Социальное прогнозирование - Бестужев-Лада Игорь Васильевич (библиотека электронных книг .txt) 📗

Вообще-то такой результат предусмотрен теорией прогно­зирования и носит название «рецидивы презентизма перво­бытного мышления». Дело в том, что установлено: первона­чально человек долгое время полностью отождествлял насто­ящее и будущее, т.е. рассматривал любое будущее как беско­нечно продолжающееся без каких-либо существенных измене­ний настоящее (а раньше для него вообще не существовало прошлого, настоящего и будущего, все было, как и у живот­ных, так сказать, «сиюминутно»). Доказано, что было бы пре­увеличением утверждать, будто современный человек в дан­ном отношении очень далеко ушел от своего первобытного предка. Нет, он склонен представлять сколь угодно далекое прошлое или будущее в привычных для него чертах настояще­го. Давно выяснено, что даже любая фантастика – это всего лишь разные комбинации разных черт привычного земного, и никогда ничего больше. Даже такие порожденные воображе­нием человека «потусторонние миры», как рай или ад, – всего лишь упрощенная проекция представлений о «хорошей жиз­ни» или о «страданиях», как они складывались на основе жиз­ненного опыта в те или иные века. Поговорите о будущем, скажем, о мире XXI века со старшеклассником, студентом, даже с научным работником (не специалистом по прогностике) – скорее всего, вы получите зеркальное отображение нынешне­го дня, возможно, чуть идеализированного или, напротив, несколько драматизированного, только и всего. Словом, по­лучите «презентизм».

Опыт показывает, что «презентизм» проходит по мере зна­комства с прогностической или хотя бы научно-фантастичес­кой литературой. Вот почему современные респонденты, если можно так сказать, гораздо менее «презентичны», чем 30 лет назад.

Удивил в ответах респондентов не ожидавшийся «презен­тизм», а нечто другое. При попытке опрашивающего ввести респондента в непривычный мир «иного будущего» почти во всех случаях наблюдалось категорическое неприятие любого будущего, качественно отличного от настоящего. И чем явственнее, радикальнее было качественное отличие – количе­ственное воспринималось довольно легко, – тем категорич­нее было неприятие, враждебное отношение. Такая позиция была четко зафиксирована и по рабочей, и по учащейся моло­дежи, а также по молодым научным сотрудникам (подчерк­нем, что опрос проводился в Дубне – элитном научном го­родке тех времен: более отзывчивую по части проблем буду­щего, достаточно широкую аудиторию трудно было отыс­кать). Словом, опрос оказался безрезультатным, и мы вынуж­дены были от него отказаться.

Попытались компенсировать провал с зондажным опро­сом «простых» респондентов таким же опросом экспертов – научных работников, которым по роду своей работы положе­но заглядывать в будущее (напомним, что 30 лет назад совре­менная прогностика в СССР, полулегализованная лишь в 1966 г. и полностью разгромленная, вместе с остальными обще­ственными науками спустя несколько лет, со вступлением стра­ны в период застоя, переживала этап становления, продолжа­ющийся, впрочем, по сию пору, и прогностическая грамотность даже научных работников, не говоря уже ни о ком другом, была близка к нулевой). Мы отдавали себе отчет в обычной консервативности мышления ученых, делали скидку на воз­раст, точнее, на «возрастную ностальгию по прошлому», столь часто встречающуюся у людей пожилого и даже отчасти сред­него возраста, к каковым относились, разумеется, все опра­шиваемые эксперты – молодых экспертов, как известно, у нас вообще не бывает, поскольку почти все ученые до 33 лет, а в некоторых отношениях и до 40 лет (кроме ничтожного про­цента успевших защитить докторские диссертации) совершен­но неоправданно относятся к категории «молодых ученых», род­ственных аспирантам и студентам. Но все же ожидали ответов, отличных от ответов обычных респондентов.

