Слово о словах - Успенский Лев Васильевич (бесплатные полные книги TXT) 📗
Вся беда в том, думали древние, что это трудно проверить. С раннего детства нас окружают люди, которые уже умеют говорить, взрослые. Никак не поймешь: почему начинают пользоваться языком малыши – потому ли, что в них самих созрела природная способность к речи, или потому, что их искусственно обучают говорить взрослые?
Было бы очень интересно, если бы хоть одно дитя выросло в полном одиночестве, не слыша человеческого голоса. Начало бы оно говорить без учителя или же так и осталось бы навеки немым? А если этот ребенок заговорил бы, то на каком языке? На языке своих родителей, на другом, из числа существующих, или же он придумал бы свой, новый язык. Предположим, что маленький человек начал бы самопроизвольно болтать на одном из наличных в мире языков. Разве из этого не следовало бы заключить, что именно данный язык является тем, на котором некогда впервые заговорили и все люди? Пожалуй, это было бы всего правдоподобней. Не поставить ли такой интересный опыт?
«БЕКОС, БЕКОС!»
Вот что рассказывает нам по этому поводу древний историк Геродот, живший за две с половиной тысячи лет до нас:
«Перед тем как воцарился в Египте фараон Псамметих, родом эфиоплянин, египтяне чванливо считали себя самым древним народом мира.
Царь Псамметих, однако, пожелал удостовериться – так ли это или не так? После его расследования египтянам пришлось признать, что фригийцы [9] появились на земле раньше всех, а себя считать вторым по древности народом.
Псамметиху долго не удавалось добиться решения вопроса, и он, наконец, придумал поступить вот как.
Он повелел отобрать у родителей – египтян самого простого звания – двух младенцев и воспитать их вдали от людей, в уединенном месте, под наблюдением старого пастуха царских стад. Было строго приказано, чтобы детишки росли сами по себе, никого не видя, а пастух ухаживал бы за ними сам, кормил бы их козьим молоком, не допускал к ним никого и не произносил в их присутствии ни единого слова ни по-египетски, ни на других языках.
Все эти строгости любознательный фараон измыслил ради того, чтобы узнать, какое же первое слово сорвется с детских уст, когда малюткам придет пора заговорить.
Все было сделано по царскому желанию.
Два года спустя пастух, войдя однажды с молоком и хлебом в хижину, услышал, как оба ребенка, прильнув к нему и обнимая его ручонками, стали повторять непонятное слово: „Бекос, бекос!“
Сначала старец не придал этому значения. Однако, поскольку всякий раз, как дети видели его, он слышал от них то же самое слово, ему пришло на мысль сообщить об этом своему повелителю. Фараон тотчас же созвал ученых мужей и стал допытываться, какому народу известно слово „бекос“ и что? оно на его языке означает. Наконец удалось узнать, что так фригияне именуют хлеб.
С той поры на основании столь неопровержимого свидетельства египтянам и пришлось признать, что их соседи фригийцы – более древнее племя, чем сами они, и что фригийский язык имеет за собой все права первородства…»
Старик Геродот простодушно записывал все, что ему рассказывали разные бывалые люди. Записал он и эту явную выдумку. По его словам, приходится думать, будто Псамметиха волновал только вопрос о том, какой народ древнее.
Но очень возможно, что любознательный фараон хотел узнать не это, а совсем другое. Может быть, он пытался проверить россказни жрецов, утверждавших, что египетский язык – не только первый, но и божественный, что его дали египтянам сами их суровые боги. Приступить к такой проверке в открытую было небезопасно даже и для фараона; ради «страховки» он и придумал для нее замысловатый предлог.
Правда, рассудив здраво, Псамметих должен был бы счесть свой жестокий опыт излишним. Задолго до него природа тысячи раз проделывала точно такие же опыты – и всегда с одинаковым результатом.
