что стали возможны конкретные исследования, характеризующие структурную аранжировку организации поведения, нейронный механизм этого поведения и нейрохимический механизм этого поведения.
А.Г. Тут возникает вот какой вопрос. Здесь, во-первых, бытовое выражение «эмоциональная тупость» приобретает своё яркое воплощение, а во-вторых, это заставляет задуматься – если эти типы характеров генетически детерминированы, следовательно, и эмоциональное поведение генетически детерминировано. Или всё-таки обучение, которое особь проходит в социуме, или в лабораториях, или в природе, оказывает какое-то влияние на тот путь, который она выбирает, на стратегию поведения?
В.Р. Совершенно разумный вопрос. И, знаете, очень сложный для решения. Сейчас в литературе встречаются заявления о том, что на 70 процентов наше поведение определяется генетическими факторами и на 30 – факторами обучения.
А.Г. Как это подсчитать, интересно?
В.Р. Как это посчитать, действительно. Хотел бы я знать, как посчитать. Давайте обратимся к конкретным экспериментам, а после этого вы мне подскажете, как это считать.
Очень хорошо известно, что животные, например утёнок (будем говорить даже о конкретном животном), сразу после вылупления из яйца способен выделить в окружающей среде материнское «кря-кря» и следовать в этом направлении. Возникает совершенно очевидный вопрос: выделение этого сигнала – это генетически предопределено или нет? Этот вопрос задал себе один из американских исследователей, Джильберт Готлиб и решил от него сразу не отмахиваться, а решил поставить несколько экспериментов.