И действительно, там, где дело касалось текущих проблем, наблюдаемых процессов настоящего, эксперты неизменно ока­зывались на высоте, выгодно отличаясь от «простых» респон­дентов. А вот там, где речь шла об «ином будущем», ответы тех и других были неотличимы. Тот же рецидив презентизма и такое же категорическое неприятие любого навязывания «иного будущего». Поначалу показалось, что неудачно подобран состав экспертов. Его меняли на пилотаже дважды – и с тем же результатом. Правда, обнаружилось, что если доста­точно долго «вводить в будущее» достаточно квалифициро­ванных экспертов, то происходит их как бы «самообучение» и они мало-помалу начинают глубже разбираться в перспекти­вах рассматриваемых явлений. Но, во-первых, у нас не было времени, чтобы создавать в экспертной группе подобную ат­мосферу достаточно долго. Во-вторых, даже при успехе подоб­ного предприятия это была бы, по существу, уже качественно иная, так сказать, искусственно созданная нами самими экс­пертная группа, вовсе не отражающая существовавший в. то время уровень и характер экспертных оценок по рассматрива­емой проблематике.

Заметим еще раз, во избежание недоразумений, что дело происходило более 30 лет назад. С тех пор очные и заочные, индивидуальные и коллективные опросы экспертов для целей прогнозирования стали сравнительно обыденным явлением, прогностическая грамотность экспертов несказанно повыси­лась, и сегодня, возможно, такой же опрос мог бы в какой-то мере удасться. Но 30 лет назад опрос экспертов полностью провалился, и мы не уверены к тому же, что даже при услож­нении опросника на должной высоте оказались бы сегодняш­ние эксперты, причем вовсе не из-за недостаточного уровня своей квалификации. Заметим также, во избежание недоразу­мений с Дубной, что пилотаж проводился с московскими экс­пертами наивысшей авторитетности в те времена.

Как известно, отрицательный результат в научных иссле­дованиях – тоже своего рода положительный результат, зап­рещающий другим повторять ошибку, заведомо ведущую к неудаче, и заставляющий искать другие пути решения пробле­мы. В частности, наша исследовательская группа, подключив социальных психологов, нашла удачный выход из положения. Вместо безрезультатных «лобовых» прожективных опросов мы прибегли к психологическим тестам, специально модифици­рованным для нужд социологического исследования прогнос­тической направленности, к квалиметрическим оценкам по­лученных результатов, позволившим дать общие трендовые оценки ожидаемых и желательных изменений в социальных потребностях нашей молодежи, а экспертам отвели более подобающую им роль аналитиков полученных результатов, с целью уточнения их и углубления необходимой интерпретации. Результаты исследования обобщены в серии препринтов ИСИ АН СССР се­редины 70-х годов и в заключительной коллективной моногра­фии того же наименования, с которой нетрудно ознакомиться.

Но данное исследование имело и еще один, так сказать, по­бочный результат. Оно заставило глубже задуматься о причи­нах и особенностях категорического неприятия «иного буду­щего» всеми почти нашими респондентами, не исключая и экспертов. Проблема неоднократно обсуждалась на семина­рах. Была изучена дополнительная литература. В результате ро­дилась концепция «футурофобии» – органического неприя­тия человеком без специальной прогностической подготовки любого представления о качественно ином будущем, расходя­щемся с привычным ему настоящим. Об этой концепции бегло упоминалось в других научных работах по прогностике, но не было практической возможности уделить ей должное внима­ние, да вряд ли это было и осуществимо во времена застоя.

Не собираемся мы посвящать данной концепции и настоя­щую работу. Однако при разработке проблемы прогнозного обоснования нововведений разговора о «футурофобии» не из­бежать. Если этот эффект вне всякого сомнения негативно ска­зывается на целеполагании, планировании, пред– и постплано­вом программировании, проектировании, текущих управленческих решениях, не носящих инновационного характера, то на нововведениях, по самому их характеру, он сказывается са­мым губительным, катастрофичным для них образом. И если «эффект футурофобии» обязательно необходимо учитывать в целевых, плановых, программных, проектных и организацион­ных прогнозах, обслуживающих соответствующие формы кон­кретизации управления, то в инновационном прогнозирова­нии он является, можно сказать, одним из основополагающих моментов – в принципе таким же, как «эффект Эдипа» в тех­нологическом прогнозировании, о котором нам предстоит не раз говорить в последующем, – так что без его учета всякая попытка прогнозного обоснования любого сколько-нибудь су­щественного нововведения, по нашему убеждению, с самого начала будет почти наверняка обречена на провал, тем более – в социосфере.