В Египте, как и повсюду, нередко рождались на свет глухие дети или от различных заболеваний теряли слух грудные младенцы. Не надо было запирать их в уединенные хижины, чтобы слова человеческой речи не доходили до них; даже живя среди людей, они не слыхали ничего и уж никак не могли научиться человеческому языку. И всегда, от начала дней, такие глухие малыши неизменно становились немыми. Ни один из них ни разу не заговорил сам – ни по-фригийски, ни по-египетски, ни на каком-либо другом языке. Наблюдая за ними, можно было твердо сказать: нет, сам по себе, без помощи других людей, без обучения ни один человек не способен начать говорить.
Язык не дается человеку «по природе», хотя именно так возникает у него умение дышать, улыбаться от радости, плакать от боли, сосать материнское молоко или морщиться от кислого вкуса во рту.
Языку человек может научиться только у другого человека, у других людей. Язык родится и живет только там, где люди общаются друг с другом.
Геродотов Псамметих не мог, конечно, рассудить так. Он свято поверил своему опыту и убедился, что людям свойственна естественная, врожденная, способность речи. Он остался в уверенности, будто, каждый человек рано или поздно, если его не «сбивать с толку», заговорит по-фригийски. Так для него разрешилась загадка человеческого языка.
Само собой, подобное мнение не могло продержаться долго: слишком уж явно оно противоречило многочисленным фактам. В разных странах разные люди думали над тайнами языка. За долгие века они измыслили и распространили немало других догадок по тому же поводу. Я не могу рассказать вам последовательно обо всех таких «теориях», и мы ознакомимся только с двумя или тремя из них, которые пользовались когда-то наибольшей верой и самым широким распространением.
ТЕОРИЯ «ВАУ-ВАУ»
Спросите кого угодно: «Почему одна из наших лесных птиц называется кукушкой?» Вы наверняка получите твердый ответ: «Потому, что она кричит: „ку-ку!“».
Я думаю, вы и сами считаете это несомненным.
Говоря так, однако, вы, сами того не подозревая, примыкаете к сторонникам одной из языковедческих теорий о происхождении языка, так называемой «теории звукоподражания». Создана она была некоторыми учеными прошлого, а от своих противников получила насмешливое имя «вау-вау» теории. В чем она заключается?
На первый взгляд «вау-вау» теория очень проста и убедительна.
Вспомним, как маленькие дети, учась говорить, называют впервые встреченных ими животных.
Увидев, скажем, собачонку и услышав ее лай, удивленный маленький человек начинает передразнивать животное: «ав-ав», или «тяф-тяф», или «вау-вау». Потом, немного спустя, он уже так и называет: собаку – «ав-ав», кошку – «мяу-мяу», свинью – «хрю-хрю». Еще позднее собака становится у него «авкой», поросенок – «хрюшкой». Смотрите-ка, из простых звукоподражаний родились уже имена существительные, слова!
Что, если когда-то, очень давно, на заре истории, только начиная создавать язык, так же действовали и наши предки, первобытные люди?
Вот в весеннем лесу какая-то птица из года в год выкликала над их головами свое «ку-ку». Может быть, ее первоначально так и называли: «куку»? А потом понемногу из этого имени-передразнивалки образовались уже настоящие, связанные с ним слова: «кукушка», «кукушонок», «куковать»…
Если это верно, в отношении кукушки, то, очевидно, то же бывало и в других сходных случаях. И, вполне возможно, многие из наших первых слов также родились из подражания голосам птиц, зверей, раскатам грома, свисту ветра, шуршанию камыша, шелесту листьев, рокоту бурных вод, грохоту обвалов. Они-то и явились самыми ранними словами: стихии и звери научили человека говорить. А когда он привык к ним, так сказать, «вошел во вкус», приучился пользоваться этими словами-звукоподражаниями, тогда, возможно, он стал искать и нашел и другие источники для пополнения своего «словаря».
9
Фригийцы, или фригияне, – один из народов древности, живший в Малой Азии и говоривший на языке, который и доныне остается малопонятным. До наших дней от фригийцев дошло лишь несколько отрывочных надписей; трудно даже установить, с какими языками сходно их наречие.